5. Либерал-консерваторы. Они находятся если не во власти, то при власти. Придерживаются державно-патриотической риторики, не отрицая при этом либерального курса (сырьевая экономика, сворачивание социальных программ, вывоз капитала из страны и зависимость от мировых финансовых центров). Консервативная фразеология здесь прикрывает либеральный курс, вызывая у обывателя иллюзию того, что правящий класс всё же намерен сохранить некие ценности и национальные приоритеты. Что в данном случае консервируется – очевидно. Консервируется российский либерализм. Не как идеология, но как экономический базис и модель развития.
6. Симулятивный консерватизм. Карнавальные консерваторы-националисты, охранители, приверженцы вольных и невольных политических перформансов создают политические симулякры – карикатуру на нормальный консерватизм. Возможно, их функция состоит в маргинализации нежелательных для власти политических направлений: реального консерватизма и низового национализма. Примерно таким же образом Иван Охлобыстин в своей «Доктрине» маргинализировал имперскую идею, а теперь вышучивает православие, рассказывая всему миру о своём целибате. Такая же «сверхсистемная» оппозиция, как евразийцы, с которыми национал-консерваторы находятся в предсказуемом противостоянии (факт прямой политической конкуренции).
7. Консерваторы-интеллектуалы, которые погружены в теорию консерватизма, но далеки от политической практики.
8. Церковные и околоцерковные консерваторы. Их позиция: Церковь ответственна за сохранение национальной традиции вообще, а не только внутрицерковной. А православие является не только основной конфессией, но и базой русской социально-этической традиции, подобно протестантской этике в Европе и США. Однако возможности церковного консерватизма ограничены, поскольку РПЦ по закону отделена от государства и не имеет права создавать политические организации, а священники не могут избираться на государственные должности. Иного понимания светскости, аналогичного хотя бы американскому, в России пока не выработано.
В этой типологии легко заметить неприятную закономерность. Каждая из перечисленных групп либо отделена от реальной политики, либо скрывает под вывеской консерватизма иное политическое содержание.
Второй случай особенно нагляден на примере либерал-консерваторов, де-факто – «консерваторов» при либералах. Кавычки не случайны. В принципе либерал-консерватизм для России – нонсенс. Именно для России. В США, например, это основная форма неоконсерватизма на сегодняшний день.
Чтобы понять, почему это так, требуется небольшое экономическое отступление.
Двойная парадигма мировой политики
В мировой экономике действует правило центра и периферии. Капиталы перетекают от периферии к центру (из стран третьего мира в страны первого), и любая власть выполняет функции диспетчера этого движения.
В этих условиях западные либералы, отстаивая status quo, объективно укрепляют экономику своих стран как принимающих субъектов.
Россия принадлежит к мировой периферии. Либеральные принципы в России также работают на сохранение этой модели, но для России она означает не присвоение, а отдачу – вывоз сырья и капиталов, утрату внутреннего рынка, захваченного импортом. Всё это подрывает материальное состояние страны.
Следовательно, западный либерал – например, американский – по своей функции консерватор: он стабилизирует систему. А либерал российский, занимая место на другом полюсе системы «ввоз – вывоз» и исповедуя те же взгляды, напротив, социально деструктивен. Он делает то же, что и коммунист – экспроприирует (вот случай, когда применима шутливая народная формула «Чубайс – это Троцкий сегодня»).
И наоборот: левая идея в контексте Запада революционно-деструктивна. А в России, как и в любой стране третьего мира, левая (солидаристская, умеренно социалистическая) идея – консервативна, поскольку революционером является сама власть.
По той же причине русским аналогом европейского консерватора окажется не западник, а вменяемый почвенник. А аналогом западного конструктивного либерала – социалист.
Этот политический перевёртыш называют зеркальным эффектом глобальной системы, или законом «двойной» парадигмы. Так функционирует система «центр – периферия».
Учитывая эту особенность современного мира, необходимо проверить целый ряд положений, которые до эпохи денежного феодализма, или «глобального капитализма», как говорят в левых кругах, считались незыблемыми.
