Николай Трубецкой - Евразийство и белое движение

Кн. Николай Трубецкой

Евразийство и белое движение

За последнее время в известной части эмигрантской прессы усиленно распространяются всякая клевета по адресу евразийства. Одним из таких наиболее ходячих клеветнических утверждений является утверждение о том, что будто бы евразийство "отрицательно относится" к белому движению - или даже "отвергает" и "поносит" его.

На этом утверждении следует остановиться, ибо оно чрезвычайно характерно для психологии и полемических приемов врагов евразийства.

В писаниях этих врагов евразийства термин белое движение берется, так сказать, в нерасчлененном виде. Между тем понятие белое движение - сложное.

Когда кто-нибудь говорит, что приемлет или отвергает белое движение, надо определить, какое именно содержание вкладывается в этот термин.

Белое движение в первоначальном смысле этого выражения родилось из патриотического порыва лучших представителей русской армии. Эти люди не рассуждали, не выдумывали. Они ясно почувствовали, что отдать Россию без боя на растерзание коммунизму недопустимо, что лучше умереть, но исполнить свой долг до конца.

Эта была не идеология, а живое всепроникающее чувство, непоколебимая воленаправленность.

И носители этой "белой стихии" оказались способными на подвиги совершенно исключительного героизма.

Но для того чтобы белое движение стало подлинно организующим началом русской жизни, необходимо было создание известной идеологии, установление известных принципов строения, управления и политики. Все это надо было выработать, выдумать. Тем, кто с винтовкой в руках сражался против превосходящего своей численностью неприятеля, или тем, кто благодаря своему стратегическому таланту и боевому опыту руководили этой героической борьбой, конечно, некогда и невозможно было заниматься всем этим. К тому же русская военная сила была воспитана вне политики и не была подготовлена к решению тех сложных задач, которые выдвигала жизнь. Поэтому необходимо было обратиться к каким-то другим, невоенным людям, специалистам по этим вопросам - публицистам, общественным и государственным деятелям. Перед этими невоенными людьми стояла задача создать и оформить идеологию, которая по своей действенной силе соответствовала бы силе патриотического порыва бойцов на фронте, по своему размаху не уступала бы противопоставленной ей идеологии коммунизма, органически вошла бы в русскую жизнь и способна была бы послужить фундаментом для нового строительства русской жизни.

И вот этой-то поставленной перед невоенными участниками белого движения задачи выполнить не удалось. Среди этих людей не оказалось ни одного даровитого идеолога, ни одного государственного ума крупного масштаба. Все, что они придумывали и высказывали, было расплывчато, неопределенно и идейно бессодержательно.

Во всей их идеологической установке проявлялась какая-то беспомощность и робость. Получалась поразительная, бросающаяся в глаза картина полного несоответствия между беззаветной храбростью бойцов, сражавшихся на фронте, и идеологической робостью идейных руководителей движения Там, на фронте, не боялись сражаться против неприятеля, в несколько раз более сильного по численности, и не только совершали чудеса храбрости, но и выполняли порой блестящие стратегические операции. А тут, в редакциях, канцеляриях, совещаниях, во-первых, боялись всего, боялись сказать новое слово, боялись выдвинуть сколько-нибудь определенное положение, а во-вторых, и не умели ничего сделать, не умели наладить жизнь, установить правильную, целесообразную линию политики. Храбрость и стратегическое искусство военных соединялись с идеологической робостью и практической беспомощностью невоенных участников белого движения.

Это не могло не повести к катастрофе. В поражении белого движения повинна бездарность невоенных участников этого движения. Пусть они не ссылаются на то, что высшая власть и право назначения находились в руках военных, генералов: фактически эти генералы во всех вопросах невоенного характера советовались с признанными авторитетами русской публицистики и общественности, а по мере возможности и высшей бюрократии, - и ответственность за неудачную внутреннюю и внешнюю политику военных вождей лежит именно на этих советниках.

Таким образом, вопрос об отношении к белому движению следует расчленить.

