Мойхер Сфорим никогда не теоретизировал по поводу литературы. Известна лишь его фраза «Фени (воровского арго) у нас не должно быть». Вместе с тем, от издания к изданию из прозы «дедушки еврейской литературы» исчезали славянизмы. Если в первом издании злодей Ицик-Авраам назван русским словом грабитель, то в более позднем он стал барайзер (слово германского происхождения, означающее головорез). Или известный раньше каждому еврейскому школьнику пассаж о «реках слез». В первом издании мальчик, подслушавший взрослых говорит, что слышал весь разговор, но понял не все, а лишь смысл… и рикэс (славянское реки) трерн (слез) текли… В позднейших изданиях автор заменил разговор на шмуэс (древнееврейское слово шмуот в современном иврите значит слухи), а на месте русского смысл появились германское геданк (идея на идиш) и пшат (смысл на идиш, слово арамейского корня). Все понимали, что славянское простый (простой) намного шире распространено в идише, чем древнееврейское пошет (пашут в современном иврите), но упорно пользовались древнееврейским словом. По стопам Менделе пошли и Ицхок-Лейбуш Перец и Шолом-Алейхем, у которого славянизмы встречаются лишь в языке героев из простонародья. Вряд ли Шолом-Алейхем представлял себе, что именно простонародные славянизмы его героев войдут в народный язык, а затем перейдут в другие языки, как это случилось со словом пичевкэс — мелочи, подробности. До Шолом-Алейхема выражение мит але пичевкес (с большими подробностями) в идише не известно. Пичевкес происходит от украинского подшивка (подкладка в одежде) и выражение означает копаться в подкладке, а распространилось, вероятно, из-за широкой популярности портновской профессии среди евреев. Это из нынешних публикаций можно вынести впечатление, что поголовно все евреи были в старину раввинами, однако портновское слово пришлось ко двору и широко распространилось в нью-йоркском английском.
Разумеется, в любом народе хватает своих фанатиков. Некоторые русские не могут примириться с тем, что «исконные» слова, как «богатырь», «хлеб», «изба», и даже «кондовый» соответственно тюркского, германского или угро-финского происхождения. Евреи, фанатично проводящие иудаизацию своего языка и культуры вовсе не исключение. Михайло Ломоносов, внесший огромный вклад в развитие русского литературного языка, немалую часть своего огромного таланта посвятил козням и доносам против «немецкого засилья», против ученых, не признававшего «славной истории русов», отрицанию тюркского форманта русского языка. После Ломоносова отдали дань великодержавному шовинизму Тредиаковский, Тютчев, даже Карамзин — сам правнук татарского мурзы, перешедшего на русскую службу. Даже свободомыслящий в других отношениях Пушкин гневно ополчался на «клеветников России». И вплоть до последнего времени, когда сталинские борцы против «низкопоклонства перед Западом» переименовывали французскую булку в городскую, или в пылу истерии начала войны в Ираке правые патриотические СМИ в Америке переименовали жареную картошку French fry с «французской» на «свободную» freedom fry.
Однако тенденция деславянизации идиша никогда не диктовалась злонамеренными соображениями. Она опиралась на давнюю традицию иудаизации грамматики и фонетики, где невозможно ничего сделать путем указов и директив. Например, упоминаемое выше трейбн сегодня произносят, как трейберен, а то и трейбверн, что многим кажется более «еврейским». Другой пример — смена окончания множественного числа слов славянского происхождения с — эс на германское — эн, например брегэс (берега) стало брегэн.
