[?] Бертольт Брехт. Сто стихотворений / Сост. и послесл. Зигфрида Унзельда, пер. с нем. и коммент. Святослава Городецкого. – На нем. и русск. яз. – М.: Текст, 2010. – 413[3] с. – 3000 экз.
В России Брехт известен в основном как драматург, но он успешно работал и в других родах, жанрах и формах. Выдающийся издатель и филолог З. Унзельд из более чем 2300 стихотворений выбрал 100. Он признаётся: «Моя подборка субъективна – это не самые известные стихи, но те, с которыми я прожил не одно десятилетие. Говоря словами Макса Фриша, это стихи, «проверенные временем». А они таковы потому, что удерживают реальность. Брехт говорил: «Все великие стихи имеют ценность документа, и к его стихам это относится в полной мере». Составитель отмечает, что «стихи Брехта – это стихи на случай». А случаи таковы: служба санитаром во время Первой мировой войны, сближение с коммунистами, занесение фашистами его имени в «чёрный список», эмиграция в США, преследование писателя там в 40-е годы, его приезд в ГДР… Кстати, из стихов явствует, что с властями ГДР у автора были непростые отношения. Как и с другим классиком – Томасом Манном. Но чему Брехт сохранял верность, так это своим идеалам – в сборник включён переложенный гекзаметром «Коммунистический манифест».
[?] Ольга Шатохина. День Рюрика . – М.: Молодая гвардия, 2010. – 255 с. – 1000 экз.
До чего же дошла наша современность, если спасать её от напастей приходится легендарному герою древности, тому самому Рюрику? Нет, это не исторический роман, он рассказывает о том, как наши современники восстанавливают утраченные связи высокого слова и повседневной реальности, заново открывают значение, казалось, затёртых до пустоты слов – к примеру, вспоминают первоначальный смысл термина «грамматика»… И постепенно затерянные в повседневной суете персонажи романа оказываются истинными героями с настоящими родословными, уходящими корнями глубоко во тьму веков. Прошлое возвращается – в предметах, имеющих свою неповторимую историю, и поступках людей, являющихся частью непрерывной цепи поколений…
Достоинством романа является концентрированность – всё к месту, нет лишних слов и ненужных пересказов, динамичный сюжет и множество полускрытых метафор и языковых изюминок даруют ощущение реальности происходящего. Сказки-яви, случившейся здесь и сейчас.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Литература
Смешное ницшеанство
ПОЭЗИЯ
Александр КУШНЕР
***
Какое счастье – Фет!
В любом откроешь месте
Его – и жалоб нет
И тягостных предвестий,
Наоборот, весну
Предчувствуя, кустарник
Не клонится ко сну
И бронзов, как пожарник.
А даже если снег
Посеребрил берёзы,
Не склонен человек
Себе позволить слёзы,
И траурный наряд
Пленительным для взгляда
Считает, снегу рад.
Так правильно. Так надо.
Какое счастье – Фет!
Евангелие наше
Среди несметных бед,
У радости на страже,
Вот кто христианин,
Притом что в атеизме
Замечен он один
В запуганной отчизне.
***
В стихах на грифельной доске
Зачем Державин отнял веру
В приют последний и химеру?
Сказал, что строим на песке?
Корону, царскую порфиру
Не жаль, но как решился он
Отдать трубу, а с нею лиру
И утопить в реке времён?
Зачем так сумрачно и грустно
И безнадёжно так, скажи?
А мне бессмертие искусства
Представить легче, чем души.
***
Дрова коловший с Ходасевичем
Сергей Иванович, поэту
Шутить над вами было незачем
Так зло, – скажу вам по секрету.
И вы вели себя достойнее,
Чем он, снежком стараясь тише
Скрипеть, и были зря расстроены:
Он тоже музыки не слышал!
Провинциальное, московское,
Чуть-чуть смешное ницшеанство,
А колка дров – занятье скользкое,
И дело любит постоянство.
Виолончели умозрительны,
Небесной арфы звуки тоже,
И если что роднит действительно
Людей, то общий труд, быть может.
Двадцатый год. Какие ангелы
Могли летать в московском небе?
Нет ни Юденича, ни Врангеля,
В дровах спасенье всё и в хлебе.
Сергей Иванович, прислушавшись,
«Мне не слыхать», –
ответил честно.
Как чудно это простодушие,
Смиренье истинно чудесно!
***
Всего чудесней и всего грустней
Знакомство с жизнью и прощанье с ней,
Наверное, знакомство тоже грустно,
Мы плохо помним чудо первых дней:
Звонил звонок в саду в романе Пруста
И гость входил, всех лучше и умней.
Но мальчика в такие вечера
Спать отправляли раньше, чем обычно,
И мать, как ни была она добра,
Не шла за ним, а плакать неприлично.
Зато в прощанье с жизнью, может быть,
Есть что-то, кроме горя и печали.
Любили мы, кого могли любить,
И кое-что о жизни мы узнали.
Таинственна и по утрам свежа!
Я на ухо шепну, пригнись поближе:
Не так она безумно хороша,
Но ласточкой купалась в ней душа,
А тот звонок в саду звонит всё тише.
***
Такие дымные, такие мглистые,
Мутно-белёсые и чёрно-серые,
Не то гранитные, не то кремнистые,
Как будто пропастями и пещерами
Они взлелеяны и небо заняли,
Хребтами горными могли быть, кручами,
Пугая осыпью, мерцая гранями,
Лишь по привычке мы зовём их тучами!
И этот горный край в равнинной местности
Внушить нам, кажется, готов стремление
К другой ментальности, другой словесности,
Другой судьбы желать, другого гения,
Другого прошлого, другой истории,
Быть может, Родоса, быть может, Самоса,
Как будто мало нам фантасмагории
Своей и эпоса, родного хаоса.
***
О, водить бы автобус из Гатчины в Вырицу,
Знать всех местных старух, стариков,
Тополь в этот маршрут ковыляющий вклинится,
Поднапрёт волчье лыко с боков,
И сирень, проводив шаркуна до околицы,
Передаст его ельнику – пусть
Тот за ним до оврага под Сиверской гонится,
Навевая дорожную грусть.
Есть такие работы, такие профессии –
Позавидуешь им, заглядясь
На избыток того, что зовётся поэзией,
Объезжающей лужи и грязь,
По пути подбирая и мать с первоклассником,
И торговку с заплечным мешком,
Неожиданно будничность делая праздником
И внушая смиренье тайком.
***
Не ест, не пьёт, не курит, не гуляет,
Не спит ночами Разум Мировой,
И женщин в темноте не обнимает,
И к вещи не притронется рукой,
И с ветки не пригнёт к себе листочка,
И с клумбы не сорвёт тайком цветка,
Бессильно-всемогущий одиночка.
Представь себе, как жизнь его горька!
Как чудно прикоснуться к фолианту,
Сдуть пыль и подержать тяжёлый том.
Как Гегелю завидовал и Канту
Он, думавшим, в обход его, о нём,
Гулявшим, спавшим, зябнувшим, потевшим,
Дрожавшим на осеннем сквозняке,
И никогда его не пожалевшим,
