Я думаю, в своем стремлении уйти от разговора о ценностях демократы не правы, как, впрочем, и те консерваторы, которые видят в ценностях лишь средство оттянуть от демократов голоса избирателей из рабочей среды. Именно на языке ценностей люди рассказывают о своем мире. Именно ценности заставляют их действовать и выводят из изоляции. Вопросы могли быть и неудачно сформулированы, но разговор об общих ценностях, то есть о стандартах и принципах, которые американцы считают определяющими как для своей частной жизни, так и для жизни страны, должен стать душой нашей политики, краеугольным камнем при любых обсуждениях бюджетов и проектов, правил и программ.
«Мы исходим из той очевидной истины, что все ЛЮДИ созданы равными и наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относятся право на жизнь, свободу и стремление к счастью».
Эти простые слова являются для нас, американцев, отправной точкой; они описывают не только суть нашей системы власти, но и смысл нашего общего мировоззрения. Может быть, не каждый американец сможет их процитировать; вряд ли кто-нибудь вспомнит, что Декларация независимости стала плодом либеральной и республиканской мысли восемнадцатого столетия. Но сама идея Декларации понятна всем американцам — все мы приходим в этот мир свободными, каждый из нас обладает правами, которые нельзя просто так отобрать ни у человека, ни у страны, и только собственными силами мы можем и должны сделать из нашей жизни то, что нам хочется. Каждый день Декларация руководит нами, направляет наше движение, определяет его курс.
В самом деле, ценность личной свободы настолько укоренилась в нашем сознании, что мы привыкли считать ее само собой разумеющейся. Сейчас уже почти никто и не помнит, что во времена формирования нашей нации эта идея казалась радикальной, почти такой же революционной, как тезисы, которые Мартин Лютер прибил к дверям церкви. Ее до сих пор принимает далеко не весь мир, а значительная часть человечества не находит ей никакого подтверждения в повседневной жизни.
Лично моя высокая оценка «Билля о правах» основана на том, что часть детства я прожил в Индонезии, в Кении у меня есть родственники, а в этих странах права личности сведены в основном к самообладанию, достойному генерала армии, которое необходимо, чтобы выиграть битву с коррумпированной бюрократией. Вспоминаю, как вскоре после свадьбы я в первый раз повез Мишель в Кению. Сама афроамериканка, Мишель с радостным волнением ждала встречи с землей своих предков, и мы отлично провели время, навестили мою бабушку в ее деревне, побродили по улицам Найроби, отдохнули в Серенгети, порыбачили на острове Ламу.
Но в этих поездках Мишель часто слышала — как, впрочем, и я, впервые посетив Африку, — сетования многие кенийцев: как это ужасно, когда твоя жизнь вовсе не в твоих руках. Мои двоюродные братья и сестры рассказывали ей, что без взятки невозможно ни найти работу, ни начать свое дело. Политические деятели говорили, что за выражение несогласия с политикой правительства можно запросто угодить в тюрьму. Даже в нашей семье Мишель заметила всю тяжесть гнета семейных связей и внутриплеменных отношений, когда какие-то непонятные дальние родственники постоянно что-нибудь клянчат, а тетушки и дядюшки ни с того ни с сего заявляются в гости. Только на обратном пути в Чикаго Мишель призналась мне, как она рада, что наконец возвращается домой. «Я и не догадывалась, что я до такой степени американка», — сказала она тогда. Она не догадывалась, до какой степени свободна и как, оказывается, ценит эту свободу.
На самом примитивном уровне нашу свободу мы понимаем как свободу отрицать. Мы свято верим, что имеем право на то, чтобы нас оставили в покое, и очень подозрительно относимся ко всем, будь то «Большой Брат» или шумный сосед, кто желает вмешаться в наши дела. Но в нашем понимании свободы есть и утвердительная сторона, а именно идея возможности и неких вторичных ценностей, которые помогают реализовать эту возможность, то есть всех простых ценностей, о которых говорил еще Бенджамин Франклин в своем «Атьманахе Бедного Ричарда» и которые безотказно служат нам вот уже не одну сотню лет. Это уверенность в своих силах, самосовершенствование, готовность к риску. Это энергия, дисциплина, умеренность и трудолюбие. Это бережливость и личная ответственность.
