Таким образом, представляется вероятным видеть в Микуле героя кривичей, а в былине о его встрече с Вольгой — предание о столкновении на севере Восточной Европы двух колонизационных потоков, двух способов колонизации — общинной, земледельческой («отпахивание» земли Микулой) колонизации кривичей и дружинной, так сказать, прото-ушкуйничьей колонизации варяжских предков словен. При более раннем проникновении кривичей в эти края, с одной стороны, и политическом главенстве словен в сложившемся суперсоюзе племен — с другой, очень естественной видится доля иронии в адрес словенского героя-первопредка, сохранившаяся в былине. За встречей последовало объединение, союз для совместного, в частности, господства над «мужиками злыми, разбойными» из местных, преимущественно охотничьих, племен.
Приведенными тремя сюжетами роль словен ильменских в былинном эпосе не исчерпывается. Целый ряд образов и сюжетных ходов в былинах находит аналогии только у балтийских славян, откуда мог быть принесен в Восточную Европу лишь колонистами-словенами. Как мы говорили выше (часть II, гл. 3), Алеша Попович и Илья Муромец в ряде былин рассекают тело убитого в поединке противника на части и раскидывают по полю. Голову, насадив на копье, привозят на княжеский двор. Но именно так поступили ободриты с епископом Иоанном в XI веке, только голова на копье была внесена не на княжеский двор, а в храм языческого бога.
В былине о князе Борисе Романовиче, варианте былины про Данилу Ловчанина, на остров из «синего моря» выходит «зверь кабанище».
По преданиям балтийских славян, «если когда-нибудь им будут угрожать трудности жестокой… смуты, то из упомянутого озера (Толлензее. — Л. П.) выйдет большой вепрь с белоснежными клыками»(Титмар Мезербургский). Былина заканчивается кровавой битвой русского князя-богатыря с войсками, отправленными на него Владимиром.
Итак, мы видим, что внимательное рассмотрение былин и сопоставление их с преданиями, записанными в XV–XVII веках, а также новейшими данными археологии, выявили ряд сюжетов, с высокой степенью вероятности восходящих к племенному эпосу ильменских словен. Следы балтийско-славянских легенд и обычаев в былинах киевского круга заставляют отнестись к ним с новым вниманием и, возможно, пересмотреть сложившуюся привязку этих сюжетов к времени и месту. Это обстоятельство заставляет обратить внимание на те земли, откуда пришли в Восточную Европу предки словен, а затем — варяги-русь. Последнее представляет особенный интерес. Ведь, с одной стороны, герои Киевского цикла единодушно определяют себя, как русских богатырей, свою землю, как русскую. А с другой — вспомним, что обычай охоты за головами, не упоминаемый историками у славян Восточной и Южной Европы, отмечен греками, как обычай русов (и латинскими источниками — у западных славян). Обычай ритуального воинского самоубийства, также ни разу не отмеченный у славян Восточной Европы, зафиксирован арабскими и греческими источниками у русов (и «Великой хроникой» у западных славян). Языческое погребение в былине воспроизводит описание Ибн Русте погребения русов (и находит параллель в погребениях Моравии). Облик князя Владимира в былине полностью совпадает с обликом царя русов у Ибн Фадлана. Более того, былины отразили и облик древних русов: в русских былинах есть любопытный эпизод. Добрыня Никитич после долгих скитаний возвращается в материнский дом, где его уже считают мертвым. Когда он называет себя, то слышит в ответ:
У молодого Добрыни Никитича были кудри желтые:
В три-ряд вились вкруг верховища (макушки? — Л. П.)
А у тебя, голь кабацкая, до плеч висят!
Это напоминает нам о прическе древних русов — обритая борода (Федор Буслаев отмечает, что большинство былинных богатырей — безбородые) и чуб на макушке. «Три ряда», в которые завивались вокруг макушки-«верховища» кудри Добрыни, напоминают о чубах самых умелых запорожских бойцов-характерников, трижды оборачивавшихся вокруг головы (сообщение А. В. Журавлева, сотрудника Национальной Академии Государственного управления Украины). Запустившего себя, позволившего волосам отрасти Добрыню в буквальном смысле родная мать не узнала! В некоторых былинах Илья Муравленин перед тем, как отправиться на подвиги, рисует на ладонях «знаки» — не память ли это о татуировках, которыми покрывали свои руки русы, описанные Ибн Фадланом? Таким образом, если брачная тематика былин позволяет говорить о них, как об эпосе складывающегося племени, как то говорилось при рассмотрении взглядов В. Я. Проппа, И. Я. Фроянова и Ю. И. Юдина в первой главе, то древнейшие черты изображаемого ими быта и обычаев позволяют утверждать, что племенем этим были именно русы, в том смысле и качестве, когда они пришли в Восточную Европу в IX–X вв., и, как любят указывать норманнисты, «отделялись» источниками от славян. На самом деле такое «отделение» не многого стоит. Тацит, Иордан и Прокопий Кесарийский также отделяют готов от германцев. Бриттов никто и никогда не называл кельтами или галлами. Однако все это ничуть не опровергает ни германского происхождения готов, ни кельтского происхождения бриттов, и только слависты требуют от средневековых авторов употребления кабинетного обобщающего термина в отношении изучаемых ими народов. Из «отделения» русов следует лишь то, что в Восточной Европе они были чужаками и пришельцами, отличаясь от местных славянских племен.
