Александр Проханов -- Иранский лев
Волею случая я, православный человек, оказался в самом центре исламского революционного взрыва. Я был приглашён в Тегеран на конференцию, посвящённую исламскому пробуждению. Сюда, в Тегеран, явились посланники стран, охваченных пламенем исламской революции. Религиозные мыслители, философы, богословы, представители политических группировок и партий. Меня окружали долгополые облачения, чёрные и белые тюрбаны, величественные бороды. Здесь были революционеры Туниса, которые недавно сбросили ненавистного короля. "Братья-мусульмане", явившиеся сюда с огнедышащей площади Тахрир. Бойцы многострадального окровавленного Ирака и стреляющего в своих горах и ущельях Афганистана. Здесь были герои Хамас и Хезболлы, ещё хранившие на себе ожоги, полученные в застенках Израиля, и следы от пуль, выпущенных на улицах Газы.
Я слушал таджиков и киргизов, опалённых гражданской войной. Здесь дышал раскалённый арабский мир, мусульманская община Индонезии и Индии, чернокожие деятели Центральной Африки и Латинской Америки. Страстные, возвышенные, казалось, очнувшиеся от долгого мутного сна, они выплёскивали в зал кипяток своих страстей, огонь своих революционных народов. Эти огни восстаний, эти пламенеющие угли нынешних и грядущих сражений, эти искры мирового исламского пожара сливаются в единый факел исламской мировой революции, которая воспламенилась от иранской революции, совершённой имамом Хомейни.
В богословских дискуссиях и политических спорах собравшиеся здесь люди старались найти глубинные причины этого моментального революционного взрыва, который переплёскивает свою энергию из одной страны в другую, как переплёскивает её летящий по вершинам леса пожар, захватывая необозримые пространства и неисчислимые массы людей. Стремились сформулировать принципы этой глобальной начавшейся революции. Соединить свои усилия и умения. Создать единый фронт сопротивления, коллективно противостоять западным угнетателям.
Я соседствовал с "Братьями-мусульманами", объяснившими мне долговременную, растянутую на десятки лет стратегию этого уникального движения, которое сегодня готово возглавить революцию во многих исламских странах. Я пожимал руку экс-президенту Афганистана Раббани, с которым в своё время воевал советский спецназ, выходя на рейды в предгорья Герата.
Удивительным было выступление духовного лидера Ирана имама Хоменеи. Богослов и мистик, аятолла построил свою речь, как строит её прагматический и рациональный политик, обладающий революционной теорией и практикой, предупреждая молодых революционеров от возможных ошибок, указывая им на грядущие вызовы и опасности, которые подстерегают революцию, грозя ей перерождением или гибелью.
И странное сходство обнаружил я в речах этого мусульманского подвижника — сходство с выступлениями Ленина, говорившего о революционных технологиях, обладавшего глубинными представлениями о процессах революционного преображения мира.
Удивительной была речь президента Ирана Ахмадинежада. С трибуны говорил не успокоенный властью политик, не рациональный знаток властных технологий, не сдержанный прагматик, оперирующий статистическими данными и осторожными формулами. Это был пламенный поэт и глубокий религиозный философ, поразительный оратор, мгновенно захвативший внимание зала, который часовую речь слушал, затаив дыхание.
Президент говорил о войне и о Боге, о свободе и справедливости как исконных, вменённых человеку правах, дарованных господом Богом. Он объяснял революционный порыв, охвативший половину Земли, божественной волей и провидением, которое вчерашних покорных рабов и равнодушных понурых подданных превратил в свободолюбивых бойцов и жертвенных мучеников. Такому президенту могут позавидовать любая страна и любой народ. И я чувствовал, как политический лидер Ирана в эти мгновения становится лидером охваченных революцией стран.
Здесь, на моих глазах, в этом зале, складывался революционный штаб, управляющий революцией в разных районах мира. Был создан постоянно действующий комитет, которому вменялось управление революционным процессом, поддержка и координация революции в различных регионах земли, материальное, политическое и организационное обеспечение этих революций.
