Так называемого величанья, а по-западному — предиката, у русских государей и у членов его семейства прежде не было, и лишь от Ивана IV государей московских стали именовать царским или пресветлейшим величеством и Великим государем. Это прибавление оказалось необходимым, поскольку с исхода XVI века обращение со словом «государь» стало делаться у нас обиходным, и даже крестьяне стали величать своих помещиков государями.
Какое-то время русские государи довольствовались титулом благородие. Следы этого сохранились в церковных книгах. Так, по «Чиновнику», книге, по которой архиерей совершает литургию, он обращался после большого выхода к присутствующему государю, говоря: «Благородие твое да помянет Господь Бог во царствии своем».
Царь Алексей Михайлович известен как Тишайший; такое его название считают личным прозвищем, но это не так. Когда во второй половине XVII века на Москве стали водворяться латинизмы (из-за массового приезда наставников, обученных в польских и итальянских училищах), то принятое на западе величание государей «clementissimus» — мягкосердечный, снисходительный, кроткий, ласковый, стали переводить словом тишайший. Такой титул имели цари Федор и Иван Алексеевичи, царевна Софья Алексеевна и даже царь Петр I, который, конечно, был не из тишайших.
Впоследствии, когда в дипломатии латинский язык был заменен языком французским, прежнее величание «clementissimus» переведено было на французский (tres gracieux), а у нас уже с французского перевели как всемилостивейший, и это название было также применено к государевому титулу, взамен прежнего тишайший.
Титул царя всея Руси был пожалован при Иване IV бывшему царю казанскому, Симеону Бекбулатовичу, который впоследствии в разрядных списках московских служилых людей значился царем Тверским. В 1598 году царь Борис Федорович Годунов пожаловал титул царя Касимовского пленному киргизскому царевичу Ураз-Махмету, а Михаил Федорович дал такой же титул Альп-Арслану, внуку сибирского хана Кучума. От этого царя Касимовского пошли царевичи Касимовские, существовавшие в числе русских дворян до 1715 года, когда умер бездетным последний царевич Касимовский.
Историю Украины нельзя понять без экскурса в казачье прошлое. Даже новое имя страны «Украина» пошло от них. На старинных картах территории с надписью «Украйна» появляются впервые в XVII веке, надпись эта всегда относится к области поселения запорожских казаков. Отсюда оно стало распространяться на всю Малороссию.
Обычно, как только речь заходит о запорожском казаке, встает яркий образ Тараса Бульбы и требуется глубокое погружение в документы, в исторические источники, чтобы освободиться от волшебства гоголевской романтики. Облик казака в поэзии мало схож с его реальным историческим обликом. Он выступает в литературе в ореоле беззаветной отваги, воинского искусства, рыцарской чести, высоких моральных качеств. Он борец за православие и за национальные южнорусские интересы.
Однако, так ли это? Выясняется, что на запорожское казачество с давних пор установилось два прямо противоположных взгляда.
Одни усматривают в нем явление дворянско-аристократическое, «лыцарское». Украинский историк Дм. Дорошенко в своей популярной «Истории Украины з малюнками» сравнивает Запорожскую Сечь со средневековыми рыцарскими орденами. «Тут постепенно выработалась, — говорит он, — особая воинская организация наподобие рыцарских братств, что существовали в Западной Европе».
Другие полагают, что в казачестве воплощены чаяния плебейских масс и идеи народовластия, с его всеобщим равенством, выборностью должностей и абсолютной свободой.
Обе эти версии не казачьи и даже не украинские. Первую выработал в XVI веке польский поэт Папроцкий. Наблюдая в Польше панские междоусобицы, грызню магнатов и забвение государственных интересов, поэт противопоставил всему политическому разврату тогдашней Польши свежую, здоровую, как ему казалось, среду, возникшую на окраинах Речи Посполитой, среду казацкую. Погрязшие во внутренних распрях поляки, по его словам, и не подозревали, что много раз были спасены от гибели этим окраинным русским рыцарством, отражавшим, подобно крепостному валу, напор турецко-татарской силы.
Также не в Малороссии, а в той же Польше начало всех сочинений, описывающих блестящие воинские подвиги казаков, из которых видно, что все казаки — шляхтичи, но с каким-то темным прошлым; для одних разорение, для других провинности и преступления были причиной ухода в казаки. Казачьи подвиги рассматривались ими, как средство восстановления чести.
