всяких шуток как в фильме восьмидесятых нужно заводить чековую книжку для оплаты коммунальных услуг. Что скинуть другу на карту 20 баксов – это целое приключение, которому могут помешать выходные или праздники. А о переводах по номеру телефона, моментальной блокировке и перевыпуску других карт вообще мало кто слышал, как и о возможности снять деньги с виртуальной карты в банкомате, просто приложив телефон, выпустить к своему счёту десяток карт всем своим друзьям и родственникам, сменить пин-код, заплатить по QR-коду. Так почему же у нас такой хороший банкинг, а в развитых странах какой-то нереальный банковский кошмар. Так проявляется эффект догоняющего развития. Когда в России зарождался современный финтех? Во второй половине или в конце нулевых. Россия в то время – это почти целиком страна наличного оборота. Если у россиянина и была зарплатная карта, то для того, чтобы зарплату в банкомате по ней снять. Доля безналичного оборота в розничной торговле не превышала нескольких процентов. До 2010 года в российском Макдоналдсе не было терминалов, и вообще наличие такого терминала вплоть до конца нулевых было признаком если не элитного заведения, то местечка с претензией. В магазинах типа «Продукты 24 часа», шашлычных и столовках о таких чудесах не слышали. Финтех вырос в России на абсолютно чистом поле, в условиях, когда все пользуются кэшем, а два самых популярных продукта – зарплатная карта и сберкнижка. Российским банкам не нужно было думать, как сохранить обратную совместимость с базами данных, написанными в 70е годы, не нужно было согласовывать свои сервисы с чековым обращением, не нужно было мучиться с сотнями тысяч терминалов, которые в душе не знают, что такое NFC и умеют работать только с магнитной лентой. Наши банки не сидели на горе старых технологий, каждую из которых нужно поддерживать, потому что на неё завязаны миллионы клиентских аккаунтов. Им не приходилось заставлять эти пожилые технологии работать с чем-то новым и современным. У них не было в клиентах электростанции из штата Миссисипи, у которой вся работа выстроена через приём и обработку чеков от потребителей. И руководство этой электростанции не будет ничего менять из-а прихоти какого-то нью-йоркского банка, решившего, что на дворе 21 век. Российские банки просто брали всё самое крутое, что есть на рынке: самые передовые идеи, самые передовые технологии. А огромный рынок, толком не знакомый с банковскими услугами, счастливо всё это потреблял. И технологические новинки действительно становились конкурентным преимуществом. Поди убеди пенсионерку из Вайоминга, что ей нужно твоё чудо-приложение, где можно так и сяк, и наперекосяк, куда угодно переводить, что угодно менять. У неё в деревне единственный банк, она там уже 60 лет клиент, её предки там счёт завели, ещё отстреливаясь от индейцев. В гробу она видала тебя и твои свистелки с перделками. В этом колоссальное преимущество стран догоняющего развития. Каждый новый рынок в таких странах возникает в лучшем своём виде, на высших ступенях эволюции, безо всяких слепых кишок и рудиментарных хвостов. Такова светлая сторона догоняющего развития. Страна смотрит на лучшие примеры и копирует их. Не начинает путь с жарки быка на костре, а сразу знает, как устроен Макдональдс и как надо строить сеть фастфуда. Но есть и обратная сторона. Как страна копирует лучшие примеры развития, режимы копируют друг у друга практики репрессий и укрепления персональной власти. Путинизм ведь тоже не сразу строился. Далеко не всё, что было придумано, в итоге срабатывало. Никто уже не помнит, например, но был такой реестр блогеров. Каждый автор более, чем с 3000 читателей, должен был зарегистрироваться де-факто как СМИ, сам себя ввести в реестр распространителей информации. Идея была многообещающей, переписать всех заметных спикеров и постепенно задушить их регулированием. Но не взлетело, не фартануло, закон оказался мертворождённым и так до конца и не заработал. В чём же состоит успех законодательства об иностранных агентах, который сейчас собирается имплементировать Грузия? Почему именно его собирается копировать автократия? Ведь у Путина всё неплохо и с прямыми репрессиями. Людей штрафуют, сажают, пытают. Но на самом деле, прямые репрессии – не так-то просто. Мы видим, как устроены политические дела. Даже не самые громкие кейсы – это десятки томов уголовного дела и вовлечении кучи народу. Тут тебе и менты, и Следственный комитет, и ФСБ, и прокуратура. Это многомесячный судебный процесс с апелляциями и кассациями. Когда ловят какую-нибудь юную девушку и судят за одиночный пикет, замену ценника или за спектакль, комментарий или ответ на уличный опрос, вокруг неё собирается больше людей в погонах, чем общее число людей, ловивших Чикатило, и понятно, почему. Нет ничего удобнее, чем собрать следственную группу в 20 человек и годами пополнять дело скриншотами из ВКонтакте, это естественно желание бюрократов – перекладывать бумажки в тёплом кабинете, а не бродить по солевым притонам в поисках опасного типа, который старушку за 500 рублей убил. И уж тем более нет дураков вести агентурную работу в среде исламских террористов, где есть реальный шанс пулю схлопотать. Но такое положение вещей делает практически невозможным масштабирование репрессий. Спустя два года войны при сожжённой дотла рамке уголовного права, когда посадить можно когда угодно, кого угодно и за что угодно, эшелоны политзеков в ГУЛАГ не едут. Без сомнений, каждое политическое дело – государственный террор и государственное преступление. Каждый политический процесс привлекает внимание и наводит страх, но в сумме таких дел от статьи за фейки о Вооружённых силах РФ до оправдания терроризма и всякого экстремизма – таких дел всего несколько сотен в год, малая часть от примерно миллиона уголовных дел, проходящих через российские суды ежегодно. И каждое политическое дело – это отдельная большая дорогостоящая и ресурсоёмкая история. Уголовное преследование по политическим мотивам в современной России хорошо работает именно как террор, как запугивание. Посадить одного, а заставить замолчать десятки тысяч. Это упражнение не подходит для сломавшихся демократий и начинающих автократий, для неопытных юзеров не приспособлено. К систематическому террору можно переходить тогда, когда общество уже запугано, когда есть контроль над всей структурой власти – парламентом, судами, силовиками и СМИ. Если ты Путин образца не 22, а 12 года, когда каждое политическое дело становится мегаскандалом и локальным кризисом, когда по любому поводу митинги собираются, и люди не боятся на них выходить, в таких условиях особо не нарепрессируешься. Ведь этак можно силы не рассчитать и самого себя свергнуть. Совсем другое дело – принять закон об иноагентах. Не американский Фарос, с которым наш и рядом не валялся, а
