Капитан махнул рукой и выразительно посмотрел на пассажиров. Потом он повернулся к ним спиной и, скрестив руки на груди, стал смотреть на приближавшиеся утесы. Его бездеятельность в эти жуткие мгновенья говорила: «Все кончено». Жалобный вой Байкала, донесшийся в эту минуту из каюты, показал, что не только люди, но и собака чуяла приближение конца.
__________
Их несло к полуострову Святой Нос, издали представлявшемуся высоким горным хребтом. Профессор рассматривал утесы в бинокль. Отдельные вершины хребта белели от снега. Поросшие лесом береговые скалы почти отвесно спускались в воду. У самого моря, если и была обычная для Байкала узкая полоса «накатника», то на этот раз она совершенно была скрыта огромным бурным прибоем. Дальше море представляло какую-то «толчею», образуемую столкновением волн, явление, обычное здесь при норд-норд-весте.
Всем показалось, что профессор слишком долго рассматривает берег.
Человек на скале делал отчаянные знаки поторопиться. Матросы кинулись, кто отливать воду, кто к рулю. «Мысовая» изменила направление, но ей, ясно, было не успеть: она летела прямо на скалы… — Ставь парус! — заревел тогда капитан, хотя это было явным безумством…
Вдруг он опустил бинокль и торопливо направился к капитану.
Он слегка хлопнул его по плечу. Капитан даже подпрыгнул, — так глубоко он ушел в свои предсмертные размышления. Не сразу он понял, что ему заговорил пассажир.
— Там человек! — кричал ему на ухо профессор, силясь перекричать рев волн. — Человек на скалах. Он делает нам знаки.
Капитан, наконец, пробудился из своего оцепенения и вслед за профессором перешел на борт.
Смотреть в бинокль было очень трудно, так как судно сильно качало. «Мысовая» по прежнему с огромной быстротой неслась на утесы.
Но то, что издали представлялось сплошной массой берега, в бинокль оказывалось несколькими рядом стоящими скалами и островами, и за ними уже виднелись берега. «Мысовая», гонимая ветром к берегу, мчалась мимо одного из этих небольших, уединенно стоящих скалистых островов. Возможно, что она налетит и разобьется именно об него, а возможно, что проскочит мимо, через пролив, и долетит до других утесов, чтобы погибнуть там. Капитан не видел в этом существенной разницы и не понимал, чего хочет пассажир, показывающий ему на остров. Но в бинокль было отчетливо видно, что на вершине скалы стоял человек и махал большим белым платком, чтобы обратить на себя внимание.
Неожиданное появление человека на скалах всех заинтересовало.
На палубу собралась вся команда, выполз даже вообразивший, что настала последняя минута, обезумевший от страха бурят.
Канаты полетели вниз… После нечеловеческой борьбы конец был схвачен, и лодку с обрекшим себя на смерть человеком подтянули к дощанику.
— Он хочет, чтобы мы непременно прошли по ту сторону острова! — воскликнул капитан, поняв, наконец, отчаянные жесты.
— Да, да! — вскричало несколько матросов, видевших человека и без бинокля.
— Чорт его знает, зачем это ему требуется. Но если, чтобы сообщить это, он рискует жизнью… залез в такую бурю на скалу, значит, хочет что-то для нас сделать… А нам терять нечего. Попробуем.
Задача судна заключалась в том, чтобы пройти проливом, отделявшим остров от берега, а не там, куда направлялась «Мысовая», державшая курс, насколько она слушалась капитана, возможно дальше от прибрежных утесов в пролив между островами. Но ей осталось, кажется, слишком мало расстояния, чтобы изменить направление. Значительно наполненная водой, она настолько отяжелела, что повиновалась больше ветру и волнам, чем матросам. И этот маневр мог кончиться только тем, что она налетела бы на утес острова.
Человек на скале, видимо, понял угрожавшую судну опасность и делал им отчаянные знаки поторопиться.
Матросы с вспыхнувшей энергией кинулись, кто отливать воду, кто к рулю. Увы, хотя «Мысовая» и изменила направление, но ей, ясно, было не успеть, и она летела прямо на скалы.
— Паруса! — бешено заревел вдруг капитан. — Ставь парус!
Это было безумство ставить парус в бурю, в такой близости от скал… Только несколько минут отсрочки… только.
Подхваченная ветром, «Мысовая» понеслась, как птица.
