Ознакомительная версия.
1 января стоял страшный мороз. Заседание редколлегии начиналось в 12 часов, а потому рано утром я уже шел на работу. Было пустынно и очень тихо. Почему-то эту новогоднюю московскую тишину запомнил, и она вспоминается мне теперь каждый Новый год…
2 января в «Правде» появился очерк «Королек плутония».
Утром 3 января звоню Бочвару, интересуюсь, понравился ли ему материал.
– Не читал! – коротко отрезал академик. – Ничего не знаю, и по этому поводу, извините, с вами не могу говорить…
Потом Решетников рассказал мне, что Бочвар послал секретаря по соседним киоскам, чтобы она купила «Правду», и раздаривал экземпляры статьи своим сотрудникам. Оказывается, материал ему очень понравился…
Я писал: «„Королек“ – это крохотный шарик металла размером с булавочную головку. И для того чтобы его получить, на лабораторных столах нужно было создать металлургический завод в миниатюре… И невозможное оказалось возможным, потому что иного пути не было. И для академиков, и для рядовых сотрудников…»
Казалось бы, историю с подготовкой и публикацией в «Правде» всего лишь одного «секретного» материала можно было на этом и закончить. Но она получила неожиданное продолжение через несколько лет.
Был я в гостях у академика Харитона. Он жил в то время на улице Горького. Пили чай. Вдруг раздается звонок и приходит сосед, который жил на одной лестничной площадке с Юлием Борисовичем. Это был академик Бочвар.
Вместе сели за стол. Разговорились. Я поинтересовался у Андрея Анатольевича, почему он так избегал разговаривать со мной о плутонии.
– Поймите меня правильно, – ответил он. – Даже в своем служебном кабинете я никогда не произносил слово «плутоний», на него был полный запрет! А вы вдруг звоните и произносите его… Секретность настолько пропитала нашу жизнь, что вам это даже трудно представить… Была специальная терминология, своеобразный «птичий язык», на котором мы тогда все говорили… Это был образ нашей жизни. Хороший или плохой, уже не нам судить…
И верно! До конца своих дней большинство участников Атомного проекта никогда не говорили о том, что они сделали. О многих из них не станет известно уже никогда, и лишь о подвиге некоторых напоминают мемориальные доски на зданиях, где они жили. Есть такие и на доме, где рядом жили академики Ю. Б. Харитон и А. А. Бочвар.
В моем кабинете дома по стенам развешаны фотографии. Это своеобразная летопись событий, которые случались в жизни. Этакий дневник, который помогает мне хранить память о прошлом.
А началось все с одного снимка, сделанного сразу после возвращения из космоса Валерия Быковского и Валентины Терешковой.
На мавзолее они стоят вместе с Юрием Гагариным, Германом Титовым, Павлом Поповичем и Андрианом Николаевым. Так первых героев космоса встречали москвичи.
Вскоре мне удалось подписать пару десятков фото. Автографы космонавтов пользовались огромной популярностью, а потому, когда я их дарил ученым (особенно зарубежным), они были в восторге. Так продолжалось несколько лет. И вдруг я слышу сообщение о гибели Гагарина… У меня остается всего лишь одна фотография. Я помещаю ее в рамку, вешаю на стену.
Постепенно новые снимки заполняют стены. Для меня они становятся «дневником жизни». Точнее, некоторой ее частью…
Есть среди них и фотографии Галины Сергеевны Улановой. Сделаны они во время юбилейных торжеств в Большом театре моим старинным другом Юрием Ростом.
Меня часто спрашивают: как появились эти фото и какое отношение я имею к Галине Улановой?
Отвечаю: «Однажды я провел с нею ночь…»
Не знаю, как среагировала бы на подобное заявление Галина Сергеевна. Могла сказать, что я лишился разума, и не стала бы слушать мои объяснения. Или же улыбнулась, мол, шутка получилась…
Предугадать ее реакцию всегда было сложно, а потому мало кто решался писать о ней, просить дать интервью или рассуждать о ее творчестве. Bee характере чувствовался некий стержень, и он пронизывал ее во всем – в отношении к людям, оценкам тех или иных событий, а также в ее категоричности суждений.
Я говорю об этом потому, чтобы понять те чувства, которые я испытывал, когда неожиданно для меня самого пришлось писать о Галине Улановой. Не будь знакомым с ней, наверное, сомнений у меня не было бы. Однако совсем иное чувство охватывает тебя, когда знаешь, что поутру герой твоего опуса будет читать его, а потом выскажет свое мнение. Причем напрямую, без экивоков, честно и прямо…
История эта начиналась много лет назад, когда я был заведующим отделом информации «Комсомолки». В отделе специальным корреспондентом работала Таня Агафонова.