И опять на меня дохнуло ранней революционной порой в России. В девятнадцатом году минувшего века в Москве Ленин собрал коммунистический Интернационал, провозгласивший начало красной мировой революции. Теперь в Тегеране созданием этого комитета исламский Интернационал стал реальностью. И я мог пожать руку и обменяться мнениями с его политическим лидером господином Велояти.
Иран, тридцать лет назад совершивший свою исламскую революцию, имеющий опыт революционной борьбы, революционной войны, опыт создания революционного государства и общества, становится естественным обладателем этих революционных технологий и знаний, готов поделиться ими с остальным мусульманским миром.
Иранская государственная модель основана на принципе справедливости, который управляет не только отношениями между отдельными людьми, между людьми и государством. Этот принцип управляет всем мирозданием, вращением планет вокруг солнца, сверканием звёзд, благоуханием цветов и пением птиц.
Весь живой и неживой мир, мир духовный и материальный пронизан этим божественным принципом справедливости. И иранское государство берёт на себя ответственность за соблюдение и сохранение этого завета. Религиозный лидер страны наблюдает за неукоснительным исполнением этого завета в политике, культуре, экономике, в сфере дипломатии и индустрии.
Пребывая в этом клокочущем собрании пассионарных людей, я постоянно думал о моей родине — России. Советский Союз, задуманный как царство справедливости и добра, осуществил свою могучую революцию, выиграл во имя этого принципа самую страшную и кровавую в мире войну. А потом был погублен, ибо принцип справедливости трактовался как земной, управляющий людским сообществом инструмент, и был оторван от божественной идеи бессмертия. В конце концов, он попал в руки бездуховных и беспринципных людей, недалёких умом и лишённых творческой воли, и был затоптан и погублен. И на месте Великой красной страны величиной с шестую часть мира образовалось тусклое пепелище.
Разрушители Советского Союза, придя на смену коммунистическим вождям, выбрали для новой России западную либеральную модель в тот момент, когда эта модель переживала упадок, клонилась к своему закату. Когда западный мир разрывали экономический и духовный кризисы. Когда Запад сеял по земному шару войны и раздоры. Когда западное общество деградировало, а западный человек, утративший в сердце Бога, всё больше превращался в животное.
Эта модель была напялена на Россию так, если бы голого, дрожащего от мороза человека обрядили в костюм мертвеца, вынув того из гроба, замотали в саван, на котором стали проступать трупные пятна. В этом саване сегодняшняя Россия страдает и мучается. Этот костюм мертвеца лишает русское общество движения и развития. Этот уклад, этот строй, основанный на западном либерализме, обречён.
Что же дальше? Русские философы, культурологи, богословы, думающие о будущем родины, стремятся основать это будущее на идее справедливости, понимаемой не просто в земном, социальном смысле, но понимаемой как божественная заповедь, не подверженная коррозии и тлену. Соединяя социальное и божественное, конструкторы русского будущего всё больше склоняются к философии православного социализма. Евангельская заповедь "Возлюби ближнего твоего, как самого себя" отражает принцип социальной справедливости. Соседствующая с ней заповедь "Возлюби Господа Бога твоего" делает эту социальную справедливость универсальной и божественной, сообщает ей нетленный, бессмертный смысл.
Поэтому так остро и жадно я исследую сущность иранской модели. Именно поэтому, находясь в клокочущем революционном поле, среди вдохновенных пассионарных людей, я думаю о русском пробуждении, о русском чуде, которое вернёт нашему народу ощущение своего мессианства. Ощущение своей бесконечной истории. Ощущение небесной лазури, той лазури, что на крыльях и плащах рублёвской Троицы.
В Иране, недалеко от древнего Шираза, сохранились остатки имперского города Персеполис, возведённого царём Дарием. Сюда на пиры и богослужения стекались эллины и египтяне, люди Вавилона и Ниневии, эфиопы и скифы, сарматы и арамейцы — интернационал древнего мира.
На развалинах храма существует каменный барельеф: могучий лев бросается на спину рогатого овна и повергает его. Это символ весны, когда огненная энергия света опрокидывает и изгоняет тёмную хмурую зиму. Этот иранский лев служит образом той весны, которой охвачены сегодня мусульманские народы.