В рамках нашей темы необходимо поставить вопрос о том, какая позиция на российском политическом поле является объективно консервативной, а какие политики, пусть даже присягнувшие консервативным символам прошлого, претендовать на звание консерваторов не могут.
К сожалению, эта тема пока не обсуждается в российском публичном пространстве. Вопрос о реальном, объективном отношении тех или иных российских политиков к консерватизму – не in vitro, а в рамках мирового контекста – пока не стоит. Более того, поднимать вопрос о соотношении консерватизма и левой идеи явно не желают ни системные левые, ни системные «консерваторы», повязанные политическим консенсусом.
Сегодня это одна из главных фигур умолчания в российской политике. Правда, прикрываемая ею политическая конструкция становится всё менее устойчивой. Разрушение российского политического мифа в этой его части – дело очень недалёкого будущего. Но сегодня обыватель всё ещё уверен: консерватор – это тот, кто носит на груди табличку «Консерватор», набранную шрифтом Book Antiqua для пущей наглядности.
Существующее положение дел вполне устраивает тех, кто любит спорить с публицистами-западниками, гневно комментировать заявления американского Госдепа и разыгрывать политический спектакль под названием «Противостояние внешнему влиянию». Причём отдельно взятые заявления таких политиков вполне могут быть здравыми – скажем, отрицание ювенальной юстиции. Но это ещё не повод отказываться от системного анализа и принимать исключение за правило. Тут как раз тот случай, когда исключение подтверждает правило.
Так же наивно выглядит релятивистское жонглирование политическими понятиями. Вот реплика, взятая из типичной на сегодняшний день политической дискуссии: «Это вы считаете, что я либерал. А для господина Красовского я, можно сказать, консерватор. Точек зрения много».
Это демагогия. Оценочных суждений много, но критериев политической принадлежности мало. Главный из них связан с ответом на вопрос: как соотносятся экономика и идеология?
Консерватизм и левая идея: точка схода
Сегодня в сознании обывателя отсутствует разметка политического поля, в которой реальные консерваторы занимали бы положенное им место. Вместо этого мы наблюдаем непрерывную подмену понятий. В центральных СМИ консерваторами называют то «системных либералов», то державников и государственников.
Но подлинный консерватизм – это лояльность традиции, а не власти. Союз с властью возможен лишь тогда, когда власть охраняет и развивает традицию.
В настоящий момент страна существует в режиме директивного либерализма: либеральный экономический блок в правительстве несменяем, и он, в конечном счёте, определяет формат политики. Раньше эта политика переваривала сырьевой сектор и остатки советской индустрии. Сегодня удар либеральной реформации направлен против социалки (образование и наука, медицина) и подбирается к базовым элементам социума: к семейным ценностям (посредством ювенальных технологий), религии и Церкви (борьба со строительством храмов, проект упразднения патриаршества, идея дискриминационного «Религиозного кодекса»), личной информации и нормам нравственности. Тем самым де-факто признается высокая степень «капитализации» всего вышеперечисленного. Иные политики склонны объяснять происходящее случайными историческими зигзагами – мол, «такая уж Россия страна».
Но мы хотели бы воздержаться от исторических и политических мистификаций. Историю и политику делают конкретные люди. Другое дело, что действия конкретных людей подвержены системным законам.
Повторим озвученное ранее. В странах третьего мира власть объективно противостоит обществу, а не защищает его. Она не консервативный, а революционный элемент (вспомним знаменитую пушкинскую фразу: «Все вы, Романовы, революционеры!»). И всякий охранитель в этом случае будет охранителем революции.
Идеологическая ниша российской власти – либерал-большевизм, а не консервативный либерализм, как мнится тем, кто хотел бы видеть российскую власть в чём-то подобной американским неоконам. Причина проста: российский либерализм может быть только авторитарным. Об этом наглядно свидетельствуют события и 1992–1993 годов, и 1998 года. И это еще одна причина, по которой отечественная марка либерализма стремится приобрести консервативную окраску. Так можно выдать стабилизацию режима за общий политический ригоризм и любовь к порядку.
