Вадим Баранов - Горький и его окрестности

Вадим Баранов

Горький и его окрестности

Почему Иосиф Сталин симпатизировал Муре Будберг?

Сюжет

Хотелось начать эти заметки как-то иначе, - приблизившись к самому Горькому. Да вот приходится двигаться к центру с отдаленной околонаучной окраины, преодолевая всякого рода нелепости.

О ГРАНИЦАХ ДИСКУССИИ

"Литературная газета" опубликовала (29.01.97) нечто под потрясающе остроумным названием "А дустом его не пробовали?" Из первого же абзаца можно узнать следующий факт из недавней отечественной истории, богатой парадоксами. "В незабываемый день 19 августа 1991 года въехали в Москву танки с людьми в военной форме и один литературовед в штатском из города Горького - доктор филологических наук В.И. Баранов. Армия вскоре ушла, а специалист в штатском остался и осыпал прессу душераздирающими сообщениями о загадочной трагедии Максима Горького. Необыкновенную разгадку этой трагедии удалось найти только благодаря энергии горьковеда. В конце 1996 года издательство "Аграф" выпустило в свет сборник своевременных мыслей Баранова, озаглавленный "Горький без грима. Тайна смерти" (подчеркнуто мной. - В.Б.).

Автор статьи Виктор Тополянский сразу же дает понять, что главное для него вовсе не истина и справедливость, а компрометация противника как личности. Однако намек на "литературоведа в штатском" оборачивается для самого автора полным стриптизом с ликвидацией даже фигового листка.

Не совсем понятно другое. Как это заезжий литератор из провинции разом заполонил столичную прессу своими "душераздирающими" статьями о Горьком? Не раз они печатались в "Известиях", "Московских новостях", "Культуре", "Книжном обозрении", "Независимой газете" и других (за пять лет в газетах и журналах более 40 публикаций, не считая радио и ТВ. В перечень не могу включить "ЛГ", где неизменно получал отказ).

Надо полагать, не поголовно же во всех редакциях сидят утратившие представление о профессионализме люди, тайные сообщники пришельца из провинции или его родственники. А может, таковых поискать где-нибудь в Пекине или Варшаве, где почему-то охотно переводили эти статьи?

А теперь о главном. Дискуссия вокруг Горького выходит далеко за рамки его трагической биографии и многогранного творчества и ставит насущный вопрос о критериях подхода к нашим национальным культурным ценностям, родившимся в сложнейших условиях после Октября. О необходимости преодоления шапкозакидательского нигилизма, о следовании конкретно-историческому принципу в подходе к прошлому во всей его противоречивости, о преодолении "черно-белого" мышления, свойственного самонадеянному дилетантизму.

Мне оказывают слишком большую честь, выставляя этаким псевдогероем-одиночкой ("обладатель приватизированной идеи отравления"). Между тем элементарное условие всякой дискуссии - точное обозначение адреса противника, его, так сказать, количественного и качественного состава. Оппонент упорно скрывает от читателя тот факт, что идея насильственного "устранения" Горького утверждалась не только в отечественном, но и мировом общественном мнении уже давно. Исповедуют ее крупнейшие ученые, иные с мировым именем.

"Факт убийства Горького можно считать непреложно установленным", утверждает Л.Флейшман (США). Обеими руками под таким утверждением могли бы подписаться те, кто пришел к такому же выводу своим путем: М.Нике (Франция), Р.Конквест (Англия), наши соотечественники Л.Резников, Л.Спиридонова, А.Антонов-Овсеенко, В.Кривицкий. Относящиеся к Горькому совсем по-разному писатели - А.Солженицын и И.Шкапа. Показательно само название статьи Вяч. Вс. Иванова (кстати, постоянного автора "ЛГ") "Почему Сталин убил Горького"... Ни с кем из этих авторов В.Тополянский не только не вступает в спор. Он их даже не упоминает. Зато в другой своей статье "М. Горький: умер сам или его умертвили", - опубликованной раньше ("ЛГ" от 12.06.96), он чохом, всех, опять же не называя имен, обвиняет в "мрачной мистификации". Вдумаемся, что такое в этом контексте мистификация, сознательная ложь?..

Провозгласив свою и только свою точку зрения истиной в последней инстанции, наш автор самонадеянно заявляет: "Дело об отравлении Горького пора бы закрыть навсегда... это уже становится скучно, господа!"

