Библия говорит нам: «Всякое слово Бога чисто; Он — щит уповающим на Него» (Прит. 30, 5).
Говорится и о броне, что Иуда Маккавей облекался бронею как исполин и защищал ополчение свое (1 Мак. 3, 3). Под броней же Евангелие разумеет и праведность:
«Облекитесь в броню праведности» (Еф. 6,14). О луке и колчане сказал Исаак сыну своему Исаву: «Возьми орудия твои, колчан твой и лук твой» О стреле же говорит Исайя: «Острите стрелы, наполняйте колчаны; Господь возбудил дух царей Мидийских... против Вавилона» (Иер. 51,11), да исполнится слово Господа над врагами креста Христова: «Соберу на них бедствия, и истощу на них стрелы Мои». (Втор. 32, 23). Под тремя стрелами, разящими врагов веры, духовная традиция подразумевает смирение, непорочность и нищету. И наконец, венчает воинский символизм Священного Писания — шлем веры и спасения. О шлеме говорится, что одел Саул Давида в свои одежды и возложил на голову его медный шлем (1 Цар. 17, 38). И сказал Господь через Иеремию: «Готовьте щиты и копья, и вступайте в сражение; седлайте коней и садитесь, всадники, и становитесь в шлемах» (Иер. 46, 3— 4). Шелом же обозначает спасение, которое человек получает от Бога. Святой Апостол говорит: «И шлем спасения возьмите» (Еф. 6,17), а Исайя сказал: «Он возложил на Себя правду, как броню, и шлем спасения — на главу Свою» (Ис. 59, 17). Для словенорусского племени важны не только свидетельства Библии о благоволении Господа к царям Мидийским (арийским), ставшим, по воле Творца, орудием наказания языческого Вавилона, но и свидетельства о наших предках скифах, покаравших отступничество иудеев, как то и предсказывал последним пророк Иеремия. Предсказание это содержит яркий пример библейского воинского символизма, пример карающего оружия и промыслительное провозвестие воинских подвигов русичей за веру Христову.
Если предки наши скифы явились на страницах Священного Писания прежде всего и только как карающий бич Божий, то потомки их станут наследниками иудеев и греков, третьим народом — избранником Славы Господней, ратоборцем истинной Церкви Христовой.
«Смой злое с сердца твоего, Иерусалим, чтобы спастись тебе; доколе будут гнездиться в тебе злочестивые мысли? Ибо уже несется голос от Дана и гибельная весть от горы Ефремовой: объявите народам, известите Иерусалим, что идут из дальней страны осаждающие и криками своими оглашают города Иудеи... От шума всадников и стрелков разбегутся все города; они уйдут в густые леса и влезут на скалы; все города будут оставлены, и не будет в них ни одного жителя...»
«Вот я приведу на вас, дом Израилев, народ издалека, народ сильный, народ древний, народ, языка которого ты не знаешь и не будешь понимать, что он говорит. Колчан его, как открытый гроб. Все они люди храбрые. И съедят они жатву твою и хлеб твой, съедят сыновей твоих и дочерей твоих, съедят овец твоих и волов твоих, съедят виноград твой и смоквы твои, разрушат мечом укрепленные города твои, на которые ты надеешься...»; «Так говорит Господь: вот идет народ из страны северной и народ великий поднимается от краев земли. Держат в руках лук и копье; они жестоки и немилосердны; голос их шумит как море, и несутся на конях, выстроенные, как один человек, чтобы сразиться с тобою, Дочь Сиона».
Здесь воинский символизм призван призвать иудеев к покаянию. Но уже в этих строках для христиан заключается оправдание подвига ратоборства во имя святынь веры. Пророк не осуждает скифов. Они лишь воплощенный гнев Господень и исполнители заслуженной кары. Но пророк, призывая соотечественников к покаянию, вовсе не отрицает за ними права сразиться с иноплеменниками и постоять за свой святой град, хотя враги и пришли во исполнение наказания, предопределенного Волей Всевышнего.
Именно Библия дает нам оправдание ратоборства. Брань плотская и брань духовная — святая обязанность христианина. После возвращения из Вавилонского пленения евреи приступили к восстановлению стен Иерусалима, тогда, по слову Писания: «Строившие стену... одною рукою производили работу, а другою держали копье.
