Горела тихая заря,
И жизнь из вечности смотрела
Букашкою из янтаря.
События, пейзажи, лица
Мелькали в музыке разлук,
Едва успевший зародиться
Необратимо таял звук.
Но даже в самой малой доле
Он был прозрачней, чем слеза,
Когда старик по Божьей воле
Закрыл усталые глаза,
И музыка одна осталась
Сиять, подобно маяку,
Смирять оскалившийся хаос
И направлять его в строку.
ИМЯ
Я преклоню колено,
Выпью бокал до дна.
Да будет благословенно
Имя твоё, жена!
Светлое и простое
Слово родных полей.
Облако золотое
Над маятой моей.
Свечкой под образами
Имя твоё горит,
Ласковыми слезами
Сына благодарит.
Преобразивший муку
В вечное торжество,
Кровно причастен звуку
Имени твоего.
ЛЮБА
У доярки Любы – золотые зубы,
У доярки Любы – взгляд из-под бровей.
Изложите, Люба, важные сугубо
Факты биографии доблестной своей.
Про стада и скотные подвиги работные,
Совершать которые, знамо, нелегко.
Как доили тоннами, целыми вагонами
Пенное, что облако, чудо-молоко.
За надои лучшие, цацки вам блескучие
Пару раз, при случае, вешали на грудь.
И болят умелые ваши руки белые,
Так, что глаз в тягучие ночи не сомкнуть.
А ещё у первенца – внука зубы режутся,
Муж не в силах с водочки перейти на квас.
И кружат метелицы, и коровы телятся
И Россия держится собственно на вас.
Теги: Андрей Алексеев , поэт
ГУДИТ НАБАТ НА КРАЕШКЕ СТРОКИ
Не поминай ни лихом, ни добром:
Мы все - скитальцы.
Стеснённые чернёным серебром
Немеют пальцы.
Прощай навеки! Истинно – прощай!
На боль не сетуй.
Мне вверена Давидова праща –
Оружье света.
Мне слышен долгий гул из-за реки,
Где волны сл[?]пы:
Идут филистимлянские полки
Славянской степью.
Идут и режут землю пополам,
А дальше – больше:
Снимают у церквей колокола,
Могилы топчут.
Плюют в колодцы, моют сапоги,
Малюют карту[?]
И тешатся, что крови вопреки –
Брат колет брата.
Гудит набат на краешке строки!
И гаснут свечи…
Стоят филистимлянские полки –
Глядят на сечу.
Не поминай… Не ровная пора
Душой скитаться.
Неужто так теперь от серебра
Немеют пальцы?..
РОЖДЕСТВЕНСКОЕ
Ты уедешь в Берлин. Или в Прагу. А может – в Париж…
Я останусь в России. Я, знаешь, останусь в России.
Занесённые снегом, покатые контуры крыш
В Рождество наполняются звёздною синью.
Голубеет во льдах восхищённая тайной вода,
Вне времён и наречий Давидова лира играет.
И над каждой околицей, где воссияла Звезда, –
Богородица белый Покров возвышает!
И такая метель, и такое величие нот
В восходящих псалмах, что плывут от Курил к Беломорью!
Ни парижам твоим, ни берлинам до этих высот
Не дойти. Не доплыть. Не взлететь кораблём рукотворным.
Ты уедешь в Берлин, Амстердам или каменный Рим,
Верстовыми столбами смутив одинокое сердце.
Я останусь в России глядеть,
как сквозь вьюгу взлетят снегири,
Возвещая зарю как родство человека с Младенцем.
ЧТО РЯДИТЬ ДА ПЕСТОВАТЬ БУМАЖКИ
Что рядить да пестовать бумажки,
Да путями мыслей колесить?!
Баба Таня с девятиэтажки –
Олицетворение Руси.
Выглянешь чуть свет в сырые окна
И зайдётся сердце на строку! –
Баба Таня сквозь рясную мокрядь
Держит путь к святому роднику.
Видится ей в утренних туманах:
Мудрый Днепр, Крещение Руси…
Кедринской царевной-несмеяной
Смотрит ей вослед святая синь.
Чёрный ворон, кровью сатанея,
Зная путь её, что добрый меч, –
Ни крылом, ни криком не посмеет
Осквернить живительную течь.
И пока она идёт сквозь время,
Таинством любви венчая шаг, –
Нам ли горевать, что оскудеет
Божьим током русская душа.
