Деятельность российских революционеров не ограничивалась рубежами Российской империи. Попадая в эмиграцию, многие экстремисты не оставляли своих привычных занятий. Большая часть радикалов, участвовавших в боевых действиях за границей, были анархистами или членами мелких экстремистских групп, действовавших главным образом в европейских столицах и промышленных центрах, где к началу XX века террор, проводимый местными террористами, перестал быть новостью, хотя никогда не достигал российских масштабов(133). В то же самое время в Европе некоторые русские эсеры и эсдеки использовали свободу от постоянного надзора Охранки для участия в действиях, обычно более свойственных анархистам — таких, как изготовление взрывных устройств. Эти устройства предназначались в первую очередь для переправки в Россию, но иногда использовались и на месте(134). Практика эта началась еще в 1890-х годах и продолжалась после подавления первой русской революции(135). Как и их товарищи в России, некоторые русские террористы за границей были ранены или убиты случайными взрывами при неумелом или неосторожном обращении с изготовленными кустарным способом бомбами(136).
В некоторых случаях лидеры партий в эмиграции, особенно члены ЦК Партии эсеров, высказывали свое неодобрение террористических действий на территории иностранных государств, предоставлявших безопасное убежище представителям российского революционного подполья(137). Несмотря на это, многие русские радикалы, не имея возможности нападать на царскую администрацию и богачей у себя в стране, планировали и время от времени приводили в исполнение покушения на российских политических деятелей и чиновников, находившихся за границей, а также на членов императорской семьи, живших или путешествовавших по Евро-пе(138). Они также были всегда готовы прибегнуть к силе против любого, подозреваемого в связях с полицией, в том числе против бывших своих соратников, пытавшихся спрятаться за границей от революционной мести(139). Многие эти революционеры переносили свою ненависть к правящим кругам и аристократическому обществу в России на высшие слои общества в Европе. Все чаще они сосредотачивали свои усилия на борьбе с лицами, которых считали ответственными за тяжелые социально-политические условия в монархических государствах, особенно в Германии и в Габсбургской империи, в Болгарии и в Турции. Это интернациональное стремление к освобождению порабощенных масс привело, например, некоторые русские анархистские группы и отдельных экстремистов за границей к планированию убийства германского императора Вильгельма в 1903, 1906 м 1907 годах(140).
Русские экстремисты, живя в консервативных европейских государствах, также использовали свое относительно безопасное положение для подготовки актов экспроприации. Так, в Австрии эсеры и анархисты обучали специальных агентов для проведения экспроприации в России(141). Но русские радикалы совершали политические грабежи и в приютивших их странах. Например, известный боевик, большевик
Камо (Семен Тер-Петросян) готовился ограбить Банк Мендельсона в Берлине, используя при этом бомбу(142). Группа анархистов в Турции планировала в 1907 году «грандиозную экспроприацию» нескольких миллионов рублей — вероятно, речь шла о нападении на богатый православный монастырь на Афоне(НЗ). И наконец, несколько отдельных экстремистов использовали в погоне за быстрым обогащением шантаж и вымогательство, часто от имени несуществующих организаций, таких, как «Внепартийные эмигранты города Вены»(144).
Интересно отметить тот факт, что русские радикалы не ограничивались в своих действиях территориями стран с консервативными политическими системами, но совершали акты насилия и в либерально-демократических и республиканских государствах, таких, как Англия, Франция и Швейцария. В этом они резко отличались от своих предшественников — народовольцев, которые принципиально отрицали терроризм при демократическом строе, что они и сформулировали в своем известном письме-соболезновании по случаю убийства американского президента Джеймса Гарфилда в сентябре 1881 года(145). Это позволяет предположить, что по крайней мере для некоторых экстремистов нового типа, в частности, практически для всех анархистов и революционеров с неопределенной идеологией, заявления об их борьбе с деспотическим режимом в России и за границей были не совсем искренними или по меньшей мере не являлись главным мотивом их террористических действий.
