Что сказать? Почему же так возмутила попытка руководителя страны, грузина по рождению, причислить себя к русским людям? Разве, допустим, корсиканец Бонапарт не причислял себя к французам? Разве еврей Дизраэли, будучи главой правительства Англии, не считал себя англичанином? Разве, наконец, Гитлер, родившийся и выросший в Австрии, не причислял себя к самым кондовым немцам? Это же вполне естественно. У Сталина было уж никак не меньше оснований причислять себя к основному народу страны, чем у всех названных выше, чем и у его обличителя тоже.
Но вот что самое существенное для понимания не столько Сталина, сколько Сарнова и его творческого метода. Раскрываю речь. Оказывается, Сталин сказал: «Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня». Во-первых, «старого», а не «старшего», что в данном случае гораздо точней и еще раз доказывает: политик-грузин знал русский язык лучше, чем литератор-еврей. А главное-то, слова «русские» у Сталина нет, его наш друг просто вписал для своего удобства: чтобы было чем возмущаться. Как это называется в цивилизованном обществе, он должен знать без нашей подсказки.
Критик неутомим и неисчерпаем в своих усилиях «забрызгать грязью» или хотя бы принизить Сталина. Так, уверяет, что в 1925 году он был менее значительной и известной политической фигурой, чем нарком иностранных дел ГВ. Чичерин; что даже в 30-е годы в правительстве США не понимали, что за фигура Сталин, чем занимается, какую роль играет в стране. Ну, на каких идиотов это рассчитано!.. В то же время пишет, что после войны «величественные портреты генералиссимуса ежедневно (!) глядели на нас со страниц газет»; что «в газетах его называли Спасителем, причем это слово писалось с заглавной буквы, как если бы речь шла о Христе»; что после войны «едва ли не каждый советский фильм был о Сталине»… На самом деле, если уж ответить на последнюю чушь, о Сталине, в отличие от Ленина, не было ни одного фильма, но были фильмы «со Сталиным», а это не одно и то же.
* * *
Неоднократно поминает Сарнов великий тост Сталина на приёме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года. Тост этот вот уже почти шестьдесят лет не дает покоя всем сарновым. Старовойтова так и погибла с проклятием ему на устах. Была уверена, что от него и пошел государственный антисемитизм. Эти странные люди ощущают сталинский тост, как шило в заднице, — пытаются вытащить, но не могут. И тогда хлопочут, как бы извратить и оболгать.
Первый раз Сарнов кидается на тост как бы с позиции интернационализма: «Воевали ведь все, не только русские. Зачем же противопоставлять один народ всем другим народам многонационального отечества». Но в тосте не было никакого противопоставления. Его первые же слова были такими: «Я хочу поднять тост за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа». То есть за здоровье всего народа-победителя, но прежде всего — русского. И это естественно, ибо русские — народ государствообразующий. Если бы подобный тост захотел поднять, допустим, Черчилль, то и он, вероятно, упомянул бы о всем народе страны в целом (то есть и о шотландцах, уэльсцах, ирландцах), но прежде всего сказал бы об англичанах. И де Голль говорил бы не о корсиканцах или алжирцах, а прежде всего о французах.
Другой раз Сарнов изображает знаменитый тост ещё и так:
«— У русского народа есть два замечательных качества: ясный ум и терпение.
И Сталин добавил, что другой народ давно бы уже прогнал такое правительство».
Опять враньё и опять воровство. На этот раз у своего друга Бориса Слуцкого. Тот сочинил гнусный стишок «Терпение», жульнически сведя весь тост даже не к двум «замечательным качествам», а к одному, именно к терпению:
Сталин взял бокал вина
(Может быть, стаканчик коньяка),
Поднял тост, и мысль его должна
Сохраниться на века:
За терпение!..
— Вытерпели вы меня, — сказал
Вождь народу. И благодарил.
Это молча слушал пьяных зал.
Ничего не говорил.
Только прокричал «Ура!».
Вот каковская была пора.
Такой омерзительной видится им великая пора нашей победы над фашизмом, пьяной оравой изображают они своих спасителей. А В. Войнович уверяет, что Сталин сказал и не о терпении, а о покорности народа.
На самом же деле в тот незабываемый час всенародного торжества Сталин возгласил: «Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкость и терпение».