Каждый из строивших препоясан был мечем по чреслам своим, и так они строили» (Неем. 4, 17—18). Современный православный мыслитель Р. Бычков считает, что здесь под «работой» мы вправе, в частности, разуметь внутреннее делание воина-христианина, а под копьем в руке и мече на чреслах — «внешнее» воинствование, ибо «работа велика и обширна» (Неем. 4,19), но победить могут лишь рыцари веры, ведь только о них сказано: «Бог наш будет сражаться за нас» (Неем. 4, 20) и «ничего не будет невозможного для вас» (Мф. 17, 20).
Наша вера — наше священное оправдание воинского подвига за веру, подвига богатырства за идеалы Святой Руси, витязьского служения Отечеству и Церкви. Святой апостол Павел указывал христианам священную аналогию: «меч — это слово Божие, шлем — надежда...» Призыв апостола, обращенный к Тимофею, вести себя так, как подобает доброму воину, продолжается следующими словами: «Никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтоб угодить военачальнику» (Тим. II, 2, 4). Здесь апостолом предуказан особый аскетический идеал нового типа воина, воина-христианина. Однако святой Павел подчеркивает иерархическую подчиненность ратоборствования главной битве, которую обязан вести христианин: «Ибо мы, ходя во плоти, не по плоти воинствуем; оружия воинствования нашего не плотские» (Кор. II, 10, 3—4).
Итак, для христианина «воинствовать», жить по-христиански, чувствовать и ощущать себя христианином — значит вести постоянную брань, священную войну. И не случайно при отсутствии у апостола Павла прямых позитивных суждений насчет службы христиан в армии языческих цезарей нет также и осуждения всего этого. После того как римские государи стали христианами, защита своего Отечества от языческих орд стало восприниматься уже как прямой религиозный долг самопожертвования за братию свою во Христе.
Символика, используемая святым Павлом, подвела нас к порогу решающей проблемы христианского спиритуализма — вопросу о «воинстве Христовом», который встанет перед христианским миром еще на рубеже I—II веков, в период блистательных побед императора Траяна. В центре внимания христианских мыслителей окажется определенное духовное борение, претворение в жизнь христианских добродетелей в условиях социальной жизни в языческой империи. Само слово virtus (добродетель) в латинском языке имеет тот же корень, что и vir — «муж сильный и доблестный». Даже в этой не случайной семантике христианство определяет долг христианина как воина мужественной духовной брани, переходящей зачастую и на сугубо материальный, физический уровень противостояния злу.
Павел, по сути, всегда подчеркивал, что сущность христианства в том, что это религия для людей мужественных, упорных и твердых. Идея о «священном воинствовании» как жизненной позиции верующего, иными словами, о «священной войне», ведомой на разных уровнях — духовно-космическом, психологическом, физическом, во вселенском масштабе и в сердце каждого человека, пустила глубокие корни в митраизме римской эпохи, но и была особенно близка христианам. Митраизм получал поддержку римской императорской власти и стал в итоге религиозным полюсом, противостоящим христианству. Но священная мощь образа Христа-Пантократора, непобедимость Христа, Христа-воина, каким показывает его «Педагог» Климента Александрийского и Апокалипсис Иоанна Богослова, склонили массы римских солдат к новой религии триумфа и победы. Митраизм проиграл.
Христианин всегда понимался как «воин Христов». Правда, термин этот не имел того специального значения, которым он обладал в митраизме, где звание «воин» приобреталось посредством особых церемоний и свидетельствовало об особой инициатической посвятительной ступени адепта. Будучи воином от купели крещения, христианин сразу же оказывался вовлечен в битву, ведущуюся на двух уровнях: в мире — как участник противостояния Церкви Христовой дьявольским силам хаоса, и внутри себя, в качестве протагониста той схватки, которая ведется за его Богом дарованную бессмертную душу.
В середине IV века святой Иоанн Златоуст пишет текст православной Литургии, где впервые употребляет молитву о Христолюбивом воинстве, вводя, по сути, воинское служение в круг наиболее священных понятий и обязанностей для христианина. В нравственной теологии святого Киприана тема служения Христу изложена, по существу, словами боевого приказа. Настоящего христианина святой Киприан именует «верным присяге» и противопоставляет ему «предателя», не выполнившего боевого задания из-за трусости. Показательно интенсивное использование военного языка и военной символики именно в тот момент, когда христианство старалось отгородиться от того мира, главным содержанием жизни верхних слоев которого была война.
