ПИСЬМА ИЛЬИ ЭРЕНБУРГА
ЕЛИЗАВЕТЕ ПОЛОНСКОЙ. 1922-1966
(Предыстория переписки. Канва отношений) Илья Григорьевич Эренбург (1891-1967) и сегодня не нуждается в особых рекомендациях (по крайней мере для читателей “Вопросов литературы”). Поэт, плодовитый прозаик, книгам которого неизменно сопутствовал читательский успех, публицист, чья работа временами вызывала без преувеличения мировой резонанс, автор многотомных мемуаров, просветивших поколение шестидесятников, деятель культуры, долгие годы бывший главным мостом, связывавшим культуры СССР и Запада, писатель, даже в самые мрачные периоды холодной войны публично отстаивавший неделимость мировой культуры, Эренбург – при всей сложности и неоднозначности его фигуры, при всех теперь очевидных издержках его дипломатичного сотрудничества с советским режимом (издержках прежде всего для собственного творчества) – остается одной из наиболее выразительных, знаковых фигур на культурном небосклоне своего века.
Фактически забытая сегодня (ее книги не переиздавались с 1966 года), Елизавета Григорьевна Полонская (урожденная Мовшенсон; 1890-1969) – врач по профессии и поэт по природному дару – была автором нескольких неординарных сборников стихов (“Знаменья”, 1921; “Под каменным дождем”, 1923; “Упрямый календарь”, 1929; “Года”,
Б. М. Эйхенбаум, высоко ценивший ее стихи, пытаясь определить истоки музы Полонской, называл Мандельштама, а главным и самобытным достоинством ее лирики считал экспрессию стиха 1. Полонская – автор ставших классическими переводов из Киплинга и Брехта, очеркист, прозаик, мемуарист; она – единственная женщина-участница объединения “Серапионовы братья”.
Илья Эренбург и Елизавета Мовшенсон познакомились в Париже зимой 1908/09 года.
Их встречи продолжались до осени 1909 года и стали фундаментом дружбы, длившейся всю жизнь. Систематическая переписка Эренбурга с Полонской началась в 1922 году.
Полонская сохранила большинство – если не все – писем Эренбурга, чей довоенный архив погиб, так что уцелели письма Полонской только с 1942 года. В их переписке часто встречаются отсылки к сюжетам 1909 года – они определяют особый тон писем, смысл многих высказываний и мотивацию некоторых поступков. Поэтому история отношений Эренбурга и Полонской в 1909 году поможет лучше понять публикуемые ниже письма.
Обстоятельства, приведшие к встрече юных Эренбурга и Полонской (Е. Г. Мовшенсон стала Полонской в 1916 году, после замужества, но здесь для упрощения будем, как правило, пользоваться ее второй фамилией), были вполне типичными – политическая эмиграция с целью избежать преследования за подпольную революционную работу.
Эренбурга-гимназиста привлекли в большевистскую организацию в 1905-1906 годах старшеклассники – Бухарин, Сокольников, Членов… Вскоре он стал не только одним из лидеров Социал-демократического союза учащихся Москвы, но и агитатором в военных казармах. В январе 1908 года его арестовали, летом выпустили из тюрьмы по состоянию здоровья и выслали из Москвы, а в декабре под большой залог отпустили до суда, грозившего ему каторгой, в Париж “для лечения”.
Лиза Мовшенсон вошла в марксистский кружок в 1905 году в Берлине, куда ее семья бежала из Польши, опасаясь погромов. Кружком руководила знаменитая большевичка Землячка; когда семья Мовшенсонов в 1906 году перебралась в Петербург, у Лизы были адреса явок, и учебу в гимназии она сочетала с подпольной работой. В 1907-м она стала техническим секретарем Невского района, общалась с Каменевым и даже сподобилась повидать Ленина. Ей удалось закончить гимназию, но дальше неминуемо маячил арест, и в сентябре 1908 года Полонская уехала в Париж с намерением получить там высшее образование, сохранив при этом контакты с русской большевистской колонией.
Таким образом, Эренбург и Полонская не имели шансов разминуться в Париже. Они встретились на собрании рабочей группы содействия большевикам, которая собиралась в кафе на авеню д’Орлеан (теперь – авеню генерала Леклерка).
Полонская к тому времени уже была зачислена на медицинский факультет Сорбонны.
Сохранилось по крайней мере четыре свидетельства о первых встречах наших героев; все они записаны десятилетия спустя.
Участница большевистской группы, приехавшая в Париж осенью 1908 года из Тифлиса, где занималась подпольной работой под руководством Каменева, Т. И. Вулих в неопубликованных записках начала 1950-х годов рассказывает о посещении собраний группы, о Ленине, Крупской, Каменеве, Зиновьеве, Лозовском, Дубровинском, Землячке, Рыкове, Алексинском и Залкинде. Упоминает она и Эренбурга, чья дальнейшая судьба ей была известна, и – в связи с ним – Лизу, фамилию которой не помнила и о дальнейшей судьбе которой ничего не знала: “Вскоре после моего приезда на группе появились двое новых – Илья Эренбург и еще одна молодая девица Лиза. Эренбург производил впечатление гимназиста из состоятельной семьи, был очень скромен, сидел всегда отдельно, смотрел и слушал” 2 (это написано скорей всего по контрасту с последующими событиями).