Мы признаем, что белое движение не удалось. Признаем, что виною этой неудачи были невоенные участники движения, - и к этим невоенным участникам белого движения, не сумевшим дать ему достойной его идеологии и организации управления, мы относимся резко отрицательно. Но тот благородный патриотический порыв, которым породил белое движение и которым жили лучшие представители этого движения, для нас бесконечно дорог. Даже более того, именно сознание того, что этот порыв не привел к желаемой цели, что героические усилия и жертвы бойцов белого движения оказались напрасными благодаря идеологической и практической беспомощности его невоенных участников, - это сознание и вызвало к жизни евразийство как стремление создать новую идеологию, более соответствующую по своему масштабу великой задаче преодоления коммунизма.

Говорить после этого, что евразийство осуждает белое движение, можно только при том условии, если под термином белое движение понимать исключительно деятельность невоенных участников этого движения. Такое смещение понятий выгодно, разумеется, только для этих самых невоенных участников белого движения. Когда их осуждают, когда констатируют их бездарность и несостоятельность, они прячутся за спины военных героев и стараются представить дело так, будто бы осуждение касается всего белого движения. Это - сознательная передержка.

Во всей евразийской литературе нельзя найти ни одного места, ни одной фразы, где высказывалось бы осуждение благородному порыву, окрылявшему военных участников белого движения и породившему само это движение. Осуждается в этой литературе только идейное убожество и практическая бездарность тех невоенных участников белого движения, которые не сумели выполнить поставленную перед ними задачу и провалили все дело. Да, их мы осуждаем и будем осуждать.

Они осуждены не только нами, но и историей. Их попытки поставить знак равенства между собой и военными героями белого движения и таким способом либо приписать себе подвиги этих героев, либо навязать этим героям ответственность за свою бездарность не приведут к желаемой для них цели. Ибо, по существу, этого знака равенства нет, и всякий беспристрастный наблюдатель ясно видит глубокое различие и даже противоположность между этими двумя сторонами белого движения.

Другим не менее клеветническим наветом упомянутых выше врагов евразийства является утверждение, что евразийство есть особая форма сменовеховства и соглашательства. Утверждение это явно рассчитано на то, что подавляющее большинство читателей эмигрантских газет знакомо с евразийцами и их писаниями только понаслышке. В самом деле, в чем заключается сущность сменовеховства?

Сменовеховцы - это люди, которые прежде боролись с коммунистами, но потом, когда коммунисты одержали верх над белыми армиями и путем сыска и террора подавили и раскрыли в России все антибольшевистские заговоры, решили идти к коммунистам "в Каноссу", т.е. попросить у коммунистов прощения за свои прежние "грехи" и лояльно служить им, повинуясь во всем и не позволяя себе не только мечтать о свержении коммунизма, но даже и критиковать политику коммунистов. А как возникло евразийство? После крушения белого движения евразийцы поняли, что неудачи этого движения коренились главным образом в том, что прежние его идеологи выступили в походе с негодным и недостаточным идейным багажом, что эта проявившаяся на опыте негодность идейного багажа была следствием прежнего, дореволюционного уклона развития русской мысли и что, следовательно, для продолжения и успешного завершения борьбы с коммунизмом необходимо пересмотреть прежние идеалы русской интеллигенции и заменить их новыми. Таким образом, и сменовеховцы и евразийцы увидали факт поражения белых армий коммунистами; но в то время как сменовеховцы из этого факта сделали практический вывод, что надо безоговорочно сдаться и прекратить всякую борьбу с коммунистами, евразийцы, наоборот, стали искать новых, более действенных путей борьбы с ними. Теоретики сменовеховства указывают на то, что коммунистическая идеология является логическим выводом из того направления умов, которое в русской интеллигенции было господствующим, и приводят этот факт как аргумент в пользу коммунизма, как доказательство того, что русский интеллигент должен принять коммунизм. Евразийство тоже признает органическую и логическую связь коммунистической идеологии с господствовавшим до революции умонастроением русской интеллигенции, но из этого факта делает как раз обратный вывод, а именно вывод, что все это дореволюционное умонастроение русской интеллигенции было в корне порочным, что его следует безоговорочно и окончательно откинуть: ибо коммунизм есть зло, а все, органически приводящее к злу, тоже есть зло. Из всего этого явствует, что смешивать евразийство со сменовеховством могут только те, кто застыл на дореволюционном умонастроении русской интеллигенции и считает это умонастроение вполне правильным и безопасным.