соотрядники знали. Всю «грязную» работу брали на себя именно «статусные» – к примеру, чистили канализацию. Есть и множество бытовых правил, которых приходилось придерживаться неукоснительно. «Обиженные» стоят всегда последние в любых очередях – в столовую, в магазин, в санитарную часть, даже и особенно в туалет. Мы сидим на задних местах (как в телевизорной, где мы с Евгением сидели позади всех, отдельно, во время того разговора, так что он еще и по этой простой причине никак не мог быть публичным). Нам нельзя спать в дневное время, потому что мы стоим «на атасе», пока в неположенное время лежат другие. Нам запрещено играть в шахматы, шашки, нарды, а также на гитаре, поскольку это предметы общего пользования. Мы «заряжаем», то есть кричим «здрав…», если мимо заключенных проходит сотрудник ИК (остальные присоединяются «…ствуйте»). И само собой, нам даже прикоснуться (в том числе задев случайно в общей толкучке) нельзя к людям «из массы». – И это все – несмотря на то, что еще в 2021 году, находясь в московском СИЗО-2 «Бутырка», ты женился на осужденной условно по твоему же делу «о разбитом окне «ЕдРа» Елене Горбань – твоей бывшей подельнице, которая на последнем уголовном процессе стала твоим общественным защитником. Она ездила к тебе в места заключения и на все суды, от Кирова до Екатеринбурга. – Да, без поддержки Лены я бы уже давно пропал. Мы впервые увиделись в апреле 2017 года в Замоскворецком районном суде Москвы, куда оба пришли подбодрить Дмитрия Бученкова, обвиняемого в массовых беспорядках на Болотной площади 6 мая 2012-го. Мы с Леной сразу друг другу понравились – на фоне общего интереса к анархизму. В 2018-м, когда ее задержали, наша связь прервалась. Встретились в следующий раз за два дня до моего задержания в 2019-м. Тогда впервые признались во взаимной симпатии. Вот же «тормоза»! Нам даже первую совместную фотографию удалось сделать лишь этой весной, когда меня судили в Екатеринбурге. И то только благодаря тому, что Лена стала моим общественным защитником, а значит, имела право стоять вплотную к моему «аквариуму», по ту сторону стекла. До этого ни на росписи, ни на длительных свиданиях никаких снимков на память нам делать, разумеется, не разрешали. Лена с первого дня в неволе стала помогать мне со всеми бытовыми вопросами. Мои родственники не могли посвящать этому столько времени: тогда в Москве жил только мой дядя Гадель Фахриев, и он много времени тратил на заработки для своей многодетной семьи. К тому же они совершенно не соображали, в какую беду я попал и насколько плохо будут дальше развиваться события. Они надеялись на правосудие… Но, хоть они и не разделяли моих анархических убеждений и не понимали меня до моего первого ареста, когда я оказался в СИЗО, почти все меня поддержали и поддерживают до сих пор как могут. Недавно моя бабушка Фагимия Гарифзановна, мама моего отца Фаниса Ягфаровича (он умер больше десяти лет назад), приехала ко мне на свидание в Свердловскую область из города Менделеевска, что в нашем родном Татарстане, несмотря на возраст 75 лет и многочисленные серьезные болезни. Мама и жена: у них было пять минут, чтобы увидеть Азата* между двумя его сроками Очень рад и благодарен всей их солидарности, особенно мамочке Гульнур Фанзамановне и младшей сестренке Зульфие. Признателен и всем тем неравнодушным людям со всей России и за рубежом, что пишут мне письма (к 31-летию прислали 1001 письмо!) и оказывают материальную помощь уже шестой год подряд. Спасибо огромное и вашей газете (ее мне с самого начала регулярно присылает мой друг по переписке, журналистка и правозащитница Наталия Демина) за то, что стали для меня окошком в настоящий мир, как у нас, политзэков, принято говорить про «Собеседник». Об этом же я сказал и в одном из моих последних слов. Спасибо вам! "Очень тяжело в отрыве от научного мира" – Что за эти годы лишения свободы тебе удалось сделать для математики? – Как только попал в СИЗО, старался заниматься математикой по максимуму: просил передать мне мои конспекты с воли, что-то из учебников, задачников, да хоть из школьной программы. С этим всякий раз возникали проблемы, ведь математические формулы уважаемые цензоры «Бутырки» порой принимали за тайные коды и шифры. Прибавить к этому включенный на приличную громкость телевизор с подъема до отбоя, что не способствует сосредоточению. А также практически полное отсутствие свежего воздуха (на прогулку выводили на один час в сутки) и много чего еще такого… И тем не менее, несмотря на все это, я старался как мог. И кое-что мне удалось. Совместно с кандидатом физико-математических наук, доцентом Сергеем Березиным, сотрудником Института математики Университета Экс-Марселя (крупнейшего в мире франкофонного вуза по числу студентов, преподавателей и величине бюджета. – Авт.), написал две научные работы – «О барицентрах вероятностных мер» и «Модуль непрерывности для последовательности мартингалов». До лишения свободы я занимался дифференциальными свойствами полугрупп и оценками расстояний между стационарными распределениями диффузий… А в колонии работал на пилораме и на швейке. Это тяжело, но еще тяжелее пребывать в отрыве от научного мира. Быть частью мирового ученого сообщества – необходимость. Но, потеряв возможность участвовать в семинарах, конференциях, симпозиумах и регулярно обсуждать научные вопросы с коллегами, я за время пересылок по разным следственным изоляторам нашей необъятной Родины приобрел неожиданные и яркие встречи с другими достойнейшими людьми – политзаключенными-антифашистами. В СИЗО-1 Кирова познакомился с удивительным, потрясающим и получившим 7 лет колонии Виктором Филинковым*, про историю которого вы писали. А в СИЗО-5 Екатеринбурга до недавнего времени находился с моими дорогими товарищами Никитой Олейником, Денизом Айдыном, Юрием Незнамовым, Данилом Чертыковым – фигурантами «тюменского дела», их судят прямо сейчас. Но консолидировались мы недолго. Едва ребята заехали, меня перевели в СИЗО-4 Камышлова Свердловской области. Там и дожидаюсь апелляции… – Те пять минут, что тебе дали в сентябре 2023-го на выходе из колонии, чтобы посидеть вместе с мамой и женой в машине оперативников… – …были одними из самых волнительных за все эти годы. Мы сидели, обнявшись все втроем, – и меня трясло… Нам могли и этих пяти минут не дать, ведь меня же задержали прямо у входной калитки! И сильнее я переживал за родных: как им все это вынести? В очередной раз… Думал, как их успокоить, заранее написал им письмо на случай, если нам все же не дадут поговорить, снова проститься, не успев вновь обрести друг друга после первой отсидки… А