И если ориентиром для поиска реликтов племенного эпоса ильменских словен в былинах нам послужили новгородские летописные предания, то ориентиром в поиске исторической подоплеки архаики в Киевских былинах могут послужить перекликающиеся с былинами эпические произведения Средней Европы — в том числе многократно упоминавшаяся на этих страницах «Тидрек сага».
Глава 5
Русские богатыри против Аттилы: былины и эпос Средней Европы
Ученые достаточно давно обратили внимание на параллели между русским былинным эпосом и некоторыми эпическими памятниками Средней Европы XI–XIII вв.: «Тидрек сагой» и южнонемецкими поэмами об Ортните или Гертните. Предельно кратко содержание этих памятников можно изложить так: в саге идет речь о войне коалиции русов (во главе с «конунгом Вальдемаром» и его сподвижником Ильей Русским), вильтинов (велетов-лютичей) и пулинов (поляков) против гуннов Аттилы и готов Тидрека (Теодориха). В немецких поэмах идет речь о том, как Илья помогает своему юному племяннику Ортниту (Гертниту, Эрно) завоевать невесту, дочь языческого царя. Царь в отместку подсылает к Гертниту дракона. Гертнит, вопреки увещеваниям супруги и Ильи, выходит на бой с чудовищем и гибнет. В ряде вариантов предыстория (свадьба, злокозненный тесть) опускается. Гертнит вступает в бой с драконом вопреки увещеваниям близких и гибнет. Его земля достается Дитриху — то есть тому же Тидреку-Теодориху (текст и пересказы преданий — в указанных ниже работах А. Н. Веселовского.).
Вопрос о связи былин с западным эпосом поставил еще германский исследователь К. Мюлленгофф в середине XIX века. «Конунг русов Вальдемар» и его воин «Илиас фон Рюссен», то есть Илья Русский, поразительно напоминали центральные фигуры русского былинного эпоса: Владимира Красно Солнышко и Илью Муромца. К чести немецкого исследователя, он предположил именно русское происхождение данных фигур скандогерманских эпосов. Из русских ученых параллелями между западным эпосом и былинами впервые занялся А. Н. Веселовский, общепризнанный корифей компаративистской школы. С одной стороны, он очень внимательно изучил проблему и установил, что не только отдельные герои, но и связь между ними, целые генеалогии в былинах и западных эпосах совпадают. С другой стороны, все дальнейшие исследования упоминаний в западном эпосе героев русских былин происходили именно в ключе школы заимствований. Считалось само собой разумеющимся, что появление русских героев в западном эпосе отражает не историческую действительность, а взаимовлияние фольклора разных народов.
Б. И. Ярхо окончательно доказал, что речь идет не о случайном созвучии имен, а о тождестве героев. Он обнаружил следующие сходства между былинным богатырем и «русским» героем западного эпоса: а) сходство в имени, б) в географическом и циклическом приурочении, в) во внешнем облике, г) в сюжете боя отца с сыном. Исследователь отмечал: «нужны сильные аргументы, чтобы при таких сходствах отрицать исконность тождества». Список этот можно расширить, что мы и сделаем ниже.
В 1950-е годы А. М. Астахова в своей статье «Илья Муромец в русском эпосе» обращается к материалу западных преданий. Однако вывод ее неутешителен: «Материал саг не дает никаких оснований предполагать, что Илья вошел в западный эпос непосредственно из исторической действительности», и, далее, «Данные саг вопрос об историческом прототипе Ильи Муромца тоже никоим образом не решают». Данное утверждение нельзя назвать иначе чем, самое мягкое, спорным. Однако оно отражает подход едва ли не всех исследователей, обращавшихся к «Тидрек саге» и немецким поэмам о Гертните.