Все эти ценности логически вытекают из оптимистичного взгляда на жизнь и веры в свободу воли — убеждения, что, прорываясь через все жизненные тернии, буквально кровью и потом, каждый из нас может подняться над обстоятельствами своего рождения. И эти же самые ценности выражают более общую мысль: пока каждый человек имеет свободу преследовать собственные интересы, общество как целое будет процветать. Наша система самоуправления и экономика свободного рынка зависят от каждого отдельного американца, придерживающегося этих ценностей. Легитимность нашей власти и наша экономика зависят от того, до какой степени эти ценности уважаются; вот почему равные возможности и недискриминация скорее дополняют нашу свободу, чем покушаются на нее.
Но пусть мы, американцы, в душе индивидуалисты, пусть мы инстинктивно бунтуем против такого наследия прошлого, как верность законам своего племени, традициям, обычаям, принадлежности к той или иной касте, — было бы величайшей ошибкой считать, что этим и ограничивается наша сущность. Наш индивидуализм издавна ограничен общественными ценностями, тем клеем, который скрепляет любое здоровое общество. Мы ценим ограничения семейной жизни и обязательства по отношению к разным поколениям, которые подразумеваются в любой семье. Мы ценим то общее чувство соседства, которое побуждает нас вместе строить какой-нибудь сарай или тренировать футбольную команду. Мы ценим патриотизм и обязательства гражданина, чувство долга и самопожертвование во имя родины. Мы ценим веру в нечто большее, чем мы сами, будь то мировая религия или этические принципы. И еще мы ценим те качества, в которых выражается наше уважение друг к другу: честность, справедливость, сдержанность, доброта, участие, сострадание.
В каждом обществе (да и в каждом человеке) вечно борются противоположности — личное и общественное, автономное и солидарное, — и Америке крупно повезло, что обстоятельства ее рождения позволили урегулировать эти противоположности лучше, чем во многих других странах. Нам не довелось пережить кровавое насилие, через которое прошла Европа, расставаясь со своим феодальным прошлым. Наш переход от аграрного к индустриальному обществу значительно облегчился благодаря размерам нашей территории, обширным землям и изобилию ресурсов, что и дало эмигрантам вторую жизнь.
При этом нельзя отмахнуться от того факта, что борьба существует. Иногда наши ценности входят в конфликт, потому что каждый человек склонен их искажать или переоценивать. Расчет на свои силы и независимость могут обернуться себялюбием и вседозволенностью, целеустремленность — скупостью или желанием успеха во что бы то ни стало, любой ценой. Не раз в нашей истории патриотизм скатывался к шовинизму, ксенофобии, враждебности к инакомыслящим; на наших глазах вера обращалась уверенностью в собственной непогрешимости, узостью мышления и жестокостью по отношению к другим. Даже стремление к благотворительности может вылиться в высокомерие и несогласие с очевидным фактом, что люди могут позаботиться о себе сами.
Когда происходит такое, то есть когда свободой оправдывают решение компании сбрасывать в ближайшую реку токсичные отходы или когда общей заинтересованностью в строительстве нового торгового центра оправдывают снос чьего-нибудь дома, нам необходимо собрать всю свою волю, усмирить бушующие страсти и найти взаимно приемлемое решение.
Иногда это дается относительно легко. Мы все согласны, скажем, что общество вправе ограничить личную свободу, когда она угрожает другим людям. Первая поправка не разрешит вам кричать «пожар!» в переполненном театре; право на отправление религиозных обрядов отнюдь не подразумевает человеческих жертвоприношений. Точно так же все мы сходимся в том, что государство не должно ежеминутно контролировать нас, пусть даже для нашего блага. Не многие американцы будут чувствовать себя уютно, понимая, что правительству, скажем, известно, что они едят, хотя множество смертей и немалые суммы, потраченные на лечение, свидетельствуют о вреде избыточного веса.
Чаще всего соблюдение баланса противоположных ценностей — весьма нелегкое дело. Конфликт возникает не потому, что мы избрали неверный курс, а всего лишь потому, что живем мы в сложном и противоречивом мире. Например, я твердо убежден, что после 11 сентября мы стали весьма растяжимо трактовать конституционные принципы в борьбе с терроризмом. Но я признаю при этом, что даже мудрейший президент и самый осмотрительный Конгресс не сразу придумали бы, как совместить требования коллективной безопасности и очевидную необходимость соблюдения гражданских свобод. Мне кажется, что наша экономическая стратегия не предусматривает достаточных мер против вытеснения промышленных рабочих и упадка промышленных городов. Однако я не могу игнорировать интересы экономической безопасности и конкурентоспособности.
