Ознакомительная версия.
Охота на лохов
Воспользоваться шансом Кучум не сумел. Он, похоже, был тяжело болен, а его сын Али не удержал ситуацию и увяз в борьбе с Сейдяком, племянником убитого некогда Едигера, как снег на голову свалившимся из Бухары с дружиной очередных искателей приключений. Основной задачей, решить которую пытались оба, было вновь «примучить» ясачные народы, отучив их от такой глупости, как «русские» расценки. Ясачные не соглашались. В стране начался бардак, в котором участвовали все, кроме русских, никуда не спешивших. Лишь в конце 1585 года воевода Мансуров, выйдя к Оби, построил там городок, перезимовал и вернулся в Россию, сообщив царю и Думе, что ничего особо страшного нет. После чего 300 стрельцов под началом Василия Сукина, Ивана Мясного и Данилы Чулкова без боев прошли по территории ханства, 29 июня заняли покинутую татарами Чинги-Туру и в тот же день рядом с ней заложили Тюмень – первый полноценный русский город в Сибири. Полгода спустя, весной 1587 года, под боком у второй столицы, Искера, был основан Тобольск; в 1588-м был интернирован и вместе со свитой отправлен в Москву Сейдяк, после чего его войско разбежалось, а Искер с тех пор опустел навсегда. Драться продолжал только Кучум. Это была уже, по сути, партизанщина, отчаянная и злобная. Поймать хана не удавалось, от любых, самых почетных условий сдачи он отказывался. Лишь после разгрома 20 августа 1598 года впервые не угадавший засады Кучум, потеряв почти всю дружину, свиту и семью, отрекся (формально «по состоянию здоровья») от титула в пользу Али, посоветовав ему искать помощи в Бухаре, а сам с крошечным отрядом загулял по лесам, пытаясь осесть хоть где-то. Безуспешно. Упрямого старика, при малейшей возможности гадившего русским, выгоняли и бывшие подданные, и ранее дружественные ногайцы, не говоря уж о старых недругах – казахах. Хорошо зная, насколько тяжелой может быть рука Годунова, связываться с Москвой степняки не хотели, – и, в конце концов, в начале 1601 года потомок Чингиза был убит старым ногайским побратимом, зарезавшим его с пояснением: «Если русские узнают, что ты с нами зимуешь, они и тебе, и нам лихо сотворят, а так всем хорошо будет».
Дальнейшее грустно и смешно. Сыновья Кучума бегали по лесам, аж до Уфы, пытаясь уговорить хоть кого-то «подняться» хоть за ханство, хоть за веру. Татары их не желали слушать, а вогулы с остяками просто вязали и сдавали. Один за другим – Али, Канай, Ишим – они попадали в плен, где с удивлением обнаруживали, что принимают их с уважением и почетом, наделяя землями, чинами и титулами. Войну пытались продолжать их молодые, жадные до власти дети, Кучумовы внуки. Добиться чего-то серьезного они, конечно, не могли, города, даже маленькие, им были не по зубам, но пакостили «царевичи» изрядно. Из года в год повторялось одно и то же: летом – набеги, весной, когда кочевники были ослаблены зимовкой, – зачистки, сперва силами сотни-двух стрельцов, затем двумя-тремя десятками. Хватало с лихвой. Русские крестьяне очень быстро научились обращать на налеты внимания не больше, чем израильтяне на хамсин, при необходимости справляясь и своими силами. Последний «царевич», еще устроивший какую-то докуку, Давлет Гирей, осаждавший в 1648-м Тюмень, а в 1662-м приглашенный «на ханство» мятежными башкирами, был, судя по всему, просто фанатиком джихада. В целом борьба выдохлась. Ни для кого из Чингизидов не было секретом, что Москва ребенка не обидит. Выбор был прост. Можно было бегать по болотам, получая плюхи со всех стороны, в первую очередь даже не от русских, а от своих же ногайцев или, еще хуже, от невесть откуда взявшихся калмыков. А можно было жить в имении под Москвой, наслаждаясь почетом и роскошью, при особом везении даже сидя на пусть декоративном, но все же престоле – как один из сыновей Али, назначенный ханом Касимова. Так что один за другим сибирские «царевичи» делали правильный выбор, в итоге пополняя ряды русской элиты, а те, кто решил еще и креститься, – даже высшие ее эшелоны.
История присоединения к России Казани, Астрахани, ногайских степей и Сибири, казалось бы, самодостаточна. Все «почему» объяснены, все последствия рассмотрены, и точка. Ан нет. История, как и жизнь (хотя, собственно, почему «как и»?), не останавливается на достигнутом. Один сюжет, хотим мы того или не хотим, плавно перетекает в другой, не давая ни участникам событий, ни нам, наблюдающим издалека, возможности остановиться, и любое «уже», опять-таки, вне наших пожеланий и планов, неизбежно влечет за собою «а потом». В политике, безусловно, тоже.
