В последнюю минуту, когда суд уже занял свои места и обвиняемые в строго установленном порядке расселись на скамьях, когда Геринг окутал себе ноги солдатским одеялом, а Гесс почему-то, к нашему общему удивлению, не раскрыл свой полицейский роман, — принесся Семен Кирсанов, который, несмотря на живость характера и быстроту движений, все-таки ухитрялся всегда и всюду опаздывать. Прибежал, опустился в первое свободное кресло, раскрыл блокнот и…
За судейским столом встал лорд Лоренс и своим классически ровным, бесстрастным голосом объявил, что заседание будет закрытым и он просит гостей и публику немедленно покинуть зал. Начинаем покидать. Вишневский торопливо и озабоченно собирает свои бумаги. Кукрыниксы, которых друзья для краткости именуют Кукры, складывают свои рисунки, завязывают тесемки на папках и той же диаграммой убывающего плодородия выплывают из зала… Куда пойти? В пресс-рум, слушать под треск пишущих машин бородатые анекдоты? Неохота. В бар, в столовую? Ни пить, ни есть не хочется. Пойду-ка я в юридическую библиотеку, нашу библиотеку, о существовании которой я узнал от Главного Обвинителя. Оказывается, мы эту библиотеку привезли. В ней все открытые и закрытые материалы — о третьем рейхе с самого начала его возникновения, — книги, бюллетени, тематические сгруппированные выписки. Начинаю пополнять свое образование, и вдруг раздаются три каких-то нетерпеливых рыкающих звука, доносящихся откуда-то из-под потолка. Что такое? Звуки повторяются в том же порядке. Слышу в коридоре топот ног. Еще не понимая, что случилось, присоединяюсь к бегущим, а под потолком трижды зуммерит снова и снова. Обгоняющий меня рослый американец роняет слово «сенсейшен». Сенсация — это понятно без перевода.
Уже в дверях, где толкаются рвущиеся в зал корреспонденты, украинский писатель Ярослав Галан поясняет мне, что есть здесь такое правило — если в ходе процесса намечается что-то интересное, во всех комнатах Дворца правосудия раздается один сигнал, если предстоит нечто заслуживающее особого внимания, звучит двойной, а если сенсация — тройной. Тройных с начала процесса не передавали, и потому журналистская толпа в дверях кипит особенно круто — вот-вот опрокинет часовых, проверяющих пропуска
Наконец мы на своих местах. Все судьи уже за столом. Подсудимые и адвокаты переговариваются как-то особенно возбужденно. Но тем же спокойным голосом, который, как мне кажется, не изменился бы, случись даже землетрясение, лорд Лоренс объявляет, что подсудимый Рудольф Гесс сделает особо важное заявление.
Гесс — третий наци Германии — потенциальный престолонаследник фюрера — с начала судебного следствия объявил, что страдает полной потерей памяти. Симулировать манию величия не для кого: не та аудитория. Объявить себя просто сумасшедшим — вульгарно. Как-никак не погас еще расчет, хоть зайцем, да проскользнуть в историю. И вот он выбрал себе болезнь с благородным названием «амнезия». Должно быть, в предвидении будущего он, даже будучи интернированным в Англии, как раз, когда пришли вести о разгроме германских войск под Сталинградом, как бы прорепетировал приступ этой болезни. Второй раз она якобы, овладела им, когда он увидел на фотографии советский флаг над куполом рейхстага. Но то были репетиции. Память ему все-таки оказывалась необходимой для разных комбинаций, с помощью которых он мечтал уйти от суда. Когда же ему это не удалось и началось предварительное следствие, он «потерял память» в третий раз и, как предполагалось, уже окончательно. Поэтому и сидел на суде, не надевая наушников, читал полицейский роман, показывая, что все это его не касается.
Но его подвергли экспертизе виднейшие психиатры мира, среди которых не последнюю роль сыграл и известный советский ученый Краснушкин, Эксперты сходились на том, что он симулянт, ловкий, очень волевой, целеустремленный симулянт. Но доказать это было трудно. И вот…
Гесс встает, покусывая губы и, пригладив рукой жиденькие волосы, выжидает, пока перед ним устанавливают микрофон. Потом хладнокровно хрипловатым утробным голосом произносит:
— С этого момента моя память находится в полном распоряжении суда. Основание для того, чтобы симулировать потерю памяти, у меня были чисто тактического характера. — И садится, чуть кривя свой тонкий маленький рот.
Наши западные коллеги срываются с мест и, толкая друг друга, вперегонки несутся к телефонам и телетайпам передать эту сенсацию номер один. Нам некуда торопиться. Для нас это лишь штрих, рисующий моральный облик подсудимых.
— Какая мерзость, какие все-таки мелкие душонки!
