Николай Добролюбов - Краткое историческое обозрение действий главного педагогического института 1828–1859 года

Невозможно без чувства глубочайшего омерзения смотреть на людей, ругающихся над потерявшим силу человеком, пред которым они падали до ног в то время, как он был силен, и которому своим раболепством даже помогали в достижении его целей. Нужды нет, что он был, может быть, величайший злодей и негодяй; нужды нет, что он по своим нравственным качествам заслуживает, может быть, самого страшного поругания. Все-таки отвратительно смотреть на осла, который лягает бессильного льва, приговаривая: «Пускай ослиное копыто знает».[1] Тот, кто и прежде, в дни силы этого льва, выходил на борьбу с ним и не преклонялся пред ним, – тот еще имеет право, хотя уже и бесплодное, – позорить его и во дни его одряхления: он по крайней мере может сказать, что руководствуется началом чистой справедливости и всегда равно восстает против своего врага, не обращая внимания на его положение… Но чем может оправдать себя тот, кто подличал и пресмыкался пред неправою силою, пока мог от нее ожидать себе чего-нибудь, а потом, когда она сломлена и уничтожена, вдруг выпрямляется и начинает обличать то зло, которое этою силою было произведено!.. Такие люди поздним своим восстанием только увеличивают то презрение, которое и без того возбуждается в душе всякого порядочного человека раболепством их пред сильною неправдою. Подобное раболепство может еще находить некоторое извинение себе в слабой степени умственного развития раболепствующих: они могут не понимать всей нелепости и зловредности действий сильного лица, которому подчиняются; они могут добродушно верить ему, благоговеть пред его системою и оставаться верными ей постоянно, даже после его падения. О таких людях можно душевно сострадать, можно их не уважать, как людей крайне ограниченных; но не за что питать к ним озлобление и отвращение. Совершенно противное расположение возбуждают люди, доказывающие, после падения сильного негодяя (которого они были орудием), что они никогда не сочувствовали его действиям, что их образ мыслей совершенно противоположен тому, что они принуждены были делать прежде. Подобным объявлением эти люди обнаруживают только то, что они до сих пор были подлы по расчетам, раболепны из видов, содействовали дурным затеям сильного бездельника совершенно сознательно, очень хорошо понимая всю их мерзость… Такие люди гнусны и презренны до последней степени; нет в русском языке столь крепкого слова, которое могло бы вполне выразить всю силу презрения, которое должен питать к ним всякий порядочный человек.

Все эти мысли пришли нам в голову по поводу многих легкомысленных толков, сопровождавших закрытие Главного педагогического института.[2] Люди, которые прежде не говорили о нем ни одного слова или даже всячески восхваляли его, принялись теперь бранить его на чем свет стоит, Начали толковать о его коренной несоответственности с требованиями здравой педагогии, о ложности системы, господствовавшей в нем в последнее время, о недостатках его административного и хозяйственного устройства и т. п. Положим, что эти толки даже и справедливы, положим, что недостатков было действительно много… Но зачем же молчали о них во все время существования института, – зачем только в последнее время заговорили о них и в обществе, и в администрации, и в литературе? Сколько нам помнится, до закрытия института только один насмешливый голое раздался против мелочности и формальности, слишком уже укоренившихся в нем. Голос этот раздался, ровно три года назад, в «Современнике»,[3] и на него в свое время обратили внимание многие из интересующихся делом; но потом, разумеется, и о нем забыли, а новых голосов не было слышно… И вдруг теперь поднялись с возгласами против Педагогического института даже те, которые еще очень недавно ниц падали пред его совершенствами… «Современник» не последует их примеру: он теперь не будет ни смеяться, ни ругаться над умершим, а только представит спокойное и беспристрастное изложение истории института по отчету, составленному и недавно обнародованному ученым секретарем, старшим надзирателем и адъюнктом института, А. Смирновым.