Крушение Большой Орды изменило политическую карту Евразии, окончательно сломав устоявшиеся, пусть под конец во многом формальные, но все-таки правила. Теперь каждый устраивался как мог. Началось почкование и в предгорьях Северного Кавказа, тогда, в отличие от теперь, населенных отнюдь не варварами. Адыги, древнейшие жители запада и центра региона, обитавшие от Кубани до Терека, сперва сорганизовались под властью полулегендарного Инала, судя по всему, «смотрящего» при последних ханах Большой Орды, а затем, после его смерти, разделились на три княжества Иналидов – Кайтыкуэхэ (потомки Кайтука), Идархэ (потомки Идара) и Талостанхэ (потомки Тлостана), образовав нечто вроде раннефеодальной конфедерации во главе с пщышхуэ, номинальным великим князем всея Кабарды, – как правило, князем из рода старшего брата Идара. Княжества были сильные, богатые, достаточно культурные (правда, в основном языческие, однако христианство там знали и уважали еще со времен Византии), так что борьбу с наследниками Орды – Крымом и ногайцами – вели довольно успешно. Достаточно быстро устаканилось и на востоке, в Дагестане. Там выстроилась целая пирамида племенных княжеств, а наиболее сильными оказались Аварское ханство и – в первую очередь – кумыкский Шамхалат со столицей в Кумухе и второй столицей в Тарках. В отличие от соседей, издавна и прочно исламизированное, княжество шамхалов было в социальном смысле куда более развитым, чем даже Кабарда, там уже имелась полноценная феодальная лестница, понемногу ограничивались права общинников, но главное – вовсю шли завоевательные походы под знаменем ислама, завершавшиеся раздачей земель родственникам правителя. В начале XVI века власть шамхалов распространялась на значительную территорию Дагестана, либо напрямую, либо – как с Аварией – на основах вассалитета. Хозяев Кумуха называли Великими Валиями (арбитрами) Дагестана и даже падишахами, а во внешней политике они ориентировались на Османскую Порту, во всем подражая крымским ханам, – и точно так же, как крымские ханы, обеспечивали турок важнейшим для тех стратегическим товаром, живой силой, необходимой для пополнения гаремов, экипажей галерного флота и янычарского корпуса. Какое-то время основным источником полона служили соседние племена, однако к концу первой трети XVI века все они были исламизированы, а поскольку порабощать единоверцев Пророк не велел, шамхалы понесли знамя «священной войны» в «языческую Кабарду».
Адыгам пришлось очень нелегко. Управляться с крымцами и ногайцами им сил хватало, но теперь, оказавшись меж двух огней, приходилось искать новые решения. И тут, очень кстати, заняв и присоединив Астрахань, а чуть позже поставив на Тереке небольшую, но сильную крепость, вплотную к предгорьям Северного Кавказа вышла Россия, отношения с которой у «черкасов», надо отметить, были традиционно, еще с эпохи Руси Киевской, очень приличными, оставшись такими и в ордынские времена; по старой памяти адыгская знать считалась на Москве ровней. Так что, когда там начали искать невесту овдовевшему царю Ивану, княжна Идархэ Гуашеней, дочь пщышхуэ Идарокуэ Кемыргокуэпща, стояла второй в списке кандидаток, а после того, как не сладилось с польской королевной, вышла на первую позицию, став в 1561-м царицей Марией Темрюковной. Вместе с девушкой на Москву прибыли многочисленные кузены, ставшие родоначальниками многочисленных ветвей рода Черкасских, так что лоббировать адыгские интересы в Белокаменной очень даже было кому. Уже в 1560-м, аккурат в период сватовства, в качестве одолжения будущим родственникам, царь направил на Тарки войско под командованием Ивана Черемисинова, который, с минимальными потерями разгромив дружины шамхала Чупана, сжег его равнинную столицу и с победой вернулся в Терский городок. Урок пошел впрок, но всего года на два: обойтись без набегов кумыки не могли, так что в 1566-м князь Матлокуэ Темрюкович вновь попросил свояка Иванокуэ подсобить, на сей раз прося не посылать войска, а раз и навсегда поставить в удобном месте (карта прилагалась) крепость, перекрывающую абрекам путь в Кабарду. В общем, насколько желательно отрезать шамхалат от Крыма и Малых Ногаев, московское правительство и само понимало. Так что и дополнительного вмешательства царицы не потребовалось. Уже в 1567-м «князья Андрей Бабичев и Петр Протасьев со многими людьми, пушками и пищалями» поставили на слиянии Терека и Сунжи обустроенную по последнему писку науки крепость Терки, крайне неприятно удивив шамхала. Пару раз безуспешно попробовав прорваться в адыгские земли, бедняга Чупан начал писать в Крым, коллеге Девлет Гераю. Объясняя, что, – как докладывал начальству Афанасий Нагой, московский посол в Крыму, – «не дать ставить город на сей его реке ему, шевкалу, по силенке его было не мочно», но как только хан с турками пойдет к Астрахани, так он, блин, всегда готов. В тот раз, правда, обошлось без драки. После фиаско 1569 года Порта предложила Москве мир, отказываясь от Астрахани и обязуясь «не велети тому шевкалу обиду черкасам чинити», но категорически требуя снести все русские крепости на Тереке и Сунже. На чем и поладили, – к полному удовлетворению кабардинских Идаровичей. Шамхалу же, которому без рабов был полный зарез, пришлось отныне уделять больше внимания другим соседям, в связи с чем очень скоро Москву посетило очередное экзотическое посольство…
Ознакомительная версия.