— А вы что ожидали от фашистов? От этих гадов!… Этих выродков!… Этих извергов рода человеческого, — цедит сквозь зубы Вишневский.
Кукрыниксы в своих блокнотах каждый по-своему стремится запечатлеть Гесса в этот момент его вынужденного признания.
Потом в наших русских комнатах обсуждаем только что происшедшее событие. Ведь это саморазоблачение стерло последние мазки грима респектабельности со всей этой банды. Гесс в истории нацизма фигура не маленькая и весьма зловещая. Однополчанин Гитлера, называвшегося тогда Адольфом Шикльгрубером, потом летчик, бомбардир, летавший вместе с Герингом бомбить мирные города, он одним из первых вступает в созданную Гитлером национал-социалистическую партию. После неудачного путча 1928 года он оказывается вместе с Гитлером в тюрьме, а по выходе пишет под его диктовку «Майн кампф», которая через десять лет станет нацистской библией. До своего отлета на Британские острова он — заместитель Гитлера по партии, и в полет этот его Гитлер направил, вероятно, для того, чтобы начать переговоры о заключении сепаратного мира с англичанами. А потом, развязав себе руки на западе, обрушить все военные силы на Советский Союз. Это «особое задание», как полагал Гесс, позволит ему обскакать Геринга и переместиться в фашистской иерархии с третьего места на второе.
— А вы знаете, на чем его окончательно поймали? — говорит Юрий Корольков, имеющий хорошие связи в судейских кругах. — На фильме. По совету Краснушкина ему в пустой комнате показывали фильмы, какие-то там партейтаги вот здесь, в Нюрнберге, перед войной, митинги на партейленде, гром, шум, музыку. Он всюду вместе с фюрером.
Гесс смотрел эту хронику, переживал свое былое могущество, улыбался и не знал, что в эту минуту его самого, его лицо снимают на кинопленку. Когда этот новый фильм, уже о Гессе, смотрящем все эти парады и шабаши, был готов и его показали, Гесс был вынужден покончить с симуляцией.
— Откуда ты это знаешь?
— От профессора Краснушкина, нашего представителя в комиссии по судебно-психиатрической экспертизе.
Так! Интересно, как-то себя поведет этот всесильный «третий наци», оказавшийся столь мелким плутом.
У меня хорошая новость. Представитель «Правды» в Берлине И. И. Золин прислал мне сюда машину. Ее пригнал шофер Вишневского, веселый морячок самого одесского склада. Но водителя для меня выделить не смогли. Пришлось обращаться к американским военным властям, опекающим трибунал. Заведующий их автотранспортом капитан широко улыбнулся: «О'кэй, шофер будет» и, потрогав золотые столбы на рукавах моего мундира, спросил: «Правда ли, что я полковник из каких-то советских частей „СС“?
И вот сегодня он любезно позвонил сюда, во Дворец юстиции, и продиктовал для меня телефонограмму: «Шофер будет завтра у вас в „ращен-палас“ в восемь утра. Имя Вольф Ставинский. Квалифицирован, знает русский язык…» Деловой все-таки народ американцы, обязательный. Приятно вести с ними дела.
Итак, проблема одежды решена. Роковой мундир, из-за которого я получил репутацию русского эсэсмана, повешен в шкаф, а на мне старенькая гимнастерка Сергея Крушинского, которую не только вычистили, но и омолодили. А вот с шофером получилась ерунда.
Нет— нет, американский офицер, ведающий автотранспортом, оказался человеком очень обязательным, даже, пожалуй, слишком обязательным. Рекомендованный мне шофер явился утром. Высокий, белесый, с довольно
интеллигентным лицом, одетый в кожаные штаны и такую же куртку и какие-то гетры. Он как-то очень по-штатски рекомендовался и, рекомендуясь, протянул руку.
— Я знаю по-русски, — сказал он со странным, не немецким акцентом.
— Откуда знаете?
— Моя фамилия жила Рига.
— Вы знаете машину системы «фольксваген»?
— Я знаю все марка немецких машин.
В общем, он мне понравился. Я попросил переводчицу позвонить в гараж. Распорядился, чтобы шофер к девяти ноль-ноль подал машину к «рашен-палас».
— Хорошо, я так сделаю.
Я хотел было позвонить и обязательному американскому капитану, поблагодарить его, пригласить на ленч, но вспомнил, что воскресенья здесь блюдутся свято, в офисе, наверное, никого уже нет, и отложил приглашение на завтра. В положенное время машина была на месте. Я уже сколотил компанию осматривать Нюрнберг. Город, судя по справочникам, которые я раздобыл в библиотеке, был интересным. Крушинский и Жуков охотно согласились принять участие в экскурсии.
