16 июля произошло еще одно событие, которое, несомненно, являлось подготовкой к злодеянию: из Ипатьевского дома был забран племянник к тому времени уже расстрелянного большевиками И. Д. Седнева — Леонид. По поводу даты перевода Л. И. Седнева в дом Попова имеются разночтения в исторических документах. Так, обвиняемый Якимов в своих показаниях заявил: «15 июля в понедельник у нас в нашей казарме в доме Попова появился мальчик, который жил при Царской Семье и катал в коляске Наследника. Я тогда же обратил на это внимание. Вероятно, и другие охранники также на это обратили внимание. Однако никто не знал, что это означает, почему к нам перевели мальчика».[1028]
В то же время в дневнике Императрицы Александры Федоровны за 16 июля мы читаем: «8 часов. Ужин. Совершенно неожиданно Лику Седнева отправили навестить дядю, и он сбежал. Хотелось бы знать, правда ли это и увидим ли мы когда-нибудь этого мальчика!».[1029]
Обвиняемый Медведев также указывает на 16 июля как на дату перевода младшего Седнева в дом охраны: «Вечером 16-го июля я вступил в дежурство, — показывал он. — <…> Должен Вам сказать, что находившийся в доме мальчик-поваренок с утра по распоряжению Юровского был переведен в помещение караульной команды (дом Попова)».[1030]
В «Записке Юровского» снова появляются разночтения: «В шесть часов (16 июля. — П. М.), — пишет „Юровский“, — увезли мальчика (Л. Седнева), что очень обеспокоило Романовых и их людей. Приходил доктор Боткин спросить, чем это было вызвано. Было объяснено, что дядя мальчика, который был арестован, потом сбежал, теперь вернулся и хочет видеть племянника».[1031]
«Записка Юровского» входит в противоречие с рассказом Юровского 1 февраля 1934 года перед «старыми большевиками» Свердловска. Если в «Записке» Юровский говорит о шести часах вечера, то в «рассказе» перевод Л. Седнева переносится на утро 16 июля: «16-го утром, — говорил Юровский, — я отправил под предлогом свидания с приехавшим в Свердловск дядей мальчика-поваренка Седнева».[1032]
Медведев (Кудрин) вновь указывает на отправку Л. Седнева вечером 16 июля. Решение об этом Кудрин переносит на мифическое заседание Уральского Совета. Якобы на этом «заседании» «Яков Юровский предлагает сделать снисхождение для мальчика.
— Какого? Наследника? Я — против! — возражаю я.
— Да, нет, Михаил, кухонного мальчика Леню Седнева нужно увести. Поваренка-то за что… Он играл с Алексеем».[1033]
Несмотря на имеющиеся разночтения, с большой долей вероятности, можно утверждать, что увод Л. Седнева состоялся все-таки вечером 16 июля. Но самое главное для нас, и разночтений в этом нет ни у кого, мальчик был уведен по решению Юровского. «Сделано это было, безусловно, по приказанию Юровского», — свидетельствует Якимов.[1034] С Якимовым согласны Войков, Медведев, Медведев (Кудрин), автор «Записки Юровского», и сам Юровский. Объясняется это его решение вопросами гуманности. Однако на самом деле к гуманности Юровского увод Л. Седнева не имеет никакого отношения. Сам Юровский в своих воспоминаниях дает нам исключительно важное свидетельство о причинах увода Л. Седнева. При этом обратим внимание, что в этих воспоминаниях Юровский в который раз расходится в определении времени увода поваренка. «16 июля 1918 года, — пишет он, — часа в 2 днем, ко мне в дом приехал товарищ Филипп и передал постановление Исполнительного Комитета о том, чтобы казнить Николая, причем было указано, что мальчика Седнева нужно убрать».[1035]
Таким образом, приказ об уводе Седнева был передан Юровскому Голощекиным, и исходил этот приказ от Исполкома, только непонятно от ВЦИКа или Уральского исполнительного комитета. Но от последнего наверняка такого постановления быть не могло, по причинам, о которых мы уже говорили, и получается, что Голощекин получил этот приказ из Москвы, то есть от Свердлова. Довольно странная забота Свердлова, Голощекина и Юровского о безызвестном мальчике-поваренке Л. Седневе!
