Двенадцать банок (2017-10-01)
Фрекен Бок была мертва. Она была возмутительно мертва — как канцелярский стол в Шведской лиге сексуальных реформ.
В прихожей уже стояла крышка гроба, тоже возмутительно гладкая и белая, такая белая, что на ней хотелось написать химическим карандашом какое-нибудь слово.
Малыш сидел в своей комнате на кровати и уныло смотрел в серое стокгольмское небо. Из-под кровати выползли интересные журналы — теперь им некого было бояться. В журналах было всё: и арбузные груди, и мальчик — мечта поэта. Но теперь Малышу было не до них. Всё было плохо, ужасно плохо — и виноват был только он сам.
Перед смертью фрекен Бок призвала его к себе и сказала, что драгоценности царевны Анастасии, которые она вывезла из сожжённого большевиками Петербурга, спрятаны в банке с вареньем.
На кухне, и правда, когда-то стояло двенадцать банок. И все двенадцать Малыш, воспользовавшись болезнью фрекен Бок, вынес на лестницу.
Кто теперь ел это варенье — было непонятно.
Чьи зубы хрустнули, прикусив изумруд «Граф Панин» в чайной ложке, — было решительно неизвестно.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
01 октября 2017
Жизнь мёртвых деревьев (2017-10-02)
Когда он открыл глаза первый раз в жизни, то понял, что не может их закрыть. Глаза были нарисованы, а веки — нет.
Прошло ещё несколько долгих томительных часов, пока эту ошибку исправили. А уши и вовсе появились на следующий день, и он услышал голос Отца.
— Штихели бывают разные, — звучал этот голос откуда-то сбоку, в голосе была трещина, как в полене, — для тонких работ употребляется шпицштихель, а…
Тогда он ещё не мог шевелиться, но потом у него появились руки и ноги. Лицо отца наплывало сверху — откуда-то со стороны затылка — грустное, испитое, с сизым носом. В руках у него было овеществлённое слово-заклинание — тонкий стальной стержень, срезанный под углом и заточенный, гравёрная снасть, им отец резал тело своего сына, сперва не вызывая боли.
Отец резал мёртвое дерево, что перестало расти и стало телом, и под штихелем оно переставало быть мёртвым. Это тело покинуло братство охристой сосны и светлой ели, красно-вишнёвой тяжёлой лиственницы, лёгкой пихты, что не имеет запаха, кедра, чья жёлто-розовая мякоть имеет запах ореха, белой мякоти берёзы, светло-бурого в ядре ясеня. Тело стало живым, и боль в него входила медленно — в касании металла. Затем зажужжала дрель, и сверло вошло в мякоть, а потом дыра заполнилась сталью болта.
И вот тело выгнулось, выталкивая из себя имя, как корковую деревянную пробку выталкивает из себя бутылка шампанского.
— Бу! Бу! Бу!
Отец ждал, когда существо, лежащее перед ним, произнесёт главное слово — имя. Отец был Повелителем дерева, он дышал деревом, ел с него и пил из деревянной кружки, и имя его было Карл… Он давно поселился в деревянной норе в окружении живых мёртвых деревьев. Деревья тянули свои стволы прямо через хижину, их ветки, ещё зелёные у начала, достигали очага уже сухими и безжизненными. Там они превращались в пепел, даруя тепло Повелителю дерева. Живое дерево мешалось в этом доме с мёртвым, переходило из одного в другое. Посередине дома стоял огромный дуб с воткнутым в него Нотунгштихелем, орудьем, что оставил там безвестный герой.
Повелитель дерева жил целую вечность и помнил время, когда земля покрылась водою и дождь косыми нитями связал небо с землёй. Тогда его спасло гигантское бревно — Повелитель дерева плыл на нём среди мутной воды. Он причалил к северному безлюдному берегу, к серым скалам, и поселился там, из года в год наблюдая, как растёт вокруг лес и эти скалы заселяются людьми. Как знак места, он стал носить на шее большой ключ, впоследствии названный шведским.
Он давно, в незапамятные времена, придумал две науки — науку дереводелания, удаление жизни из дерева и превращение его в вещь, а также науку обратную — введение души в мёртвый деревянный брусок.
Спустя века он видел учёного, которому по недоразумению отрубили голову вместо его собственной тени. Учёный был печален и носил голову в деревянном ящике, похожем на шарманку. Его звали де Браун, и целый год он жил в норе Повелителя дерева, пока тот строгал голове новый деревянный ящик.
И вот, целый год учёный сидел под гобеленом, изображавшим странные винтокрылые машины, придуманные им самим, и писал книгу. Гобелен был частью платы за столярные работы, а теперь де Браун писал специальным кодом новую книгу — книгу о производстве антропоморфных дендромутантов. Голова сопела в старом ящике, вдыхая запахи стружки и опилок.
Учёный вслепую выводил на странице буквы, и они складывались в слепые слова: «Резчик совершит ошибку, когда, подогреваемый творческим желанием, тотчас возьмётся за дерево с намерением сделать портрет… Это почти всегда приводит к печальным результатам — разочарованию. Опытный скульптор не станет сразу вырезать в дереве портрет, хотя бы потому, что никакой портрет нельзя выполнить без постоянных поисков, коррекций и исправлений, а в дереве это сделать невозможно».
Так начиналась история сына Карла, иначе — Карлсона.
Но по-настоящему эта история начиналась именно сейчас, тогда, когда сосновый, piпповый человечек, хрипя и треща деревянными суставами, кричал миру о своём истинном имени.
— Бу! Бура! Бура! Бура!..
Имя примеривалось к нему и цеплялось за края трещины, служившей горлом, рвалось наружу.
Дальше всё было как у всех — он ходил в школу, но ученики сторонились деревянного мальчика. Жизнь складывалась — да не совсем. В том возрасте, когда мальчики серьёзно опасаются роста волос на ладонях и последующей слепоты, Буратино разглядывал у себя ниже живота стальную головку — это непонятный болт уходил внутрь его тела. Но таким вряд ли стоило хвастаться перед одноклассниками.
Он был не как все — живое дерево, кукла, действующая модель человека.
Ненависть к Отцу крепла — ведь тот сделал мальчика себе на забаву, ему же — на муку.
Иногда ему приходила мысль броситься в костёр, но он отгонял малодушную просьбу к огню. Из книг он знал, что такой же, как он, деревянный мальчик превратился в живого. Но этот мальчик, именем Пиноккио, хотел стать мальчиком, а Буратино хотел только мести. Буратино вовсе не хотел превратиться в глупый комок костей и мяса.