Считаю лишним полемизировать с Тополянским по поводу моей книги. Но о технологии его мышления сказать необходимо: надергать из книги побольше примеров не в пользу Горького. Сделать это было совсем нетрудно, так как книга далека от апологетики - в ней много говорится о противоречиях Горького, о его заблуждениях и ошибках. Сумма подобных примеров может произвести определенное впечатление на неосведомленного читателя. На это и расчет.

Но если каждый из негативных примеров вернуть "на место", в контекст, из которого он выдернут, картина сразу становится иной. Обвиняя Горького во всех смертных грехах, оппонент старается противника, то есть меня, превратить в союзника. Что это, как не все та же фальсификация?

Сразу после появления статьи В. Тополянского "М. Горький: умер сам или его умертвили" я написал полемические заметки, в публикации которых в "ЛГ" мне было отказано. Под названием "Без права на трагедию. О современных спорах вокруг Горького" они появились в "Независимой газете" (18.09.96). Статья про "дуст" написана так, будто их не существует. Невыгодно напоминать о несостоятельности попыток дискредитировать Горького как "советского вельможу", "литературного генерала", "кормившегося информацией из рук своих новых друзей чекистов" "и не думавшего выступать против репрессий", т.е. "верного сподвижника Сталина". Зачем же было великому вождю устранять "вельможу", продавшегося ему! Трагедией тут и не пахнет.

О необходимости объективного, уважительного подхода к Горькому заговорили в последнее время крупные деятели нашей культуры и политики. Эльдар Рязанов, например, недавно, выступая на телевидении, на всю страну назвал писателя "великим гуманистом".

КАКУЮ КНИГУ ОНА БЫ МОГЛА НАПИСАТЬ!

Когда я опубликовал свою версию о том, что непосредственным исполнителем сталинского распоряжения об "устранении" Горького была баронесса Будберг, многих это повергло в шоковое состояние. "Нет! восклицали одни. - Сущая чепуха!" И не считали нужным хоть чем-нибудь подтвердить свое категорическое заявление, будучи уверены в своей правоте. "Не может быть! - заявляли другие. - Она же была его женой!" "Абсурд! утверждали третьи. - Он же посвятил ей "Жизнь Клима Самгина"... Один остроязычный критик мгновенно среагировал: "Он ей - "Жизнь", а она ему смерть!".

В книге "Максим Горький без грима" (1996) я уже писал о связи Муры с разведками и Ягодой; о единоличном ее присутствии у постели больного, умершего к утру, несмотря на наступившее накануне облегчение; об отмене в этой связи запланированного ранее, на роковое 18 июня, и совершенно недопустимого для Сталина визита к Горькому иностранных гостей и о многом другом.

Воспроизведу также факты, обнародованные Ларисой Васильевой в ее бестселлере "Дети Кремля". Во время пребывания в Англии Л. Васильева не раз встречалась с Марией Игнатьевной. В минуту откровенности та заявляла: "Ох, какую книгу я могла бы написать о нем". И ей поступали соответствующие предложения из России (разумеется, после смерти Сталина).

Не говоря о том, какие фантастические гонорары получила бы Мура, она навсегда могла войти в историю литературы, - может быть, даже как мемуаристка века. Увы, такую книгу она, особа, весьма причастная к литературному труду, не писала (несмотря на то, что более чем на 10 лет пережила Сталина). Да что там книгу - не оставила и очерка! Что-то явно останавливало ее. Не боязнь ли "засветиться"?

На подобную мысль наталкивает следующий исключительно важный эпизод, описываемый Васильевой: она отважилась однажды напрямую спросить баронессу о знаменитой коробке конфет, якобы присланной Сталиным Горькому. Здравомыслящему уму версия эта представляется несостоятельной изначально, уже в силу потрясающей примитивности. Однако ответ Марии Игнатьевны был неожиданным: "Почему же... Я сама кормила его этими конфетами и наслаждалась предсмертными муками".

Задумаемся: спрашивают про конфеты - человек говорит про себя. Ответ звучит, как хорошо продуманная домашняя заготовка.

Конечно, поговорка "На воре шапка горит" здесь несколько прямолинейна. Скажем иначе: язвительно-ироническому "признанию" такого рода предназначалась роль отрицания. И все-таки умудренная жизненной борьбой "железная женщина" допускает перебор. Отрицая, она, - может быть и не сразу, - вызывает подозрение: слишком уж продумана и преднамеренна заготовка...

Несомненно, в семье Марии Игнатьевны велись какие-то разговоры о смерти Горького. Хотя бы потому, что баронесса прибыла в Горки сразу же, как только писатель заболел, и уехала в Лондон спустя много времени после похорон.