16 июля, как говорится в пресловутой «Записке Юровского», «была получена телеграмма из Перми, на условном языке содержащая приказ об истреблении Романовых. 16-го в шесть часов вечера Филипп Г-н предписал привести приговор в исполнение».[1036]
Здесь необходимо вспомнить об уже упоминаемом нами свидетельстве о найденных телеграфных лентах с тайными переговорами Свердлова и Юровского. Мы помним, что согласно им Свердлов вызвал к аппарату Юровского и сообщил ему, что на его, Свердлова, донесении в Америку об опасности захвата Царской Семьи белогвардейцами или немцами последовал приказ, подписанный Шиффом, о «необходимости ликвидировать всю Семью». Приказ этот был передан в Москву через Американскую миссию, находившуюся тогда в Вологде, равно как и через нее передавались в Америку и донесения Свердлова. Свердлов подчеркивал в своем разговоре по прямому проводу, что никому другому, кроме Свердлова, обо всем этом не известно и что он в таком же порядке передает приказание «свыше» ему, Юровскому, для исполнения. Думается, однако, что кроме Юровского об этих переговорах знал, конечно, и Голощекин.
Наверняка, говоря о «телеграмме на условном языке», которая, к слову сказать, до сих пор не найдена, автор «Записки Юровского» имел в виду переговоры со Свердловым.
В пользу этого свидетельствуют также и показания о. Иоанна Сторожева, что когда он прибыл в Ипатьевский дом для проведения богослужения, то обратил внимание, что через окно комендантской шло очень много проволочных проводов. Причем ранее, когда он первый раз был в Ипатьевском доме в июне, этих проводов не было.[1037] Таким образом, Юровский мог связываться с Москвой прямо из дома Ипатьева.
Вполне возможно, что истребление сразу всей Семьи было неожиданностью для Юровского, так как в противном случае необходимое количество серной кислоты для уничтожения трупов было бы припасено заранее. Тогда же в Екатеринбург прибыла специальная команда из Москвы. Именно она, а не Юровский, должна была руководить как последними этапами подготовки злодеяния, так и его осуществлением.
Последний день — 3/16 июля 1918 года
Как провела последний день своей земной жизни Царская Семья? Благодаря имеющимся документам, мы постараемся воспроизвести его по возможности точно. Конечно, точность эта весьма условна, так как, во-первых, документы не могут исчерпывающе раскрыть все событие, какие-то детали, моменты могут остаться за скобками, а во-вторых, у нас нет уверенности, что существующие сегодня основные документы, раскрывающие жизнь Царской Семьи, а именно дневники Императора и Императрицы, не подверглись частичной фальсификации и купюрам. Так, например, дневник Государя обрывается 30 июня/12 июля следующей записью: «30 июня. Суббота. Алексей принял первую ванну после Тобольска; колено его поправляется, но совершенно разогнуть его он не может. Погода теплая и приятная. Вестей извне никаких не имеем».[1038]
Если учесть, что Император Николай II вел свой дневник регулярно, а перерывы в нем были незначительны, то невольно закрадывается сомнение, куда пропали четыре дня?
Тем не менее есть факты, которые мы можем точно установить. Таким бесспорным фактом можно считать то, что в последний раз Царскую Семью посторонние лица видели живой 15 июля. Свидетельница М. Г. Стародумова показала на следствии, что 15 июля она и другая работница В. О. Дрогина мыли полы в Ипатьевском доме. «От профессионального строительного союза 15-го июля нового стиля, в понедельник, мы были посланы в Ипатьевский дом, где заключен был Государь Император и его семья, мыть полы. Полы мы мыли наверху дома Ипатьева и внизу. Государь и его семья: Государыня, 4 великих княжны, Наследник, доктор, старик князь, камердинер, лакей в очках, мальчик и женщина молодая были наверху, и семья играла в карты. Здесь Юровский сидел на стуле против Наследника и разговаривал с ним, причем Юровский был вежлив, но нам Юровский не позволял разговаривать с Царской Семьей, которая была весела, княжны смеялись, и грусти заметно не было. Моя полы, мы заметили, что караул состоит из каких-то нерусских людей, все они были молодые, причем когда мы спустились мыть полы вниз, то заметили, что этот караул жил внизу, так как там стояли их кровати, причем внизу мы всех комнат не мыли, так как там были другие женщины».[1039]
В этих показаниях есть два любопытных момента: то, что Стародумова указывает на присутствующего в доме какого-то «старика-князя», и то, что караул состоял уже не из русских людей, то есть он был уже сменен Юровским. По поводу «старика-князя» соображения могут быть только такие, что Стародумова приняла за такового кого-то из присутствующих, либо из числа свиты, либо из тех, кто был с Юровским. Гораздо более интересными представляются нам сведения о нерусском карауле, но об этом позже.