САЛОМЕЯ
И вот моя голова на блюде…
Жизнь – только прихоть стрелок проворных.
И я уже различаю в людях –
Ангелов белых и ангелов чёрных.
Видеть – дано. Да глядеть – не смею:
П[?]рит от крови меч обоюдный!
Что ты просила ещё, Саломея,
Кроме моей головы на блюде?
ИНОГДА
Иногда – не случается.
Вздрогнет ветка кленовая,
На ветру закачается
И притихнет, бедовая.
Иногда – не по образу
И подобию Божьему...
Свистнет леший за просекой,
Схватит вёдра порожние,
Бросит вслед уходящему
За неверными тучами...
Иногда – даже спящему
Не расскажешь о случае.
Теги: Татьяна Романова-Настина , поэт
ПУШКИНСКИЙ ВОПРОС
Куда струишься, женщина-вода,
минуя все запруды и затоны?
В тебя, как в реку, бросившись с моста,
плыву я к морю нежности бездонной.
Плыву, плыву, всё шире берега,
а русло дней оставшихся всё [?]же.
Плыву, и дна недостаёт нога,
водовороты голову мне кружат.
Ни маяка, ни бакена, одна
мерцающая ласковой пучиной
живой воды немая глубина,
да берег, в дымке еле различимый.
В какое устье, женщина-река,
несёшь меня, к какому чудо-морю?
Бежит вода, белеют облака,
и я плыву, с твоей волной не споря.
И пушкинский вопрос "куда ж нам плыть?"
в иные дни по-своему тревожит,
но дать ответ, по пальцам объяснить
я не могу[?] да и никто не может.
БАБУШКА АННА
Бабушка Анна, какому ты пану,
за спину пряча с клюквой лукошко,
кланялась, я дознаваться не стану:
в прошлом Курляндия, ты уже в прошлом.
В прошлом моё поселковое детство
в тихом Ильинском, Жуковского возле.
Спишь ты, и здесь же легли, по соседству,
мать и отец - на московском погосте.
Ты родилась, и подумать-то страшно! –
был девятнадцатый век на исходе;
минул двадцатый; но сердцу не важно:
мир без любви одинок и безроден.
Надпись на камне тускнеет с годами,
память же камня гранитного твёрже;
верится, ангел приходит за нами
и отворяет врата свои… всё же…
Всё же полна расставаний наука
недоговорок, печалей взаимных!
Бабушка Анна, за блудного внука
ты помолись в незакатных долинах…
ПРИВКУС ДЕТСТВА
Сердце, разве мы забыли,
вдоль по жизни проходя,
аромат прибитой пыли
после тёплого дождя;
запах крашеной террасы
и прогорклый, дрожжевой
дух от старого матраса
в шалаше, за душевой?
Пахнущий смолою ветер,
тиной и песком – река,
запах хлорки в туалете,
деревянном, в два очка…
Лишь на миг возникнет снова
в череде иных примет
привкус запаха родного –
и опять мне восемь лет!
В СВОЁМ КРУГУ
Овеян воздухом лесным,
в заимке усовского бора
уже почти что записным
его лесничим стану скоро.
Упало дерево – и вот
рублю я сучья для прохода.
Да мало ли каких забот
подкинет прыткая природа!
Но больше люди: тут и там
разбросан мусор, как в бараке,
и с тем, кто множит этот хлам,
не побоюсь дойти до драки.
Зато есть чистая река –
в июльский зной к ней путь недолог;
зато есть белые снега
и над лыжнёю лапы ёлок.
И синь полоски заревой,
и шумный слёт дождей отвесных,
и солнца луч над головой
в кругу сородичей древесных…
БЛАГОДАРЕНИЕ
Поля Подмосковья не солнечный Крым.
Мы склонны к иному везенью:
спасибо Тебе, что снегами укрыл
Ты нашу продрогшую землю.
И в белые ризы деревья одел…
Пусть сердцем к Тебе не добрёл я,
спасибо вдвойне за подаренный день –
лучистый осколок безмолвья…
ВЕРЮ
Среди дрязг и фанаберий
трудно биться об заклад,
но себе я всё же верю,
и земле поверить рад.
К вере нет дороги торной.
Путь без веры – звук пустой…
Ради пьяни подзаборной,
ради власти не святой,
за блудницу и за вора,
богача и трепача,
за отребье хуже сора,
за пропавших сгоряча;
ради искреннего слова
и проснувшихся сердец,
ради мира остального,