Это было жуткое мгновение. Перед ними, совсем близко около берегов, ревел прибой, и нависли грозные скалы острова, белые от бакланьего[10] и чаячьего помета. Но «Мысовая» судорожным движением все-таки пронеслась мимо них, и, когда она обогнула остров, все увидели, что им наперерез, отчаянно работая веслами, греб человек в лодке. Неужели он хотел взойти на приговоренное к смерти судно. Сумасшедший это или самоубийца? Вое с замиранием сердца следили за его отчаянной борьбой. Лодка то вздымалась на самые гребни волн, то исчезала в бездне. Но человек был настойчив и, вероятно, исключительно силен. И скоро стало очевидно, что лодка и дощаник в этом разоренном море встретятся.
Капитан что-то крикнул, но и без его указаний уже знали, что делать, и несколько рук уже давно готовили канаты, чтобы принять лодку на борт. Надо было выждать только удобную минуту. Один момент она взлетела на гребень волны, и человек смотрел на палубу «Мысовой» сверху; в следующую минуту он был уже в бездне, а наверху, над ним, находились пассажиры… Канаты полетели вниз…
После нечеловеческой борьбы веревка была схвачена, и лодка подтянута к дощанику. Обрекший себя на смерть человек так обрадованно взобрался на борт «Мысовой», точно он здесь нашел свое счастье.
— Велите убрать! — кивнул он первым делом на парус, едва ставя ногу на палубу.
Капитан сделал знак.
— Кто вы? — сурово спросил он незнакомца. — Вы знаете, что все мы через несколько минут разобьемся о скалы Святого Носа?
— Я попытаюсь вас спасти, — быстро сказал приехавший, не совсем правильно говоря по-русски.
Все с напряженным вниманием разглядывали его. Он, видимо, был измучен борьбой с валами и ветром и тяжело дышал. Его мужественное суровое лицо, густо заросшее черными волосами, светилось энергией. Высокий развитый лоб говорил об интеллигентности. То, как он управлялся с лодкой, как стойко и цепко держался теперь на прыгающей и качающейся палубе, выдавало в нем моряка. Ему было, наверное, уже за сорок, но он производил впечатление стальной несокрушимой силы.
— Я знаю здесь один «отстой»[11] и хочу провести вас туда, — быстро добавил он. — Я не раз отстаивался там от здешних бурь. Я буду вашим лоцманом. Но не станем терять даром времени.
В двух словах он рассказал капитану, что надо делать.
«Мысовая» доживала последние минуты…
Сначала вести судно на большой утес, находящийся справа, затем против него круто свернуть мимо гряды подводных скал, расположенных к северу. Обойти их и править прямо на два больших дерева, хорошо видных в бинокль, где находятся орлиные гнезда; затем уже «Мысовая» может подойти к берегу и в маленькой бухточке простоять до конца бури спокойно.
Капитан нервно начал отдавать приказания.
С пробуждением надежды матросы взялись за дело с удесятеренной силой. Это была отчаянная вспышка инстинкта жизни. Это работали безумные. Пассажиры, захваченные и опьяненные этой последней схваткой, кинулись сами отливать воду. Два десятка живых существ обратились, казалось, в один организм, с одной волей, одной мечтой — одолеть стихию. Они схватились с Байкалом. Это была борьба отчаяния.
И через полчаса нечеловеческих усилий, иногда казавшихся безнадежными, они одолели. Байкал был побежден.
Но и победительница «Мысовая» доживала последние минуты. Чуть живая, едва держась на волнах, она тихо подходила к берегу.
А еще через несколько минут две лодки отвозили на землю пассажиров, команду с капитаном, лоцмана и собаку.
Когда они высадились, «Мысовая» еще качалась на якоре. Но едва успели подняться на первый горный выступ, как, оглянувшись, увидели на том месте, где была «Мысовая», чистое пространство. Судно уже погрузилось в волны.
Все невольно остановились и переглянулись. Капитан обернулся и крепко схватил лоцмана за руки.
— Вы рисковали для нас жизнью! — воскликнул профессор. — Вы спасли нас!
Англичанин неожиданно сорвал с себя массивные золотые часы и протянул незнакомцу.
Но он с улыбкой отвел руки англичанина.
— Нет, нет! — вскричал он. — Только не это. Я очень рад, что все хорошо кончилось. Но я сделал то, что должен был сделать каждый моряк на Байкале. И я прошу вас, больше не говорите об этом.
— Скажите же, кто вы? — настаивал профессор. — И чем мы можем отблагодарить вас?
Этот естественный вопрос необыкновенно сильно взволновал лоцмана.
