Русская жизнь-цитаты 1-7 июля 2023
Maria Maiofis - Расшифровка вчерашней речи Евгении Беркович в суде... | Facebook,"асшифровка вчерашней речи Евгении Беркович в суде (сделана Варварой Туровой). Прочитайте и распространите дальше. Если даже после такого беззакония и таких пыток наше театральное сообщество продолжит, как ни в чем не бывало, давать спектакли, и публично и коллективно не встанет на защиту невинных (индивидуальные письма поддержки не работают, это уже понятно), у этого сообщества и у российского театра в целом нет будущего. ""Беркович: Мое мнение по данному ходатайству простое: я считаю что продление пребывания меня под стражей не справедливо, не правильно, не должно быть. Судья: вы от себя будете чтото говорить? Беркович: да, спасибо. Ваша честь, я поскольку занимаюсь театром много лет, у нас принято репетировать, я репетировала легкую, остроумную, замечательную речь долго, но я посмотрела на свою семью первый раз за два месяца происходящего и поняла, что ничего легкого и остроумного здесь не происходит, и 2 месяца в сизо все силы уходили на то, чтобы находить радость, позитив и поддерживать себя и остальных, но чего-то силы кончились. Потому что…. Буду говорить эмоционально, зато коротко. Мы находимся на этапе предварительного следствия, это собственно расследование, тут не надо быть юристом, что такое расследование? Мы все понимаем, что такое расследование, да, три вещи: <нрзбрчв> вероятно совершено преступление, в этом есть что-то неизвестное и неустановленное, и есть собственно расследование этого таинственного и неустановленного. Я, видит бог, за два месяца так и не поняла, что же в этом деле такого таинственного и неустановленного, не говоря уже о том, что никакого преступления, события преступления просто не происходило. Неустановленное лицо написало пьесу, Неустановленное лицо Шекспир написало много пьес <нрзбрчв>, здесь установленное лицо Светлана Петрийчук написала пьесу на тему невероятно актуальную, в 16, 17, 18 годах об этом снимались сериалы, об этом - о женщинах, которых вербуют в игил - запрещенную в Российской Федерации организацию, говорили из каждого вообще утюга, не говоря о федеральных каналах. Были государственные заказы, о том, что профилактика терроризма, борьба с терроризмом это главная тема я слышу последние приблизительно 20 лет. Это одна из ГЛАВНЫХ тем для нас для всех. Как для государственных органов, так и для людей, которым просто не по барабану, что происходит в обществе. У меня две дочери, одной 17, другой 19 лет, мне не все равно. Едут женщины в Сирию потому что полюбили, не полюбили или они просто идиотки, на данном этапе не важно, не имеет значения, точно так же не имеет значения, хороший это спектакль, или плохой. Он может ужасный и не талантливый, но этот спектакль в отличие от многих произведений, по поводу которых мы можем спорить, такое прочтение, сякое прочтение, диссертации писать - про спектакль «Финист Ясный Сокол» думаю, что диссертаций не будет. В этом спектакле ясная, внятная, понятная, приблизительно, одна мысль он идет час 35 или 25 не помню, это не философский трактат. Ясная внятная мысль, что существует однозначное зло. Чудовищное опасное зло. И оно - существует. Вот этот самый терроризм. Есть ещё тоталитарные секты это все приблизительно один механизмы. Есть реальные женщины, молодые, старые, умные, глупые, разные, очень разные, в разных обстоятельствах, которые в эту самую Сирию уезжают. Либо они погибают там, иногда успевая ещё кого-нибудь поубивать кроме себя, иногда не успевая. Либо они возвращаются и садятся здесь в тюрьму. С одной стороны, справедливо, с другой - с ними не ведётся никакой профилактической работы ни до ни после. Нужно ли этих женщин сажать? Да, часто нужно. Есть ли у нас гарантия, что они выйдут и потом не продолжат? Да нет, нет такой гарантии. Суд в этой пьесе показан не очень симпатично, но, Ваша Честь, суд от детского утренника в России и во всем мире отличается. Было б странно если б суд был показан каким-то невероятно милым и нежным. Все. Одна мысль, единственная: это происходит, зло происходит, преступление происходит. Соучастие в преступлении, к сожалению, тоже происходит. Невозможно об этом говорить, об этом не говоря. Невозможно показывать завербованных женщин, (многие из которых действительно никуда не уехали, в общем даже практически не попытались, но мы сейчас не их судим, а нас со Светланой), и при этом их не показывать. Я один раз скажу про нашу замечательную экспертизу, потому что честное слово это не самая вообще приятная тема для разговора, просто в моем деле нет больше ничего. Во об ще ничего. Буквально ничего. Кроме допроса двух свидетелей, оба из которых говорят о том, что был прекрасный спектакль и <нрзбрчв>. Так вот, чтоб вы просто понимали, в этой самой замечательной экспертизе нам вменяется две вещи: жест, вот такой (показывает). Там много жестов и один из них вот такой. Я не преувеличиваю. Потому что это жест, который используют боевики Исламского государства - запрещенной в России организации, что-то там, не будем углубляться. А второе, что нам вменяется это инструкция по ношению хиджаба. Причем инструкция такая, положите платок на голову, откройте рот, концы завяжите под подбородком. Ну, инструкция по ношению платка в православной церкви приблизительно такая же. Я цитирую прямо дословно. И вот с этим всем невероятным объемом нечеловечески сложного и запутанного дела мы столкнулись 4 мая, проснувшись утром, и не успев выпить кофе, и с тех пор 2 месяца мы сидим в тюрьме. В тюрь ме. Мы говорим «сизо», это что-то такое… Это тюрьма. У нас дежурный говорит: «Беркович, не превращайте мне тюрьму в детский сад», вчера сказал, по какому-то там поводу. Я, вот, честно говоря, хотела бы, но она чего-то не превращается. За 2 месяца не произошло ничего. Как сказал один великий русский писатель, на всякое безобразие должно быть свое приличие. В этом деле не появилось ни одного нового документа, <нрзбрчв> с которым мы могли бы хоть как-то ознакомиться, кроме таинственного допроса господина (фамилия нрзбрчв), который не имеет никакого отношения к этому проекту, не имеет и не имел, мы знакомы с этим человеком, мы знаем - не имеет и не имел. Все. Больше ничего. Ни одной бумажки, ни одного документа. Деструктурологическую экспертизу больше я обсуждать не хочу,
