Ознакомительная версия.
То, что значение разведслужбы Освободительной армии возрастало, показывает и пример школы разведки РОА, организованной в «охотничьем доме» близ Мариенбада в начале 1945 г. [84] Это заведение, предназначенное для обучения разведчиков и агентов в первую очередь, хотя и не исключительно, в области тактики, предстает в советском освещении как опасный центр, откуда должны были направляться шпионаж, диверсии, террор и даже – в чем особенно обвиняли лично Власова – восстания в тылу Советской армии. Именно существование этой разведшколы военная коллегия Верховного суда СССР расценила как весомый обвинительный пункт [85], хотя военная разведка считается в Советской армии законным и почетным средством ведения войны и практика подготовки в «охотничьем доме» едва ли могла отличаться от практики аналогичных советских учреждений. На деле заведение во главе со старшим лейтенантом Еленевым, одним из самых способных офицеров разведки, где наряду с другими инструкторами гастролировал и Беккер-Хренов, по всему своему складу напоминало советское учебное заведение: помимо господствующего духа, здесь действительно все было советским. Курсанты были одеты в советскую офицерскую униформу, носили советские ордена и медали, обращались друг к другу по-советски – «товарищ», вместо принятого в РОА «господин», читали советские книги и газеты, слушали советские радиопередачи, и даже меню обедов соответствовало обычаям Красной Армии. К разведывательным дисциплинам, по которым их готовили, принадлежали картография и ориентирование, методы получения и передачи информации, советские служебные инструкции, а также пользование автоматическим оружием, радиоаппаратурой и автомашинами советского производства, обращение со взрывчатыми веществами и т. п. В связи с выпуском первого курса из 20 офицеров в данной агентурной школе, которую по этому случаю строго охранял парашютно-десантный батальон РОА, 11 марта 1945 г. побывал и Власов вместе с генерал-майором Мальцевым. Власов простился с выпускниками речью, в которой он еще раз напомнил им о большом значении военной разведки. «Лишь немногие, – говорил он, – безгранично преданные идеям Освободительного движения и способные взять на себя все трудности этой работы, чрезвычайно важной в условиях войны, достойны почетного имени разведчика РОА. Освобожденная от большевизма Россия никогда не забудет их подвиги». Группа была по воздуху заброшена за линию фронта, чтобы организовать с антисоветским движением сопротивления единую борьбу против Советской армии [86]. Необходимый для акции бензин – 20 000 литров – удалось достать лишь с величайшим трудом. Засвидетельствовано, что и разведчик старший лейтенант Тулинов не раз переправлял за линию фронта группы агентов, которые, однако, несли при этом ощутимые потери.
При создании своего офицерского корпуса, как и при устройстве военной юстиции и военной разведки, русские следовали собственным представлениям. Офицер Освободительной армии считался представителем новой России в «европейском обществе» и, как таковой, выделялся и среди своих товарищей из добровольческих частей под немецким командованием.
Он мыслился не только как военный специалист, владеющий своим ремеслом, но и как русский патриот, исполненный идеалов освободительной борьбы, обязанный хранить верность лишь своему народу и своему государству. Вышедшее в 1945 г. издание о «морали, облике и поведении солдат РОА» [87] называет первым качеством офицера подчеркнутое Суворовым требование абсолютной честности в служебной и частной жизни. В отношении к подчиненным образцом служил распространенный в старой русской армии тип «отца-командира», завоевывающего примером исполнения долга уважение, а справедливостью, заботой и братством – одновременно и любовь солдат. Ни одному офицеру РОА не было дозволено задевать достоинство своих подчиненных или других людей. Заслуживает быть отмеченным и такой принцип: он был обязан беречь мирное население, уважать его национальные и религиозные чувства, быть великодушным и в отношении к поверженному противнику. Под редакцией генерал-майора Трухина к декабрю 1944 г. было разработано положение [88] о прохождении службы офицерами и военными чиновниками Освободительной армии, нашедшее отражение в замечаниях тогдашних полковников Боярского и Меандрова. Согласно ему, в военной иерархии от прапорщика до предложенного Боярским звания генерала армии в условиях войны должен был действовать принцип повышения лишь за заслуги, а не по выслуге лет, заслуги на фронте должны были оцениваться выше, чем таковые в тылу, должны были различаться звание и должность, а полученные в Красной Армии звания должны были в целом признаваться. Принципы назначения и повышения офицеров также позволяют распознать самостоятельность Освободительной армии.