Главный педагогический институт основан в 1828 году. Первым директором его был, до 1847 года, Ф. И. Миддендорф, вторым, до 1859 года (до самого решения о закрытии), – академик И. Давыдов.[4] При Ф. И. Миддендорфе особая забота была обращена на приготовление наставников особенно практическим методом, и потому при основных, специально педагогических отделениях института были тогда учреждены три прибавочных отделения, собственно для практики молодых педагогов. Все учение продолжалось девять лет, в трех курсах, каждый по три года: 1) малолетное отделение, из детей двенадцати – четырнадцати лет, 2) предварительный курс, соответствовавший общему университетскому, и 3) окончательный, собственно педагогический курс, студенты которого занимались практическим преподаванием в малолетном отделении и в учрежденном при институте с 1838 года «Втором разряде института», назначенном, собственно, для приготовления приходских и уездных учителей. Таким образом, прямая цель института – приготовление учителей – постоянно имелась в виду, хотя и ученое образование воспитанников не оставлялось без внимания. Из пяти выпусков, бывших при Ф. И. Миддендорфе, до 400 воспитанников поступили на педагогическую службу, в том числе в высшие учебные заведения поступили – 35. При выбытии Ф. И. Миддендорфа из института в нем было до 170 воспитанников; а в кассе института – до шестидесяти тысяч рублей экономической суммы.

С поступлением в институт нового директора начался новый период его существования. Сам отчет признается ныне, что период этот гораздо слабее предыдущего вследствие перемен, произведенных в нем новым директором. К сожалению, обозрение г. Смирнова сделано слишком наскоро, и потому в нем нет надлежащей подробности и отчетливости. Даже больше: почти весь отчет о втором периоде института взят почти буквально, с небольшими (по местам, впрочем, довольно характеристическими) изменениями, – из «Исторического обозрения первого двадцатипятилетия института», читанного тем же г. Смирновым на акте юбилея института в 1853 году. Мы решаемся представить здесь сличение некоторых мест, подчеркивая только те места, в которых сделаны изменения.

Акт 1853 года, стр. 26:

Таково было направление и устройство Главного педагогического института до увольнения первого директора оного, действительного статского советника Ф. И. Миддендорфа, который, по преклонности лет и расстройству здоровья, всемилостивейше уволен от должности 23 октября 1846 года, при чем он пожалован чином тайного советника. Во все время управления институтом он был душою всей его деятельности; все приращения к оному произошли не без его желания и участия и возбуждали в нем самое живейшее сочувствие. Воспитанники его времени, обязанные своим наставникам приобретенными теоретическими познаниями в науках и развитием своих способностей, одолжены преимущественно ему своим практическим уменьем передавать ученикам в классах познания в меру возраста и постижением способов развивать умственные способности детей. Польза его деятельности оправдывается полезною и похвальною службою его питомцев.

«Обозрение» 1859 года, стр. 8:

Таково было направление и устройство Главного педагогического института при первом директоре его Ф. И. Миддендорфе. Воспитанники его времени, обязанные своим наставникам развитием своих способностей и приобретенными познаниями в науках, одолжены преимущественно ему своим практическим уменьем передавать ученикам в классах познания, приноравливаясь к их возрасту и понятиям и развивать умственные способности детей. При выбытии его из института в стенах сего заведения воспитывалось до 170 студентов и воспитанников; а в кассе института было до 59 314 руб. 96 коп, экономической суммы. Одобрительные отзывы бывшего тогда министром народного просвещения С. С. Уварова об основательности и хорошем направлении преподавания в институте, неоднократно сделанные во всеподданнейших отчетах (1841–1846 годов), свидетельствуют, что устройство института в то время соответствовало цели учреждения.

К первому периоду института относятся пять выпусков, причисляя сюда выпуск 1847 года. В течение этого времени поступило на педагогическую службу до 400 питомцев института из разных отделений; из этого числа, по окончании курса в факультетах, довершили высшее образование за границею и поступили в высшие учебные заведения 21, по особенном приготовлении в самом институте, поступили в высшие учебные заведения 14, прочие определены в старшие и младшие учители гимназий, в уездные и весьма малое число – в приходские учители и в комнатные надзиратели.