Разумеется, книга Довида Каца, как и раньше Векслера, вызвала целый поток критики, среди которой не только возмущенные консерваторы, придерживающиеся полувековой давности теории Вайнрайха, но и резонные возражения. Неоткуда было взяться в VIII–X веках говорящим на иудейско-арамейском языке переселенцам из Месопотамии. Талмуд был завершен к концу VI века. К тому времени евреи по-арамейски уже не говорили. Наступал VII век, и вместе с мусульманским завоеванием наступала эра арабского языка. После Талмуда на иудейско-арамейском языке (его отличительное качество — громадное количество гебраизмов) народ уже не говорил. Кстати, здесь лежит один из самых замечательных парадоксов еврейской учености. В Талмуде поражает удивительное разноречие (в терминах Бахтина), смешение языка народного и библейского, разных диалектов и стилей арамейского и разных пластов древнееврейского. Все это был сложный, комплексный и единый язык еврейского народа, понятный всем. Мудрецы и ученые редактировали Талмуд как раз для того, чтобы сохранить наследие и сделать понятным для всего народа. После завершения Талмуда и до появления мистического учения Каббалы в средневековой Испании и Провансе, на арамейском языке не создано ничего значительного. После VI века религиозные произведения стали писать на древнееврейском, а возникшая под мусульманским влиянием еврейская философская литература писалась по-арабски. Яркой иллюстрации такой тенденции стало творчество жившего в Месопотамии Саадии Гаона (892–942). Саадия не только писал философские произведения по-арабски для интеллектуалов, но и перевел для простого народа на арабский язык книги Ветхого завета. До начала исламского периода, евреи, не понимавшие древнееврейского языка, могли читать Библию по-арамейски, в каноническом переводе Онкелуса или в других, вошедших в религиозный иудейский канон. Выход перевода Саадии означал, что в начале X века народ уже не знал арамейского. Кое-где в деревнях Галилеи арамейский язык звучал еще 500 лет назад, а в Сирии до нашего времени неподалеку от Дамаска он сохранился в нескольких селах. Однако подавляющее большинство евреев, около 90 % тогдашнего еврейского народа, проживало в больших городах мусульманского мира. Однако судьба еврейского наследия решалась не там.
После завершения Талмуда, арамейский постепенно исчез из повседневного общения, и пирамида перевернулась. То, что было языком простонародья, стало языком высокой учености, а знание арамейского языка, в отличие от древнееврейского языка Библии и большинства молитв, стало достоянием лишь интеллектуальной элиты.
Довид Кац считает выходцев из Месопотамии предками ашкеназийских евреев. Он не случайно не упоминает евреев из Страны Израиля. Ведь там языковая картина была значительно сложней, чем в Вавилонии. Палестинские евреи на побережье говорили по-гречески, в сельской местности, в Галилее на западных диалектах арамейского, значительно отличавшегося от талмудического арамейского, вошедшего в идиш. Векслер как раз не противится зачислению евреев Страны Израиля в число отцов ашкеназийцев. У народов вовсе не обязательно один предок, и кроме славян Векслер включают в число отцов восточно-европейского еврейства греческий, тюркский и иранский компонент. Необходимо отметить, что все исторические и этнографические доказательства, как у Векслера, так и у Каца не имеют самостоятельного значения, а лишь поддерживают серьезные лингвистические доказательства, на которых ученые базируют свои выводы. В частности, Векслер показывает убедительные аналогии между германизацией языка лужицких сербов и иудаизацией идиша. Там, где в идише пользуются «святыми» древнееврейским и арамейским языком, в лужицко-сербском — почти наверняка применятся германизм. Точность совпадений столь велика, что напоминает знаменитую таблицу Менделеева, позволявшую предсказывать неоткрытые элементы в пустых клетках.
Пол Векслер продолжает публиковать замечательные работы. Его метод применим не только по отношению к еврейским языкам. Векслер выпустил революционные статьи о цыганском языке, подготовил монографию об исторической фонологии белорусского языка. Вскоре в Германии, в издательстве Гейдельбергского университета «Карл Винтер» выйдет в свет монография ученого «Историческая фонология русского языка». Есть основания полагать, что замечательная писательская интуиция казахского поэта Олджаса Сулейманова предложившего прочесть «Слово о полку Игореве», как тюркское, а не славянское произведение получит неожиданную поддержку от маститого специалиста по сравнительной лингвистике. Описанный Векслером процесс иудаизации не закончился в Средневековье. Ярким примером иудаизации является речь новообращенных российских евреев, «вернувшихся к ответу» иудаизма, к месту и не к месту пресыщенная гебраизмами и… идишизмами. Точно такой же процесс происходит среди студентов религиозного образования в Израиле и в Америке. Здесь их сленг даже обрел название «фрумспик» (от фрум — религиозный на идише и speak — речь по-английски). Майкл Векс шутит: «Основной смысл идиша, его смысл существования — это разговаривать на идише, отличающемся от гоиша, говорить на еврейском языке вместо нееврейского…». Как когда-то арамейский, теперь уже идиш из простонародного превращается в язык избранных, указывающий на принадлежность к элитарному сообществу. Не только в религиозных кругах. «Времена меняются. Вместе с ними — меняются моды и ценности. И то, что стесняло наших родителей, может стать источником нашей гордости, а то, что мы теперь порицаем, часто наши дети гордятся. — Пишет Пол Кривачек в новой книге «Еврейская цивилизация» (Yiddish Civilization, by Paul Kriwaczek Alfred A. Knopf, 2005). — Использование идишистских словечек, казавшееся раньше дремучей местечковостью, стало теперь hip — крутым. И даже на Би-би-си теперь идиш в ходу».
