Обеспокоенный состоянием здоровья Наследника, доктор Боткин написал в Екатеринбургский исполком следующее письмо: «Как врач, уже в течение десяти лет наблюдающий за здоровьем семьи Романовых, находящейся в настоящее время в ведении исполнительного комитета, вообще и в частности Алексея Николаевича, обращаюсь к Вам, г-н Председатель, со следующей усерднейшей просьбой. Алексей Николаевич подвержен страданиям суставов под влиянием ушибов, совершенно неизбежных у мальчиков его возраста, сопровождающимися выпотеванием в них жидкости и жесточайшими вследствие этого болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдерживать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает».[855]
Боткин просил власти допустить Жильяра в Ипатьевский дом, чтобы он мог помочь ему в уходе за больным Наследником. На письме Боткина была наложена резолюция Авдеева: «Просмотрев настоящую просьбу доктора Боткина, считаю, что из этих слуг один является лишним, т. е. дети все являются взрослыми и могут следить за больным, а потому предлагаю председателю областкома немедля поставить на вид этим зарвавшимся господам ихнее положение».[856]
Белобородов согласился с авдеевской резолюцией: большевики не только не позволили Жильяру соединиться с Царской Семьей, но и навсегда забрали от нее Нагорного.
Привезенные из Тобольска кровати по «странным» обстоятельствам не привезли с вокзала в Ипатьевский дом, а бывших в доме постелей не хватало на всех Узников, и поэтому Великие Княжны были вынуждены спать первые ночи на полу. 13/26 мая Николай II и Авдеев осматривали содержимое привезенных из Тобольска сундуков. Вскоре со стороны охраны началось расхищение этого содержимого.
Глава 2. Охрана Дома особого назначения
Имеется довольно распространенное мнение, что состав и характер охраны Дома особого назначения при коменданте Авдееве и коменданте Юровском резко отличались. Авдеев-де и его люди стали сочувствовать Царской Семье и поэтому большевистские власти заменили его на хладнокровного палача Юровского. Однако, как мы увидим ниже, это не совсем так, и состав охраны начинал меняться еще при Авдееве, хотя коренного отличия между авдеевским составом охраны и составом Юровского не было вплоть до самого убийства. Совершенно новые люди появляются в самом преддверии 17 июля.
Комендант Авдеев
Александр Дмитриевич Авдеев родился близ Челябинска в 1887 году в семье старателя. Получил профессию слесаря. В 1912 году примкнул к большевикам и был участником их подрывной деятельности. Однако сам Авдеев ничего выдающегося из себя не представлял и мог быть только посредственным исполнителем. Следователь Соколов дал меткую характеристику Авдееву: «Авдеев — самый яркий представитель отбросов рабочей среды: типичный митинговый крикун, крайне бестолковый, глубоко невежественный, пьяница и вор».[857]
Перед большевистским переворотом Авдеев работал на фабрике Злоказова. Как только большевики взяли власть, Авдеев лично отвез хозяина в тюрьму и стал главным заправилой на его фабрике. Собственно говоря, именно возможность безнаказанного присвоения чужого имущества, вседозволенность и упоение внешними проявлениями власти и были главной причиной, приведшей Авдеева в стан большевиков. Один из рабочих злоказовской фабрики А. Якимов, которому следствием Соколова было предъявлено обвинение в соучастии в убийстве Царской Семьи, рассказывал об Авдееве: «Авдеев был большевик самый настоящий. Он считал, что настоящую хорошую жизнь дали они, большевики. Он много раз говорил, что большевики уничтожили богачей-буржуев, отняли власть у Николая „кровавого“ и т. п. Постоянно он терся в городе с заправилами из областного Совета».[858]
Рвение Авдеева было замечено, и екатеринбургское большевистское руководство решило привлечь его к вывозу Царя из Тобольска. Однако при этом он рассматривался исключительно как исполнитель и подчиненный Яковлева. Яковлев много писал о том, как Авдеев пытался ему противодействовать, мешал и так далее. Однако объективные источники рисуют несколько иную картину. Авдеев был трусоват и, попав в такую опасную со всех точек зрения историю, как вывоз Царя из Тобольска, пытался изо всех сил угодить Яковлеву. Вспомним, что Яковлев в телеграмме Свердлову, говоря об опасности оставления Царя в руках екатеринбуржцев, опирается на аналогичное мнение Гусева и Авдеева. Последний не понимал вообще сути происходящего: куда везут Царя, зачем, с какой целью? Вполне возможно, что в голове Авдеева мелькала мысль о том, что Императора везут вернуть ему престол. Доходившие до него слухи лишь подтверждали подобные догадки. В этой ситуации Авдеев, безусловно, вел себя по меньшей мере осторожно по отношению к Царю и Царице.