Второй свидетель – близкая подруга Полонской, жившая с ней в Париже в одном доме, М. Н. Киреева (Левина; подпольная кличка “Наташа”); ее воспоминания написаны в 1969 году, когда ни Эренбурга, ни Полонской уже не было в живых. В записках Киреевой Эренбург появляется не на собрании группы, а в комнате Полонской, и он уже очень увлечен стихами. Рассказав о молодежном кружке, который сложился вокруг Полонской в Париже, Киреева подчеркивает, что именно Полонская была его лидером – и по причине особых связей с партийной элитой, и в силу признанного поэтического дара (она писала стихи и переводила французских поэтов). Эренбург изображен послушным и внимательным учеником Лизы, “который жадно ловил ее слово; все его мысли были заняты стихами и Лизиной оценкой его стихотворных попыток” 3 . Первоначальную редакцию этих воспоминаний (1960) Полонская убедила автора уничтожить, а следующая редакция (1963) была послана Эренбургу и прочитана им; в ней имя Эренбурга не называлось, но выражалось запоздалое недоумение, как это кружковцы не распознали в своем товарище человека большой судьбы: “Теперь, когда его имя известно на всех пяти континентах земного шара (в 1960-е годы это так и было! – Б. Ф.) ‹…› хочется взглянуть и вспомнить этого сутулого юношу – и похожего и непохожего на всех нас, вспомнить в наших прогулках, на наших собраниях. Как он ходил, говорил, смеялся и дурачился в уголке комнатки Лизы, подобно всем нам… Я помню его бледную и редкую улыбку – от нее как-то больно щемило, захватывало сердце. И я его тогда немного боялась – как-то безотчетно, как боишься чего-то большого и непонятного, хотя он никогда ничем меня не обидел…”
Третий свидетель – сам Эренбург. В первой книге мемуаров, писавшейся в 1959-1960 годах, он в одном абзаце соединил события, разделенные интервалом в три-четыре месяца: “На собрании группы содействия РСДРП я познакомился с Лизой. Она приехала из Петербурга и училась в Сорбонне медицине. Лиза страстно любила поэзию; она мне читала стихи Бальмонта, Брюсова, Блока… Лизе я не смел противоречить. Возвращаясь от нее домой, я бормотал: “Замолкает светлый ветер, наступает серый вечер…”…Я начал брать в “Тургеневке” стихи современных поэтов и вдруг понял, что стихами можно сказать то, чего не скажешь прозой. А мне нужно было сказать Лизе очень многое…” 5 Отметим, что во всех семи книгах “Люди, годы, жизнь” принята система предельно пунктирных, лапидарных упоминаний о тех любовных романах автора, которые были ему дороги. В этой системе фразы: “Лизе я не смел противоречить” и “…мне нужно было сказать Лизе очень многое” – подчеркнуто многозначительны. Главы книги “Люди, годы, жизнь” не имеют названий, но публикуя некоторые из них до выхода очередного “Нового мира” в газетах, Эренбург названия им давал, – так вот, глава, где рассказывается о встрече с Полонской в Париже 1909 года, напечатана под заголовком “Как я начал писать стихи” 6. Именно эту тему главы Эренбург считал ключевой. Завершая главу, он повторил: “Мне казалось, что я стал поэтом случайно: встретился с молоденькой девушкой Лизой… Начало выглядит именно так; но оказалось, что никакой случайности не было, – стихи стали моей жизнью” 7. Роль Полонской в этом неоспорима – она была первым читателем первых стихов Эренбурга, их первым критиком, первым стимулятором и первым импресарио (зимой 1909/10 года она передала рукопись стихов Эренбурга в петербургский журнал “Северные зори” и, возможно, В. Я. Брюсову 8).
Наконец, четвертый свидетель – Полонская. В ее полностью не опубликованных воспоминаниях “Встречи” (они писались в 60-е годы) нет ни слова о встречах с Эренбургом в Париже, даже имя его не упомянуто (помню, как в начале 60-х годов, когда первую книгу “Люди, годы, жизнь” уже напечатал “Новый мир”, была в одном питерском книжном клубе встреча с Е. Г. Полонской, и я, что было, как теперь понимаю, достаточно бестактно, попросил ее рассказать о парижских встречах с Эренбургом. Она ответила вежливо, но очень твердо: “Илья Григорьевич сам написал все, что считал нужным”). Пережитое сердцем Полонская доверяла только стихам, но не прозе. Несколько ее стихотворений обращены к Эренбургу, и в частности к их встречам 1909 года. Она снимала тогда комнату в районе Ботанического сада, совсем рядом со своим факультетом (эта улица упоминается в их переписке, как и rue du Lunain возле Орлеанских ворот, где жил тогда Эренбург). В ту пору в Ботаническом саду обитали и звери, и птицы. Ночной крик павлинов и моржей – нередкий элегический мотив воспоминаний, возникающих на страницах переписки Эренбурга с Полонской и в ее стихах. Вот фрагменты из незавершенного наброска 1940 года “В зоологическом саду кричали звери норам…”:
