На старте новая капель
И воробьи играют в прятки,
А у зимы сверкают пятки,
Она спешит в мою постель.
Скуёт дыханьем простыню,
Что белый цвет уже не сбросит,
А у весны пощады просит
И ждёт, когда я прогоню...
Истомное
Взяв всю свою косметику, она
Сбежала от гламура и пиара
И в предвкушении нового загара
Была даже слегка возбуждена...
Большой отель стоял полупустым,
И только занятая половина
Дала понять, что это не причина
Решать, что отдых будет «холостым».
Шезлонг раскрыт, и полуночный бриз
Спешит накрыть спасительной прохладой,
А дерзкий взгляд послужит ей наградой,
Заставив мысли устремиться вниз.
Она забудет времени предел
И обещания, что везла из дому,
И, погрузившись в сладкую истому,
Исполнит всё, что он в ночи хотел.
Блеснёт замок, повёрнутый ключом,
А до утра останется так мало,
Она заснёт в объятьях одеяла,
При этом не жалея ни о чём...
Дверное
Любая строчка кажется последней,
Когда любовь опять, как в первый раз,
Уходишь ты, а я стою в передней
И дверь закрытую мой отражает глаз.
Ты имя подбираешь натюрморту,
Картина однозначна и проста –
В ней приближенье к свадебному торту
В статичной напряжённости моста...
Горит свеча своим нетленным светом,
Но от неё уж мне не прикурить,
Как хорошо, что, следуя приметам,
Становится порой беспечней жить.
Я ухожу, с петель снимая двери в
то лучшее не худшей из примет,
Чтобы, опять в твою любовь поверив,
Поставить их туда, где входа нет...
Эпохальное
Этот бурун оказался следом от корабля,
Истины сила – она в завихрении воды...
Всех нас накроет и перемелет земля,
Чередование эпох плотно сжимает ряды.
Парус лишь ветру послушник, а значит, и я
Мысленно прячусь в эпохе иных скоростей,
Жизнь здесь стремительна, словно в атаке змея,
Дружба надёжней, а значит, и слово ценней.
И междометия можно потрогать рукой,
Пусть они коротки, только под призмою лет
Станут они восхищением чьей-то строкой,
В мире, где только стихи, а меня уже нет...
Августовское
Каким богам я только не молился,
Хоть должен это делать Одному,
И дождь пролился, всё-таки пролился,
Как без него жила ты, не пойму?!.
Москва, ты задыхалась от угара,
Безветрие сдавило твою грудь,
А ведь они совсем тебе не пара,
Ты лишь с дождём смогла опять вздохнуть.
И я дышу, я вновь дышу с тобою,
Стал август снова на себя похож,
Я даже зонт дежурный не раскрою,
Ведь дождь, как Бог, сегодня в сердце вхож...
Пустынное
И что только не слышал, но никогда «Дорогой»...
Той дорогой, что шёл, мне понять едва ли,
Но теперь в понятии «свой-чужой»
Не мерещатся мне голубые дали...
То и есть преимущество синего на фото, где
Ты стоишь, как в пустыне, т.е. одиноко,
И глаза отражают всю рябь в воде,
Той далёкой реки по имени Ориноко...
Вечное
Мой друг, ты помнишь о поре,
О днях Перуна,
Как Д"Арк горела на костре,
Джордано Бруно?..
«Хоть плюй в глаза – всё им роса»
Для Водолея,
И чтоб отречься, три часа
У Галилея.
Пусть эта «слабость» с давних пор
Ему вменялась,
Но всем глупцам наперекор
Она вращалась...
А жизнь летит, взмахнув крылом,
Бежит мгновенье,
Так что же мы берём числом,
А не уменьем?..
Ведь может так сказать любой –
«Я Богу внемлю!»,
Не умирай, ведь мы с тобой
Вращаем Землю!
Ползи, барахтайся, плыви,
Меняй дороги,
Но не забудь, как от любви
Дрожали ноги.
Ла...
А на город спустилась мгла,
Ты могла, но не помогла –
Это прошлые всё дела,
Занавешены зеркала...
Серенадой тяну «ла-ла-ла»,
Не дослушала и ушла,
Ты, как женщина без весла,
Я как Савонарола...
Совершенство лишь у числа,
А на лишнее есть метла,
Сила хрупкости у стекла,
Лишь любовь сжигает до тла...
Сезонное
Девочка на сезон
В платье из крепдешина,
Я – твой последний мужчина –
Вечный оксюморон –
Ты – моя грустная радость
Или весёлая грусть,
Жизни так мало и пусть
Брызжет любовная сладость.
Девушка на сезон,
Нежны твои объятья,
Так и не смог сказать я,
Что завершается он...
Прошлое позади,
Только не отпускает,
Море меня ласкает,
Сердце болит в груди.
Женщина на сезон,
Я же простой прохожий,
Ты на неё похожа –
В этом-то и резон...
Просто меня держись,
Нет у любви законов,
Сколько ещё сезонов
Нам уготовит жизнь?..
Теги: Елена Луканкина , Сергей Чупаленков , Вадим Гутник
Полина Жеребцова. Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994-2004 гг. – М.: АСТ, 2014. – 608 с.: ил. – 3000 экз.
Эту поучительную историю человеческой силы и слабости мы разберём сразу в прошлом и настоящем.
Вначале был дневник. Его в марте 1994 года начала вести живущая в городе Грозном девочка Поля, которой тогда исполнилось девять лет. Это была умненькая, немного зажатая девочка, которую деспотическая мама воспитывала без папы.
Потом началась война. Грозный стали расстреливать с самолётов. Внезапно чеченское население практически поголовно воспылало ненавистью к русским. То есть для девятилетней Поли это было внезапно. Она и продолжит рассуждать об этом так: мы жили все дружно, пока русские не стали воевать, после этого чеченцы возненавидели русских, это грустно, но понятно, русские виноваты. Поле невдомёк, что к тому времени уже три года продолжался массовый исход русских из Чечни; она упускает, что угрозы в адрес русских и отъём квартир бытовали задолго до 1994 года, хотя это произошло даже в её собственной семье: когда в первый месяц войны умер дедушка Анатолий, его квартира вдруг оказалась уже якобы продана некому чеченцу...
Но Поле ещё очень мало лет, и от неё трудно ждать глубокой аналитики. По её мнению, русские раз за разом приходят в Чечню воевать только потому, что хотят чеченскую нефть. Других причин Поля не знает, не доискивается, да у неё и нет на это времени. Все годы своего хрупкого отрочества Поля занята выживанием. Каждый день. Выжить очень трудно, потому что Поля – русская. Вначале это как бы по умолчанию. Потом она подчёркивает, что русская у неё только мама. Проходят годы, и она начинает раздражённо подсчитывать, что вообще-то русской крови в ней мало и сама себя русской не считает. Это, впрочем, ей не помогает. Её всё равно называют русской – за маму, за фамилию. А это значит[?]
Русскую девочку в Чечне любой может ударить, оскорбить. Её могут украсть, изнасиловать, убить – без всяких последствий. В течение нескольких лет в дневнике Полины не проходит месяца без описания очередного случая, когда её пытались похитить, избить или изнасиловать. По грозненскому рынку бродит и просит милостыню одиннадцатилетняя русская девочка Вероника. А потом пропадает. Вдумайтесь: мы никогда не узнаем, что стало с сотнями таких Вероник.
Поля надевает и уже больше никогда на людях не снимает большой платок. Поля учит чеченский язык, а на русском говорить опасно. Поля не замечает этого, но начинает думать не вполне по-человечески. Её, например, не смущает, что русский ребёнок не может получить помощи в грозненской больнице. Единственная возможность – если найдётся чеченец, который объявит этого ребёнка своим. Это, по мнению Поли, будет благородный поступок. Впечатляющим рубежом расчеловечивания можно считать запись 11 июля 1998 года. В этот день Поля Жеребцова назовёт "благородным" поведение бандитов, которые пришли с автоматами грабить и убивать русскую семью. А молодой мужчина по имени Игорь сумел напугать бандитов гранатой, грозя подорваться всем вместе. Тогда бандиты не стали убивать всю семью, как обещали, а наоборот, сказали Игорю, что он молодец и они будут их защищать. Полина считает, что это – благородно. Чеченских ополченцев Полина очень уважает за доблесть и храбрость. Она посвятит им восхищённые стихи. При этом её весьма раздражает, что Россия не может навести порядок и русских продолжают унижать, мучить и убивать. Противоречия в этих умозаключениях Полина не видит.
К своим пятнадцати годам Полина Жеребцова уже вполне определится с предпочтениями. Русские – убивают, пьют, развратничают, матерятся, ничего не могут организовать нормально. Ходят также слухи, что в России обижают чеченцев. Правда, те всё равно туда едут и возвращаются сытые и небедные. Чеченцы – убивают (окказионально – пьют, развратничают, матерятся), храбро воюют и издеваются над русскими. Те русские, кто сумел вырваться из республики в Россию, уезжают без денег и с минимумом вещей. Но это, увы, понятно, ведь русские виноваты в войне. А у чеченцев – справедливая обида на русских. И ещё: традиции. Похитили и насильно заставили выйти замуж русскую девушку? Это традиция. Родственники чеченского мужа отобрали детей у русской вдовы или просто у русской матери, которая чем-то не понравилась? Традиция же! История за историей, выясняется, что традиции эти исполнялись и до развала Союза, в свете чего слова про то, как все в Чечне жили дружно, кажутся немалой натяжкой (кстати, фамилия у Жеребцовой русская именно потому, что мать боялась: родственники-чеченцы со стороны отца отнимут ребёнка).
