Свет фар обмахнул дома вокруг и упёрся в арку. Сжатый с обоих сторон габардиновыми гимнастёрками Академик увидел в этот момент самое важное.
Точно над аркой висела на стене свежая, к празднику установленная, гипсовая пентаграмма Общества содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Над вьющейся лентой со словами «Крепи оборону СССР», Академик увидел до боли знакомую — но только ему — картину.
Большой баллон охладительной установки, кольца центрифуги вокруг схемы, раскинутые в стороны руки накопителя. Пропеллер указывал место испарителя, а колосья — витые трубы его, Академика, родной установки.
Разобранная и уничтоженная машина времени жила на тысячах гипсовых слепков. Машина времени крутила пропеллером и оборонялась винтовкой. Всё продолжалось, — и Академик, счастливо улыбаясь, закрыл глаза, испугав своей детской радостью конвой.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
01 мая 2014
Строченовские бани (2014-05-03)
Строченовские бани были удивительно красивы.
Да что там! Они и сейчас красивы — хотя давно уже и не бани.
Видно какое-то благородство в их линиях, хотя и можно разглядеть через забор наросты-чаги кондиционеров.
В начале нулевых они то открывались, то закрывались, в 2006 году они в который раз открылись после долгого капитального ремонта. Говорили, что переделали там всё, кроме печи, которой хвалились ещё с 1980-х годов.
Про эту печь говорили много.
Да только в 2009 году она исчезла окончательно.
А бани — стоят.
В каждой из московских бань был всегда гений места — иногда какой-нибудь безветный человек, но выжный для целого поколения людей, иногда актёр, каким был Рыбников в Марьинорощинских банях, иногда писатель или поэт.
Был такой гений и в Строченовских банях.
Но тут надо сделать отступление: вот Гиляровский рассказывает о том, что в его времена в Сандуны ходил столетний актёр Иван Алексеевич Григоровский. Ему было действительно сто лет, несмотря на какое-то фантастическое пьянство, которому он был привержен.
Этот Григоровский «аккуратно приходил ежедневно купаться в бассейне раньше всех; выкупавшись, вынимал из кармана маленького «жулика», вышибал пробку и, вытянув половинку, а то и до дна, закусывал изюминкой».
«Жуликом» звали маленькую бутылочку, которую можно было легко спрятать в одежде, носить тайно, и, так сказать, выпивать «жульнически».
Старого актёра как-то выгнал с приёма знаменитый московский доктор. Актёр испытывал «стесение в груди и попал по знакомству на пиём к дорогому врачу. Врач спросил, пьёт ли больной. Тот отвечал, что кажый день, и накануне — рюмок тридцать-сорок: на трёх именинах. А сегодня, дескать, только половину и показал из кармана «жулика». Так вот этот актёр, разумеется, не в трезвом виде, рассказывал слушателям в Сандуновских банях:
«А пить я выучился тут, в этих самых банях, когда еще сама Сандунова жива была. И её я видел, и Пушкина видел… Любил жарко париться!
— Пушкина? — удивленно спросили его слушатели.
— Да, здесь. Вот этих каюток тогда тут не было, дом был длинный, двухэтажный, а зала дворянская тоже была большая, с такими же мягкими диванами, и буфет был — проси чего хочешь… Пушкин здесь и бывал. Его приятель меня и пить выучил. Перед диванами тогда столы стояли. Вот сидим мы, попарившись, за столом и отдыхаем. Я и Дмитриев. Пьем брусничную воду. Вдруг выходит, похрамывая, Денис Васильевич Давыдов… знаменитый! Его превосходительство квартировал тогда в доме Тинкова, на Пречистенке, а супруга Тинкова — моя крёстная мать. Там я и познакомился с этим знаменитым героем. Он стихи писал и, бывало, читал их у крестной. Вышел Денис Васильевич из бани, накинул простыню и подсел ко мне, а Дмитриев ему: “С лёгким паром, ваше превосходительство. Не угодно ли брусничной? Ароматная!” — “А ты не боишься?” — спрашивает. “Чего?” — “А вот её пить? Пушкин о ней так говорит: ‘Боюсь, брусничная вода мне б не наделала вреда’, и оттого он её пил с араком”.
Денис Васильевич мигнул, и банщик уже несет две бутылки брусничной воды и бутылку арака.
И начал Денис Васильевич наливать себе и нам: полстакана воды, полстакана арака. Пробую — вкусно. А сам какие-то стихи про арака читает… Не помню уж, как я и домой дошёл. В первый раз напился, — не думал я, что арака такой крепкий. И каждый раз, как, бывало, увижу кудрявцовскую карамельку в цветной бумажке, хвостик с одного конца, так и вспомню моего учителя. В эти конфетки узенькие билетики вкладывались, по две строчки стихов. Помню, мне попался билетик: “Боюсь, брусничная вода Мне б не наделала вреда”! Потом ни арака, ни брусничной не стало! До “жуликов” дожил! Дёшево и сердито!..»
В Строченовских банях гений места тоже был поэт.
И был им Сергей Есенин.
В двух шагах от бывших бань, кстати, работает Музей Сергея Есенина, расположенный в доме его отца.
Как-то я слышал разговор двух стариков, что обсуждали русского поэта.
Надо сказать, что в ту пору я хорошо усвоил навыки устного счёта, чтобы понять, что с датами и возрастом тут какая-то нестыковка. Но к тому моменту я хорошо усвоил и другое правило, правильному пониманию которого так способствуют банные посиделки.
Правило это сводится к известной русской пословице «Не любо — не слушай, а врать не мешай».
И вот, один старик рассказывал, что видел Есенина.
Другой поправлял его, что видеть-то он мог и видеть, но не в те времена, когда будущий поэт русской души помогал отцу в лавке, да и не в те, когда Есенин работал в типографии Сытина, что в конце Пятницкой улицы. Впоследствии — Первой образцовой типографии.
— Это ты брат, — поправлял старик, про те времена, когда он тут в бане стихи читал. А в начале-то не читал, в начале-то он тихий был. Глаза вниз, простота рязанская. Как грибы, верно — их ядять, а они глядять.
Но первый старик его не слушал и гнул свою линию, что сюда, в Строченовские поэт приходил по старой памяти, когда читал стихи проституткам и с бандюгами жарил спирт. А баня, как известно, наскоро избавляет от похмелья.
Но неутомимый поэт продолжал читать стихи и в Строченовских банях, а если кто был несогласный, то в ход шли кулаки.
И вот вставал за этим рассказом поэт с истерзанной душой, с белого тела которого спадала простыня, а потом начинался быстрый и коротки бой пивными кружками в пространстве раздевалки.
Надо сказать, что не единой памятью жили
