Опубликование книги К.Симонова «Сто суток войны» может нанести серьёзный ущерб авторитету нашей страны, т.к. буржуазная пропаганда постарается использовать эту книгу в своих целях.
Учитывая порочность записок Константина Симонова «Сто суток войны» и тот вред, который они могут принести, Главное политическое управление СА и ВМФ считает, что издавать их нецелесообразно.
Вместе с тем, мы не можем не высказать удивления по поводу позиции, занятой редакцией журнала «Новый мир». Несмотря на явную тенденциозность и ошибочность записок К.Симонова, она приняла их к печати и упорно настаивает на опубликовании. Видимо, руководство редакции не хочет учитывать той критики, которая неоднократно высказывалась нашей общественностью в адрес журнала, и не желает принимать мер для устранения серьёзных идейных ошибок в его содержании.
Замечания на первую, вторую и третью части записок «Сто суток войны» прилагаются».
(РГАНИ, ф. 5, оп. 58, д. 29, лл. 98–101).
Симонов и Твардовский, однако, на этом не успокоились. Они продолжали добиваться разрешения на публикацию записок писателя. В ответ зам. завотделом пропаганды ЦК Тимофей Куприков и зам. завотделом культуры ЦК Юрий Мелентьев 24 ноября 1966 года доложили руководству:
«Отделы ЦК КПСС не видят оснований для пересмотра решения Главлита СССР по поводу публикации работы К.Симонова «Сто суток войны».
Редакции журнала «Новый мир» (т. Дементьеву – зам.главного редактора) об этом сообщено. С К.Симоновым в ЦК КПСС проведена беседа».
(РГАНИ, ф. 5, оп. 58, д. 29, л. 122).
Куприков и Мелентьев умолчали о том, кто именно беседовал в ЦК с Симоновым. Позже выяснилось, что 15 ноября 1966 года Симонова принял секретарь ЦК КПСС Демичев, посоветовавший писателю дождаться решения начальства. Другими словами, Демичев дал надежду, что ещё не всё потеряно. Более того, потом выяснилось, что Симонов при разговоре с Демичевым выразил готовность сделать в своих записках нужные купюры. Он сам потом об этом сказал Твардовскому.
О том, какие манёвры совершали вокруг записок Симонова, 18 ноября 1966 года рассказал в своём дневнике один из тогдашних сотрудников «Нового мира» Лев Левицкий. Он писал:
«Время, как и погода, пасмурное. Небо над журналом по-прежнему в чёрных тучах. Долгая возня шла вокруг печатания Симонова. Те, кто читали его военные дневники и кому можно верить, говорят, что это интересно. Более или менее правдивая картина первых месяцев войны и попытка разобраться, почему осенью сорок первого немцы оказались у Москвы. Я не рвался читать это. Слишком велико предубеждение. Симонов остаётся Симоновым. Он молится Богу и Маммоне. Но, вопреки ожиданиям, эти дневники, едва попав в официальное поле зрения, стали буксовать. Цензура жалась, не давала прямого ответа, и из девятого номера, в котором они должны были быть напечатаны, дневники перекочевали в десятый. Волынка продолжалась. Наконец цензура, получив благословение какого-то деятеля Цека, подписала дневники к печати. Казалось, дело в шляпе. И вдруг всё снова застопорилось. После недели томительного ожидания последовал приказ: уничтожить отпечатанный тираж. Обошлось это в 100 тысяч рублей. Рачительного хозяина и государственного человека это смутило бы. Но не наше начальство, которое видит чёрта там, где его и в помине нет, и которое не останавливается ни перед какими расходами, когда надо соблюсти чистоту идеологии. Пронёсся слух, что преемник Поликарпова (фамилия его, кажется, Шауро) схлопотал на Политбюро выговор за либерализм – разрешил печатать роман Бека и дневники Симонова. По другим слухам, никакого заседания Политбюро на эту тему не было. Больше того. Редакция приготовила двадцать экземпляров для членов Политбюро и секретарей Цека, дабы они могли обсудить Симонова и окончательно решить его участь. Что и говорить, это самый насущный вопрос, стоящий перед страной, и решить его можно исключительно на самом высоком государственном уровне. Батюшки светы!»
Выждав чуть более полугода, Симонов вновь обратился в ЦК. 16 апреля 1967 года он послал Демичеву личное письмо. В нём говорилось:
«Многоуважаемый Пётр Нилович!
29 октября прошлого года я обратился в ЦК КПСС с просьбой о помощи, в связи с тем, что цензура задержала публикацию моей книги «Сто суток войны» – 15 ноября прошлого года, в связи с этим обращением в ЦК КПСС, я был на приёме у Вас. Вы сообщили мне, что моя книга разослана для чтения и порекомендовали мне, как положено, терпеливо ждать решения вопроса о публикации моей книги.
