комплексе» также и русскому народу и не диктовать нам хотя бы так же, как не диктуют Африке. Русский народ живёт на земле уже 1100 лет – дольше многих из своих нетерпеливых учителей. И за эти 1100 лет в нём создались и накопились некие свои традиционные общественные понятия, которые не надо спешить осмеивать со стороны. Вот несколько примеров. Традиционное древнерусское понятие правды – как справедливости высшей, не юридической, а онтологической, от Бога. Общественным идеалом считалось (не значит, что каждый так жил, но идеал был надо всеми): жить праведно, жить моральным уровнем выше, чем всякие возможные требования законов. И пословицы были такие:
Одно слово правды весь мир перетянет.
Не в силе Бог, а в правде.
Коли бы все жили по правде – и законов не надо.
…Какой путь я действительно предлагаю – я закончил этим гарвардскую речь и могу повторить: путь вверх. Я считаю, что роскошно-материальный XX век слишком передержал нас в полуживотном состоянии – кого от избытка, кого от голода.
Гарвардская речь вознаградила меня потоком сочувственных откликов простых американцев (кое-кому из них удалось напечататься и в газетах), поэтому я спокойно относился к потоку упрёков, который сыпала на меня рассерженная пресса (я ждал от неё большей восприимчивости к критике)… вплоть до «убирайся вон из страны!» (изящное применение принципа свободы слова, чем это отличается от Советов?). Возмущались, как я смею употреблять «наша страна» по отношению к той, которая меня изгнала, – да дело в том, что не родина меня изгнала, а коммунистическое правительство. А самое распространённое обвинение было: будто я «призываю Запад идти освобождать» наш народ от коммунистов. Это – совершенное нежелание читать и понимать текст добросовестно. Не только в гарвардской речи, но и никогда прежде я не призывал ни к чему подобному и даже за все годы моей публичной деятельности не обратился за помощью ни к одному западному правительству, ни к одному западному парламенту. Я всегда говорил: мы освободимся – сами, это – наша задача, как бы она ни была трудна.
Из полемики в журнале «Foreign Affairs» Кавендиш, июль 1980
Уровень политической полемики заставляет выслушивать весьма плоские, а притом дружные обвинения, – например, что я идеализирую прошлое России, не знаю истории собственной страны, а уж тем более не понимаю Америку и всё современное человечество, ибо мало разговариваю на бензоколонках.
Нам предлагают (г-н Лёбль) не вдаваться в историю возникновения коммунизма в СССР, а судить лишь о сегодняшней угрозе. Но во всех областях знаний установлено, что всякое явление можно понять только зная историю его развития. От того, считать ли сегодня коммунизм (в том числе кубинский, вьетнамский, китайский) явлением исключительно русского происхождения или интернациональным и даже метафизическим, – определяются совершенно разные ответы на него.
В тоталитарных государствах самой разрушительной деятельностью считается и более всего преследуется – восстановление исторической правды. Но и в условиях Запада этой цели достичь нельзя, если разрешать себе высказывания недобросовестные и даже неграмотные. Тот же Лёбль: «В конце прошлого века русское правительство было союзником всех деспотических правительств». Интересно – каких именно? Справка: в конце прошлого века (с 1892) Россия имела единственного союзника – республиканскую Францию, с 1907 – Англию. «Царские мечты о мировом господстве захватили души русского народа». В XIX веке единственный «царь», который мечтал о мировом господстве, был Наполеон. Более нигде такой феномен не наблюдался, кроме необъятной Британской империи на пяти материках. Где в русской литературе, искусстве и фольклоре Лёбль может указать жажду мирового господства? Каким другим способом он подслушал это из «душ русского народа»?
Статья профессора Такера явно выражает не только его личные взгляды, но устойчивые взгляды целой среды, весьма влиятельной, даже определяющей для направления американской политики: приходят ли к власти демократы или республиканцы, тот или иной президент, – все ведущие эксперты и советчики набираются из этой среды.
Центральная точка здесь – непонимание природы коммунизма как явления интернационального и всеисторического (лишь крайний полюс социализма), а вовсе не локально русского. От этого – непонимание всего нынешнего советского феномена.
Кто вчитается внимательно в статью Та– кера – увидит, что Такер испытывает сочувствие к «чистому» коммунизму, к ранним ленинским годам его и, конечно, никакого осуждения марксистскому учению. Ему, быть может, неловко выразить это сегодня прямыми словами, но это – во всей композиции его мышления. Для того и понадобилось ему передвинуть всё зло коммунизма на сталинские годы и от них потянуть хобот в поисках происхождения в русский XVI и XV век. За ленинскими годами Такер отрицает даже насильственную систему ГУЛАГа, отрицает принудительность труда в ленинских концлагерях и даже оправдывает их тем, что в них заключались будто бы лишь «противники большевицкой власти», – а не просто подряд все яркие личности и кто не нравился большевикам по происхождению и личному поведению.
Пора же наконец называть вещи своими именами: что октябрьский переворот Ленина и Троцкого против слабой русской демократии был бандитским. Что он был произведен с большой финансовой помощью вильгельмовской Германии. Что коммунизм первых лет был такой же грязной, коварной, жестокой, безчеловечной системой, как потом и сталинский. Что заслуга изобретения многомиллионного насильственного ГУЛАГа принадлежала Троцкому (принудительные «трудармии»), и ему же – безсмертное изобретение первых «газовых камер» (баржи, потопляемые в море с сотнями людей), и ему же – массовые расстрелы собственных военнообязанных, не идущих воевать за большевиков. И народный геноцид на Дону – расстрел более 1 миллиона 200 тысяч гражданского казачьего населения – принадлежит тем же двум безсмертным авторам. Весь замысел: пропагандно наделить крестьян землёй и тут же отобрать её вместе с урожаем – Ленин. Объявить войну зажиточному крестьянству (ниже уровня среднего американского фермера), и с тысячными расстрелами крестьян, – Ленин. Согнать крестьян в управляемые коммуны и артели – Ленин. Подавить всякую печать, кроме коммунистической, – Ленин. Разгромить независимое рабочее движение («съезды заводских уполномоченных») и профсоюзы – Ленин и Троцкий. Неумеренно эвфемистично называет Такер такой строй «авторитарным», – а слово «тоталитарный» он не может выговорить в отношении к нему.
Читая полную переписку Маркса и Энгельса, можно было бы изумиться крайней безпринципности и безсовестности этих заговорщиков и их яростной «ортодоксальности» («русская черта», по Такеру), если б не иметь перед глазами более поздних множественных примеров. В их взглядах мы уже узнаём и лютый атеизм как главный стержень мировоззрения, и лютую нетерпимость и злобу ко всем остальным партийным направлениям и даже к некоторым славянским народам, взятым в целости. А вот из их известных высказываний:
«…Существует лишь одно средство сократить, упростить и сконцентрировать кровожадную агонию старого общества и кровавые муки родов нового общества, только одно средство – революционный терроризм». (К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения.