Должность «специальный корреспондент» в газете особая по многим причинам. Она требует не только высокого профессионализма, таланта, оперативности, но и умения находить выход из, казалось бы, безвыходной ситуации. Всеми необходимыми качествами Татьяна обладала. Для нее, казалось бы, не было ничего невозможного. Любое редакционное задание – будь то защита бельков в Белом море или поиски снежного человека в горах Памира – она выполняла блестяще! Надо было только убедить ее, что никто другой не способен выполнить подобное задание, и успех был обеспечен… Однажды вечером в редакции зашел разговор о том, что неплохо бы взять интервью у Галины Улановой. Начали фантазировать и вскоре пришли к выводу, что газета пойдет у читателей нарасхват, если мы начнем публиковать воспоминания Улановой, которые потом можно будет издать отдельной книгой.
Что в этом необычного?
А то, что Галина Сергеевна не давала интервью, а тем более откровенничать ни с кем не будет…
Таня загорелась…
Я не мог и догадаться о том, что это редакционное задание в корне изменит ее жизнь. Она навсегда «ушла» к Улановой, стала очень близким для нее человеком. Вернуть в «Комсомолку» Татьяну так и не удалось.
Однако контакты мы с ней поддерживали. И именно Таня открывала многим людям, которым она доверяла, дорогу к Улановой. В том числе и мне. Несколько раз мы с женой бывали в гостях у Галины Сергеевны, там познакомились с Владимиром Васильевым и Екатериной Максимовой. В этом доме готовились совершенно потрясающие безе, белоснежные и удивительно воздушные, и только безумец способен был отказаться от прелестной сладости. Стой поры моя жена и я любят именно эти пирожные, но столь вкусных я уже не встречал ни разу.
В канун Нового года звонит Таня Агафонова и с присущим только ей придыханием говорит, что в первых числах января выйдет Указ о присвоении Галине второй Звезды Героя, и это случается впервые в истории, чтобы деятелю культуры давали такую высокую награду второй раз. По мнению Тани, «Правда» должна достойно отметить это событие.
Конечно, я с ней согласился, но заметил, что «Уланова проходит не по моему ведомству», мол, я занимаюсь наукой и учеными, но Николаю Потапову, который руководит отделом литературы, я сообщу эту информацию немедленно.
Прошло пару дней, вновь звонит Таня, сообщает, что Указ подписан и завтра, в канун дня рождения Галины Сергеевны, будет передан в печать.
И в этот момент в кабинет мой входит Потапов, говорит, что никого из искусствоведов найти не смог – все в разъездах, а потому материала об Улановой нет и не будет.
– Вас бы на космос бросить, – замечаю я, – вы бы покрутились и навсегда распрощались бы со своей спокойной жизнью…
– Согласен, – кивнул Потапов, – но у нас ритм жизни иной, чем у вас. Впрочем, докажи, что вы все можете – вот и напиши об Улановой!
– Ну и напишу! – Я принял вызов и только вечером понял, насколько был самонадеян. Честно признаюсь, я ничего не понимаю в балете, просто наслаждаюсь им, а потому, как рассказать читателю, чем именно выделяется Уланова из остальных, в чем именно ее величие?
Несколько попыток начать писать об Улановой как о балерине закончились неудачно: слова были стандартными, холодными и даже формальными. Так писать об Улановой нельзя!
А как надо?
В начале четвертого родилась первая строка, которая и определила характер всего материала.
«Признание в любви» – два слова, которые определили мое отношение к Улановой – балерине, наставнику, женщине, человеку.
Я писал:
«Не принято публично признаваться в любви. Но сегодня можно – ведь у Галины Сергеевны Улановой день рождения.
Не правда ли, стоит произнести эту фамилию, и возникает то удивительно теплое чувство, что делает нас лучше, добрее, возвышенней?
„Вот все кругом твердят: Уланова, Уланова, Уланова – ничего особенного – самая обыкновенная богиня!“ – Алексей Толстой сказал это невзначай, а проходят десятилетия, и глубже понимаешь, насколько он мудро выразил наше отношение к Галине Улановой.
„Обыкновенная богиня“ – это талант, труд и место Улановой в отечественной культуре. Это и дань уважения к народу, который подарил человечеству Шаляпина и Уланову.
Я не случайно назвал их рядом. Из многих великих имен. Федор Шаляпин поднял русское оперное искусство столь высоко, что даже Милан признал себя побежденным. Его, рожденного на берегах Волги, называют „русским богатырем“, в голосе которого звучала и вековая боль народа, и его безудержная удаль, величие и любовь к жизни. Галина Уланова открыла нам совершенство человеческой красоты, нежность и мягкость души того самого богатыря, голосом которого пел Федор Шаляпин.
Ознакомительная версия.