Особенно откровенными в описании своей позиции были анархисты. «Не все ли равно мне было, в какую буржуазию бросить бомбу? — спрашивал Владимир Лапидус (Стрига) в письме к товарищам перед своей смертью в мае 1906 года при взрыве бомбы в < Венсенском лесу под Парижем. — …мстить подлой буржуазии, где бы она ни была»(146). В соответствии с этим он подумывал бросить бомбу в ресторан, который посещали богатые аристократы(147). Имеются сведения, что в Брюсселе анархисты хотели отомстить за депортацию из Бельгии нескольких своих товарищей, убив министра юстиции этой страны, в то время как 1 во Франции некоторые революционеры, скорее всего — анархисты, готовили террористический акт против французского премьер-министра Жоржа Клемансо, сняв квартиру в его доме и собирая сведения о его привычках и распорядке дня, а также занимаясь сбором денежных средств для проведения этой операций 148). Начальник представительства Охранного отделения в Париже к весне 1906 года собрал достаточно информации, чтобы заподозрить группу русских анархистов в подготовке нападения на один из трех объектов: парижскую биржу (чтобы наказать капиталистов за содействие недавнему французскому займу России), полицию (которая арестовала шестьдесят русских во время первомайской демонстрации) или российское посольство и консульство в столице Франции(149).
Французское правительство, естественно, было озабочено случаями кровопролития, часто происходившими во время собраний русских эмигрантов-революционеров в Париже; один раз, например, взрыв бомбы ранил несколько человек, в том числе двух полицейских(150). Как и их товарищи в России, за границей анархисты оказывали вооруженное сопротивление представителям местных властей при обысках и арестах; в одном случае известный террорист Зелигер-Соколов смертельно ранил комиссара полиции и полицейского при сопротивлении аресту в Генте(151). Отдельные русские радикалы неопределенных направлений, не принадлежавшие ни к каким партиям, тоже совершали теракты; например, революционер по имени Яков Лев открыл стрельбу по французским солдатам в Париже 1 мая 1907 года(152).
Излишне подчеркивать, что анархисты не испытывали никакой благодарности за гостеприимство по отношению к принявшим их странам и совершали акты экспроприации, часто уносившие жизни невинных людей. Анархист Ростовцев, убежавший за границу из русской тюрьмы, попытался ограбить банк в Монтро, при этом он убил нескольких прохожих, и швейцарской полиции едва удалось спасти его от линчевания возмущенной толпой местных жителей(153). Анархисты в Женеве, Лозанне и других швейцарских городах (равно как и их товарищи в Англии и Франции) также страстно желали урвать себе часть богатств западного буржуазного общества путем экспроприации. Они также иногда занимались вымогательством денег у богатым русских граждан, живших за границей, кстати, даже у тех, кто сочувствовал делу революции(154).
В поисках новых источников доходов русские экстремисты показали себя находчивыми и беззастенчиво нещепетильными. Так, в 1906 или 1907 году неизвестная группа русских радикалов направила владельцам казино в Монте-Карло письмо с угрозой убийства и требованием выдать им двадцать тысяч рублей(155). В Брюсселе анархисты конфисковали три тысячи франков у бельгийского революционера(156). И наконец, один анархист признался в том, что он ограбил в Ницце знаменитого русского певца Федора Шаляпина, хотя последний был известен как сторонник революции и в антиправительственных кругах его превозносили за исполнение антимонархических и революционных гимнов на сцене русского! императорского театра(157).
Как и анархисты, отдельные экстремисты и радикалы 1 в эмиграции были ответственны не только за вымогательные письма, так называемые «мандаты», посылавшиеся из-за границы богатым людям в Российской Империи(158), но и за кровавые грабежи в Лондоне (в том числе Tottenham outrages 23 января 1909 года) и в других европейских городах, приводивших к жертвам среди местной полиции и населения. В числе этих жертв были дети, и неудивительно, что реакцией европейского общества и даже многих русских политических эмигрантов часто было возмущение против такого неразборчивого применения насилия(159). По словам Надежды Крупской, описавшей в мемуарах свою жизнь с Лениным в Швейцарии — этой наиболее терпимой и гостеприимной европейской стране, — в 1907 году в Женеве в повергнутом в ужас обществе «все только и говорили о русских экспроприаторах». Большой процент среди тех, кто занимался политическими грабежами, составляли лица кавказского происхождения, и вид одного из грузинских друзей Ленина вызвал крик ужаса у его квартирной хозяйки, захлопнувшей дверь прямо перед носом «живого экспроприатора» 160).