До 1944 г. лишь немецкий генерал добровольческих частей по собственному усмотрению назначал и повышал «туземных» офицеров, происходивших с территории Советского Союза, исключая прибалтийские республики [89]. Если речь шла о военно-воздушных силах, то соответствующие функции выполнял инспектор по иностранному персоналу Люфтваффе на Востоке. Исходя из «личных качеств, военных заслуг и политической надежности» соответствующего претендента эти службы устанавливали ему определенное офицерское звание (в большинстве своем – полученное в Красной Армии) в данной добровольческой части, после чего кадровая служба сухопутных войск или Люфтваффе присваивала кандидату право на ношение немецкой униформы с соответственными знаками различия. После признания Русского освободительного движения рейхом в сентябре 1944 г. был временно установлен такой порядок, когда русские подавали генералу добровольческих частей свои предложения по повышению в звании офицеров создаваемой РОА. И, наконец, с 28 января 1945 г. сам генерал Власов получил в своем качестве главнокомандующего Вооруженными силами Комитета освобождения народов России также право по собственному усмотрению назначать офицеров в подчиненных ему частях, устанавливать им звания или повышать их [90]. Однако при осуществлении этих полномочий он подвергался некоторым ограничениям, позволяющим увидеть, что немцы все еще хотели иметь возможность последнего контроля. Так появилось положение о том, что при повышении в звании генералов или присвоении звания генерала необходимо через главное командование рода войск вермахта предварительно получить согласие шефа кадрового управления СС. Кроме того, по-прежнему проводилось различие между правом на установление звания, которое теперь принадлежало Власову, и разрешением на ношение немецких знаков различия, которое выдавали отдел кадров сухопутных войск по предложению генерала добровольческих частей и кадровая служба военно-воздушных сил по предложению инспектора Люфтваффе по персоналу из восточных народностей [91]. Это положение, которое обосновывали необходимостью соблюдения определенных равных правил, могло действовать, разумеется, лишь до тех пор, пока солдаты РОА носили немецкие знаки различия. Поэтому с русской стороны были предприняты меры, чтобы отделение русских от немецких офицеров стало заметным и внешне – вновь введены в Освободительной армии русские погоны, установленные еще в 1943 г. для восточных частей [92], но затем вытесненные немецкими. По крайней мере, в этом единственном пункте устремления русских соответствовали желаниям Гитлера, который 27 января 1945 г. тоже высказался против того, чтобы одевать власовцев в немецкую униформу.
Во всяком случае на практике офицерские повышения производились теперь лишь в соответствии с представлениями русских. Квалификационная комиссия во главе с майором Демским, созданная при армейском штабе, определяла звания вновь вступающих в армию офицеров. Повышения младших офицеров производились генерал-майором Трухиным по согласованию с начальником командного отдела армейского штаба полковником Поздняковым, штаб-офицеров – генералом Власовым совместно с Трухиным и Поздняковым. О возражениях с немецкой стороны информации нет. Так, например, шеф кадрового управления СС, обергруппенфюрер СС Бергер, который, как и его представитель при Власове, оберфюрер СС д-р Крёгер, стремился поддержать Освободительное движение, безоговорочно одобрил в феврале и марте 1945 г. ходатайства о присвоении звания генерал-майора полковникам Боярскому, Буняченко, Кононову, Мальцеву, Меандрову, Шаповалову и Звереву. А что касается остальных офицеров, то уже прямо-таки дружеское согласие между полковником Поздняковым и капитаном Унгерманом, начальником 3-го отделения, отвечавшим за кадровые вопросы в штабе генерала добровольческих частей, гарантировало благосклонную реакцию на русские ходатайства.
Для сохранения своей дистанции в отношении немцев Власов все же считал нужным не составлять списков на повышение самому, а разрешать подписывать и подавать их начальнику командного отдела армейского штаба. После войны это трактовалось так, что не его слово главнокомандующего имело вес у немцев, а слово человека, которого теперь представляли как собственного агента немцев в армейском штабе [93]. Этот аргумент подхватила в особенности советская пропаганда, стремясь дискредитировать Позднякова, антипатичного из-за его публицистской и политической деятельности, как орудие СД, гестапо и СС, и приписать ему все возможные злодеяния. Насколько бессмысленны спекуляции, представляющие Власова и руководящих офицеров Освободительной армии как заложников гестаповского агента, видно уже по служебным функциям Позднякова, обусловившим его контакты со штабом генерала добровольческих частей, но не с какими-либо инстанциями гестапо или СД. На то, что такое сотрудничество было бы совершенно невозможно уже по организационным причинам, указали как генерал добровольческих частей в ОКХ, генерал кавалерии Кёстринг, так и – особенно подчеркнуто – бывший начальник отделения в отделе военной пропаганды ОКВ, полковник Мартин, который, как он пишет, очень близко познакомился с Поздняковым в ходе своей предыдущей деятельности. Кроме того, как полковник Мартин, так и генерал Кёстринг и его бывший адъютант, ротмистр запаса Герварт фон Биттенфельд, после войны – статс-секретарь и шеф канцелярии федерального президента ФРГ, дали самую высокую оценку личной честности, патриотическому духу и организаторским способностям Позднякова [94]. Иначе он вряд ли стал оперативным адъютантом Власова и не был бы назначен на ответственный пост шефа офицерских кадров РОА.
Ознакомительная версия.
