«Мне горько за этот мир»
* * *
Ничего-то у нас,
оказывается, нет.
Ни послушных рулонов бумаги туалетной,
ни регалий, и век наш – не великолепный,
ничего, кроме лампы зелёного цвета в окне.
И, пожалуй,
в ладони впечатанных брайлевых литер.
А вокруг всё «порше», Газпром, да хвосты с начёсом,
да попсовые идолы.
Даже в палеолите
люди были честней, хоть и знали – раз-два и обчёлся.
В этом мире
больше не пахнет приправой «смех».
Вместо этого – гарь войны и больничным несёт азотом.
Я читаю тебя –
и понимаю тех,
кто спиною чувствовал холод последний дзота.
Тех, кого считали совсем никем,
а потом назначали Богами
сами.
Так преподаватель в ученике
говорит нездешними голосами.
И, читая тебя,
мне горько за этот мир,
где когда-то любимые себя сколотили в кучку –
не Могучую кучку, а так:
графоман – кумир,
и хвалят его за паркеровскую ручку
да шершавое, безголосое «до-ре-ми».
И какая бездарь опять в цене
за лимоны просмотров под олигархом стонет?
Ничего-то у нас,
оказывается, нет.
Кроме правды, заснувшей между ладоней.
Товарищ Сердце
Нам, как Резанову и Кончите,
друг друга не обрести, похоже.
Товарищ Сердце,
Вы так стучите
в тамтам, обтянутый алой кожей.
И в небесах высоко над нами
снег ниспадает на поле боя.
Товарищ Сердце,
идёт война ведь.
Война за право владеть любовью.
За право видеть хоть что-то, кроме
красивых сказок «как было раньше».
Товарищ Сердце,
залито кровью
пальто на Вас... Говорите, вражьей?
Два изувеченных.
Три убитых.
Мир чёрно-белый, как в старом фото.
Товарищ Сердце, светиться в титрах
Уже не хочется отчего-то.
Дома – по пояс
в иранской басме
горелой сажи (ещё цветочки).
Товарищ Сердце,
вы бьётесь насмерть?
Я буду рада погибнуть в точке,
горячей, будто
его ладони,
что не касались моих, – поменьше.
Товарищ Сердце,
в крови утонем,
но всё ж – давайте не будем мешкать.
И даже практически умирая,
кусает пятки врагу наш витязь.
Товарищ Сердце,
нам шаг – до Рая.
Прошу Вас...
Только не разорвитесь.
* * *
Мне сейчас не звонят, а звонят,
сахар в чай не кладут, а ложат.
Винни стал наркоманом Вонни,
говорящим без гласных.
Боже.
Щеголяют в осенних польтах,
спорят, чьё из них красивее.
Я пульнула бы из брандспойта,
да достать его не сумею.
На метре ко мне приезжают
и в кине целоваться хочут.
Пацаны не совсем въезжают,
что заклеить бы рты им скотчем.
Интересно, им плотят много
в котелок, что почти не варит?
Я пожертвовала бы хот-догом
и купила бы им словарик.
Пьют они дорогое кофе,
я по жизни люблю дешёвый
и мужчину, которому пофиг
на сердечко моё большое.
Он сводил бы меня в кино, и
ходит в чёрном пальто, и ездит
на метро, только я всё ною,
потому что мы с ним не вместе.
Не звонит он на мой мобильный,
на который десятки звонят.
Я с улыбкой ношусь дебильной,
если он обо мне вдруг вспомнит,
А забудет – пойду по следам же
дорогого Кобейна Курта.
Застрелюсь – или лучше даже
отравлюсь питьевым йогуртом.
Марианна СОЛОМКО
Родилась в 1984 г. в Санкт-Петербурге. Окончила фортепианный факультет Национальной музыкальной академии Украины им. П.И. Чайковского. Публиковалась в периодических изданиях России, Украины и Казахстана. Автор книги стихов «Гуси летели на Север[?]». Живёт в Санкт-Петербурге.
«Город ведёт на верёвке деревню»
* * *
Гуси летели на Север так больно, так низко –
Серая, еле в тумане приметная низка.
Бусиной крупной вожак перетягивал стаю
К Берингову перешейку…
А дальше – кто знает…
Ветра порывы грубы – во все синие губы
Дует он в раструб воздушный – голубит
и губит.
Гуси-гудошники вторят гурьбою гортанной
Той партитуре студёной, седой, безымянной…
Гуси летели на Север так низко, так больно –
Как одинокая жизнь, обречённая сольно.
* * *
Сребрится месяц бровью узкой,
На небе – звёзд иконостас…
Уметь печалиться по-русски
Дано не каждому из нас.
Дать напитаться горним строкам
Слезами диких журавлей
О неизменном и далёком,
О том, что ближе и больней…
* * *
Город ведёт на верёвке деревню:
Набок упасть петушиному гребню,
Белой корове вовек не доиться,
А мужикам – на кресты материться…
Город, народу совсем ты не дорог,
Светлой деревне ты ворон и ворог.
Город ведёт на верёвке деревню,
Срамно ристалище злыдней и вредней,
Стаи деревьев стенают без веток,
Тускнет мерцанье фонтанных монеток.
Город, народу совсем ты не дорог,
Светлой деревне ты ворон и ворог.
Город ведёт на верёвке деревню,
Тризну справляет заместо обедни,
В муках журавль, коченеет синица…
Осточертели пустые глазницы.
В Центре современной литературы и книги в рамках "Дней «Литературной газеты" в Санкт-Петербурге» состоялась встреча редакции «ЛГ» с читателями. Ведущий вечера - прозаик, драматург и главный редактор «Литературки» Юрий Поляков – ответил на многочисленные вопросы собравшихся и рассказал, чем сегодня живёт самое тиражное культурологическое издание России.
На вопрос из зала, почему «ЛГ» не ведёт популярную в советские времена рубрику «Если бы директором был я[?]», главный редактор признался, что попытка возродить эту рубрику предпринималась, редакция даже повысила директорский статус до президентского, но попытка вовлечь народ в рассуждения о лучшем устройстве жизни не увенчалась успехом. Никто в постсоветской России не захотел быть президентом – советы приходили лишь от явно нездоровых людей и не отличались оригинальностью.
Большинство выступлений начиналось с сетования на то, что в Петербурге и области в последнее время стало практически невозможно купить «ЛГ». Главный редактор сказал, что знает о кошмаре с распространением газеты в Санкт-Петербурге и надеется на помощь руководителей города и области, которым он привёз соответствующие письма. Случившийся провал – во многом результат печальной деятельности управляющей компании, с которой редакция наконец-то рассталась.
Также Ю. Поляков рассказал о своей работе в Совете по культуре при президенте РФ и своих ощущениях по поводу ситуации, сложившейся в последнее время в писательском сообществе страны. По словам главного редактора, обстановка в союзах писателей напоминает 20–30-е годы прошлого столетия, когда масса литературных групп и группировок, погрязнув в распрях, обратились к правительству с просьбой взять «писательский колхоз» под своё управление и создать единый Союз писателей СССР. Размежевание писателей столь же неуместно, как и разделение врачей больницы по партийному или иному признаку, сказал Поляков. На упрёки власти, которая говорит, что писатели страстно желали свободы и рынка и теперь должны пожинать плоды либеральной стихии, уместно вспомнить, как во времена недавнего кризиса власть деньгами налогоплательщиков вытащила финансово-банковскую систему из бушующего океана свободной экономики. Чем же наша литература хуже финансового сектора? И хорошо ли читателям, когда она захлёбывается в мутных водах коммерции?