Я выполнил Ваш совет и пять месяцев, никому, ни словом, не напоминал ни о себе, ни о своей книге.
Сегодня я улетаю на месяц на Дальний Восток, корреспондентом «Правды». Вернусь обратно накануне Съезда писателей – 16-го мая. К этому дню пройдёт как раз полгода со времени нашей встречи с Вами.
Я конечно не сижу сложа руки – работаю. Но когда лежит под запретом книга, на которую ушло три года жизни – работать не легко.
Хочу верить, что кто-то задумается над этим ко времени моего возвращения.
Уважающий Вас
Константин Симонов»
(РГАНИ, ф. 5, оп. 5, д. 56, л. 115).
Чуть позже своё письмо в ЦК направил также Твардовский. Но и эти обращения ничего не дали. К личному письму Симонова на имя Демичева зам. завотделом культуры ЦК Ю.Мелентьев 7 июля 1967 года приложил справку: «По вопросам, поднятым в письме, К.М. Симонов получил необходимые разъяснения в личной беседе в ЦК КПСС».
Другая отписка была дана на обращение Твардовского. Тот же Мелентьев и его коллега из отдела пропаганды ЦК Куприков 2 августа 1967 года доложили:
«А.Твардовский высказывает несогласие с решением Главлита СССР о задержке публикации записок К.Симонова «100 суток войны».
Главлит СССР (т. Охотников), Главное Политическое Управление СА и ВМФ СССР (т. Епишев) считают, что в представленном виде записки К.Симонова «100 суток войны» публиковать нецелесообразно, поскольку они необъективно и тенденциозно освещают начальный период Великой Отечественной войны.
С т. Симоновым состоялись беседы в Отделе культуры ЦК КПСС и в ЦК КПСС. В настоящее время писатель дорабатывает своё произведение с учётом высказанных замечаний.
Отделы ЦК КПСС не видят оснований для пересмотра решения Главлита СССР по поводу публикации записок К.Симонова в представленном виде.
А.Твардовскому об этом сообщено».
(РГАНИ, ф. 5, оп. 58, д. 29, л. 123).
Продолжая пробивать в печать свои военные записки, Симонов снял документальный фильм о разгроме немцев под Москвой. Однако начальство осталось недовольно и кинокартиной. 23 июня 1967 года Кондратович записал в свой дневник слова Твардовского по поводу запрещения симоновской ленты.
«А.Т.: – К.Симонов надеялся на то, что 22 июня покажут, наконец-то, его фильм о победе под Москвой. Не дали. А это могло быть тоже рубежом – и это Симонов не преувеличивает. Положение такое, что сам министр Романов уже «за». Министр понимает, что не пропусти фильм – потом, может, придётся отвечать. Но Гречко решительно против. Есть там такое место. Диктор говорит: «С каким воодушевлением шли бы они вперёд, если бы их вели герои гражданской войны...» И называются Тухачевский, Уборевич... Зачем, говорит, их портреты – не надо их. Давайте оставим их в тексте; хотя потом скажут, зачем они в тексте, – портретов ведь нет. Потом началась история с парадами. Майский парад есть. Суровый ноябрьский парад есть. Нужно показать и парад Победы. Помилуйте, возражают им, но ведь это фильм о разгроме немцев под Москвой! Всё равно надо. Тогда исхитрились, придумали: где-то там наплывом пусть появится парад. И тут стали считать: Жуков показан три раза. Ну, два ещё, куда ни шло, но три!.. А третий раз выходит как раз на параде. И на лошади, – на какой? – на белой! Совсем не годится. Хоть перекрашивай лошадь. Вот так и мучаются, до сих пор не могут выпустить картину, хотя на последнем просмотре Романов [тут речь идёт не о том Романове, который был начальником Главлита, а другом Романове, руководителе Госкино. – В.О. ] уже и прослезился. Я, говорит Симонову, заплакал. А я так думаю, что смотрел, думал о своей министерской доле – и прослезился».
Ради того, чтобы фильм всё-таки выпустили на экраны, Симонов потом согласился кое-что переснять. Но Твардовской это не одобрил. 7 августа 1967 года он сказал Кондратовичу:
«Симонов – человек практичный, но и он уже ничего не соображает. Говорил мне о своём фильме. Ещё раз переделал его. И уже министр плакал, – они плачут, но только думают при этом – зачем народу плакать. И фильм не пускают. Симонов сочинил телеграмму Брежневу обо всём этом. Я ему говорю: ну и что даст эта телеграмма? Брежнев, наверно, тоже плакал. Он запросил фильм? Ну и что? Ему, очевидно, докладывали утром в почте, вот он и поручил твоё дело кому-то, а тот ещё не видел, – и запросил твой фильм. Может быть, тоже поплачет. А дело не сдвинется».