Но зато в Екатеринбурге, когда выяснилось, что никто восстанавливать Николая II на престоле не собирается, а наоборот, он и его Семья будут содержаться в Екатеринбурге как арестанты, Авдеев принял на себя личину революционера. Однако опять-таки эта личина надевалась на революционных митингах и пьянках с рабочими-охранниками, а в стенах Ипатьевского дома Авдеев был трусовато-нейтрален. Осложняя, как только возможно, жизнь Царской Семьи, Авдеев одновременно на всякий случай особо не обострял отношений с Узниками дома Ипатьева. «Александр Дмитриевич Авдеев, — показывал Чемодуров, — человек лет 35–40, блондин с маленькими усами и бритой бородой; одет был в рубаху защитного цвета, шаровары, высокие сапоги и носил при себе казацкую шашку; почти постоянно он был пьян или навеселе; не могу сказать, чтобы он лично оскорблял или стеснял Государя и членов его Семьи, но в то же время и не шел навстречу, в смысле удовлетворения тех или иных нужд домашнего обихода».[859]
Когда Авдеев был окончательно назначен комендантом Дома особого назначения, то помощником он назначил своего друга по Злоказовской фабрике рабочего А. М. Мошкина.
Как относился комендант Авдеев к заключенной Царской Семье? Безусловно, сведения о том, что пьяный Авдеев во время обеда ударил Государя по лицу локтем, лез своей ложкой ему в тарелку, что он пьяный вваливался в комнаты Царя и Царицы, пытался сорвать крестик с шеи Наследника Цесаревича, следует считать большим преувеличением. Все эти свидетельства основываются на словах Чемодурова, который при этом, как мы видели выше, одновременно утверждал, что Авдеев лично не стеснял и не оскорблял Государя.
Из дневниковых записей Николая II видно, что его отношения с Авдеевым были спокойно-нейтральными. Как верно пишет С. П. Мельгунов: «Авдеев, занимавший крайнюю революционную позицию в воспоминаниях, в действительности придерживался тактики компромисса».[860]
Когда Император узнал, что Авдеева сменил Юровский по причине краж царского имущества, Николай II записал в дневник: «Жаль Авдеева, но он виноват в том, что не удержал своих людей от воровства из сундуков в сарае».[861]
Безусловно, что если бы Авдеев допускал в отношении Государя и членов его Семьи приведенные выше выходки, то Император никогда бы не высказал сожаления в его адрес.
Но внешняя «нейтральность» Авдеева в отношении Царской Семьи вовсе не означает, что первый комендант Ипатьевского дома сочувствовал ей. Нет, Авдеев изо всех сил старался воплощать в жизнь «тюремный режим», постоянно выступал на митингах и собраниях, где настраивал рабочих против Царя. «Про Царя, — показывал на допросе обвиняемый А. А. Якимов, — он тогда говорил со злобой. Он ругал его, как только мог, и называл не иначе как „кровавый“, „кровопийца“. <…> Вообще он говорил то, что везде говорили большевики. Из его слов можно было понять, что за эту его заслугу перед революцией, т. е. за то, что он не допустил Яковлева увезти Царя, его и назначили комендантом Дома особого назначения. И, как видно было, этим своим назначением Авдеев был очень доволен. Он был такой радостный, когда говорил на митинге рабочим: „Я вас всех свожу в дом и покажу вам Царя“. Если, бывало, в отсутствии Авдеева кто-нибудь из Царской Семьи обращался с какой-либо просьбой к Мошкину, тот всегда говорил, что надо подождать возвращения Авдеева. Когда же Авдеев приходил и Мошкин передавал ему просьбу, у Авдеева был ответ: „Ну их к черту!“ Возвращаясь из комнат, где жила Царская Семья, Авдеев, бывало, говорил, что его просили о чем-либо, а он отказал. Он об этом радостно говорил. Например, я помню, его просили разрешить открывать окна, и он, рассказывая об этом, говорил, что он отказал в этой просьбе».[862]