Подобные сочинения, наполненные превознесением храбрости дворян, ушедших в казаки, наделяли рыцарскими чертами и все казачество. Литература эта, без сомнения, была известна запорожцам, способствуя распространению среди них возвышенного взгляда на свое сообщество. Когда же казаки начали в XVII веке захватывать земли, превращаться в помещиков и добиваться дворянских прав, версия об их рыцарском происхождении приобрела для них особенную важность. Но надуманность ее очевидна! Будь казаки шляхтичами с незапамятных времен, зачем бы им надо было в XVII–XVIII веках добиваться шляхетского звания? К тому же, хорошо известно происхождение подлинного литовско-русского дворянства, чтобы у исследователей мог возникнуть соблазн вести его генезис от запорожцев.
Всякая попытка приписать казакам роль защитников православия против ислама или католичества не находит документальных подтверждений. Наличие в Сечи большого количества поляков, татар, турок, армян, черкесов, мадьяр и выходцев из других неправославных стран не свидетельствует о запорожцах, как ревнителях православная или выходцах из оного.
Оба Хмельницких, отец и сын, а после них и Петр Дорошенко, признавали себя подданными султана турецкого, главы Ислама. С крымскими же татарами, этими «врагами креста», казаки не столько воевали, сколько сотрудничали, вместе ходили на польские и на московские окраины, да и вообще роднились. Современники отзывались о религиозной жизни днепровского казачества с отвращением, усматривая в ней больше безбожия, чем веры. И на рыцаря по внешнему виду казак XVII–XVIII века никак не похож, причем тут имеются в виду не столько баранья шапка, традиционный оселедец и широкие шаровары, СКОЛЬКО ВСЯКОЕ ОТСУТСТВИЕ ШАРОВАР.
Сохранилось любопытное описание одного из казачьих гнезд, своего рода филиала Сечи, Хвастова, составленное московским попом Лукьяковым:
«Вал земляной, по виду не очень крепок, да сидельцами крепок, а люди в нем что звери. По земляному валу ворота частыя, а во всяких воротах копаны ямы, да солома постлана в ямы. Там лежит человек по двадцати, по тридцати; голы что бубны без рубах нагие страшны зело. А когда мы проехали и стали на площади, а того дня у них случилося много свадеб, так нас обступили, как есть около медведя; все казаки, и свадьбы покинули; а вся ГОЛЫТЬБА БЕС ПОРТОЧНАЯ, А НА ИНОМ И КЛОЧКА РУБАХИ НЕТ; страшны зело, черны, что арапы и лихи, что собаки: из рук рвут. Они на нас стоя дивятся, а мы им и втрое, что таких уродов мы отроду не видали. У нас на Москве и в Петровском кружале не скоро сыщешь такого хоть одного».
Запорожская Сечь, по всем дошедшим до нас сведениям, недалеко ушла от описанного табора.
А вот просто поразительное сообщение:
«В 1614 г. казаки на лодках пересекли Черное море, взяли Синоп, уничтожив гарнизон и стоявший там турецкий флот. В 1615 г. они совершили поход на столицу Османской империи Стамбул, сожгли гавани в его окрестностях, разбили преследовавший их флот. В 1616 г. казаки взяли Кафу (Феодосию) и уничтожили находившиеся там военные корабли, а также 14-тысячный турецкий гарнизон. В 1616 г. ими был совершен поход на Трапезунд (Трабзон)».
Из этого следует, что запорожские казаки, переплыв Черное море на лодках (!) без всяких приспособлений и артиллерии штурмовали и захватывали крепости, уничтожали многотысячные гарнизоны, и даже громили турецкий флот. Лодки, потопляющие самый сильный в то время флот мира! И сколько же их приплывало, чтобы одолеть города с крупнейшими гарнизонами, какими были именно Синоп и Стамбул?
Это просто легенды, и совершенно непонятно, как они могли попасть в столь солидный труд, как «Всемирная история», изданная Академией наук (1958 год, том 4, стр. 43).
В книге В. А. Голобуцкого «Запорожское казачество» казаки представлены пионерами земледелия, осваивателями целины в Диком поле. Автор видит в них уже не воинское, а хлебопашеское, по преимуществу, явление, что совершенно не соответствует ранней их истории.[83] Он не стесняется зачислять в казаки не казачьи группы населенная, например, мещан.