Что же касается «прогнал бы», то у него речь шла не вообще, как хочет представить Сарнов, а о той драматической обстановке, «отчаянном положении», что складывались в 1941 и 1942 годах на фронте. Как уже упоминалось, иные европейские правительства при похожем положении сами бежали: польское — в Румынию, бельгийское и голландское — в Лондон, французское на шестой день сражения — в Тур и т. д.
Сарнов, конечно же, поднатужился ещё и высмеять художественный вкус Сталина: «плоские, примитивные, школярские представления о природе художественного творчества»… «не очень-то умел отличать Божий дар от яичницы»… Допустим, не отличал, но интересно, а отличал ли классик грузинской литературы Илья Чавчавадзе (1837–1907), который не только в своей газете «Иверия» печатал юношеские стихи Сталина, но и включил их в учебник «Родной язык» («Дэда эна»). А Сарнов, если не в юности, то сейчас что мог бы предложить из своих сочинений для такого учебника русского или еврейского языка? Может быть, хоть одну из главок своей книги, например, «Два столба с перекладиной»? Или — «Если бы победил Троцкий»? Или — «И подивился Тарас бойкой жидовской натуре»?
Сталин бесспорно был человеком художественно одаренным. Об этом свидетельствуют не только его юношеские стихи, но и речи. Ну, разве ты-то, ненавистник, способен хотя бы в кругу своей жены и тещи произнести речь, которая, как речь Сталина на XVII съезде, 48 раз прерывалась бы аплодисментами и взрывами хохота… (Впрочем, я лично, читая эту его книгу, хохотал 597 раз — над каждой страницей.) А речь Сталина 3 июля 1941 года, слова, которые он там нашёл в трагический час истории для обращения к народу, просто не с чем сравнить в мировом ораторском искусстве.
Но и этим дело не исчерпывается. А Сталинские премии! Взять хотя бы самые первые, 1941 года. «Тихий Дон» Шолохова, фортепианный квинтет Шостаковича, «Страна Муравия» Твардовского, «Рабочий и колхозница» Мухиной, фильм «Чапаев» Васильевых — разве это не «Божий дар»? Уланова, Игорь Ильинский, Николай Симонов, Эйзенштейн — где здесь «яичница»? А вот когда «Похождения Ивана Чонкина» называют «замечательным» и «знаменитым» сочинением, то это не что иное, как попытка выдать за вкусную яичницу несъедобное варево Бог знает какой консистенции.
А история с премией Виктору Некрасову в 1946 году? Сарнов сам рассказал её, а смысла не понял, как это с ним часто бывает. Фадеев вычеркнул Некрасова из списка лауреатов, а Сталин вписал. И что ж, ошибся? А таких случаев, когда он вопреки мнению литературных авторитетов сам принимал решение, немало. Так было, например, и с повестями Веры Пановой «Спутники», «Кружилиха».
* * *
Но вот война кончилась… Я не уверен, что Сарнов знает, чем она кончилась. Во всяком случае, в обильных рассуждениях о войне — ни слова о наших победах, о капитуляции врага, о спасении народов Европы, а только — о неграмотности маршалов, о бездарности генералов, о своей ненависти к Верховному Главнокомандующему.
Что же заслужило наибольшее внимание автора в нашей послевоенной жизни — восстановление разрушенных городов и народного хозяйства? прорыв в космос? обретение родиной статуса сверхдержавы? новые книги, фильмы, спектакли?.. Нет, прежде всего, конечно же, — антисемитизм! Причем не какой-то там подпольный. «Государственный антисемитизм постепенно поразил всю жизнь страны, проник в каждую пору государственного организма… Самым удивительным было то, что после смерти Сталина (главного, дескать, антисемита. — В.Б.) государственный антисемитизм набирал все большую силу, день ото дня становился все жестче и изощреннее… Тогда за всеми евреями в народе(!) утвердилось прозвище „инвалидов пятой группы“…»
Жуткая картиночка!.. Но в каком народе, от лица которого так любит говорит Сарнов, утвердилось приведенное прозвище? Я лично, принадлежащий к русскому народу, узнал о прозвище только сейчас из этой книги. Так не есть ли оно изобретение самого автора или его друзей?
А какие доказательства антисемитизма, обоснования, имена, факты? О, у Сарнова их навалом. Я, говорит, этих антисемитов проклятых видел живьем, с некоторыми даже учился вместе в Литературном институте. Это кто же? Например, «со мной на одном курсе учился Алексей Марков, будущий видный в Союзе писателей антисемит, получивший за это — по аналогии с известным думским черносотенцем — прозвище „Марков Второй“…»
