в Гродненской губернии, где аристократия была большей частью уничтожена в бунтах 1865-го, крестьяне теперь часто покупают или снимают в аренду земли у аристократов и обрабатывают их, не разделяя на части, за свой коллективный счёт. Причём у этих крестьян не было векового коммунального земледелия, это не великороссы, а поляки, литовцы и белорусы".
66
В общем, можно сказать, что поскольку капиталу не удаётся преобразовать человека и породить новый вид, существуют человеческие инварианты, которые очевидно скрыты, особенно по мере того, как господство капитала становится старше. Более того, эти инварианты подвержены географическим влияниям, так, существует инвариантная тенденция возвращения к общине, которая сильнее и жизнеспособнее в зонах, в которых преобладающие условия затрудняют автономизацию индивида. Вот почему у людей есть возможность отвоевать свою жизнь и начать самим творить её, когда материальная и фиктивная общность капитала будет уничтожена. Тенденция к формированию общечеловеческой коммуны наверняка будет очень сильной в СССР именно из-за того, что мы сказали об истории этой страны.
Стойкость и даже оживление аграрной общины в России отмечалось специалистом по славянским вопросам, П. Паскалем:
"Община не умерла после революции". 67
Он пишет, что она всё ещё была живой в 1966-м.
Ясно, что нельзя делать основательные выводы из нескольких замечаний автора в его книге. Однако существуют прямые и косвенные свидетельства, доказывающие факт оживления коммуны. Волин приводит их в Неизвестной революции, но это просто аллюзии, на основе которых нельзя ничего выстроить.
Свидетельство Троцкого особенно интересно из-за его чисто марксистской позиции. Он пишет в Истории русской революции:
"Одновременно начинается движение общинников против отрубников, т. е. крепких крестьян, выделившихся на самостоятельные участки на основании столыпинского закона 9 ноября 1906 года". 68
Это ясно выражает желание крестьян восстановить общину, о котором Троцкий ничего не говорит: он удивлён тем, что бедные крестьяне искали кулаков, чтобы те шли вместе с ними грабить поместья дворян. Кулаки всё ещё были частью общины. Её власть впечатляла его.
"В Курской губернии начались преследования отрубников, отказывавшихся вернуться в общину. Перед великим земельным переворотом, перед черным переделом, крестьянство хочет выступать как одно целое. Внутренние перегородки могут стать помехой. Мир должен выступать как один человек. Борьба за помещичью землю сопровождается поэтому насилиями над хуторянами, т. е. земельными индивидуалистами". 69
Реформа Столыпина была важной только для того, чтобы КСП внедрился в сельское хозяйство через государственное вмешательство вместо того, чтобы позволять действовать механизмам стихийной экономии. Текст Троцкого показывает волю общины к восстановлению своей тотальности и своего самоопределения в целостности. Объяснение Троцкого абсолютно поверхностно, это попытка оправдать его чисто классовую теорию. Бордига поддержал Ленина в «России и революции в марксистской теории», сказав, что аграрная община была полностью уничтожена до 1917-го, но в «Экономической и социальной структуре России» сегодня он написал:
"Самой смелой реформе Столыпина 1906-го не удалось даже установить режим частных наделов на всей сельскохозяйственной земле (…) Но, считается, что только четверть коллективной формы управления была ликвидирована накануне мировой войны". 70
Это довольно близко к тому, что написал историк Кармайкл.
Это замечание Бордиги также объясняет, почему Ленин всегда говорил о начале классовой борьбы на селе (тема, поднятая Сталиным в 1923-м), для того, чтобы с одной стороны поднять производительные силы, с другой, уничтожить власть кулаков. Когда Ленин написал:
"Для того, чтобы расколоть крестьянство и некулацкие элементы привлечь на свою сторону, потребуется много времени" 71 не означало ли это, что община сохранялась, несмотря на то, что статистика не показывала этого? Позже он впервые отметил, что с крестьянами существовал альянс на экономическом уровне в 1921-м 72. Эволюция Ленина в отношении крестьянства выказывает себя в формуле "демократическая диктатура пролетариата и крестьянства", которая стала "демократической диктатурой пролетариата и бедного крестьянства", затем "диктатурой пролетариата… при поддержке бедного крестьянства или полупролетариата". 73
Это не решающий фактор, но его достаточно для того, чтобы предпринять новый анализ этого вопроса. Это также следует сделать со знаменитой мерой эсеровской программы, которую они не смогли применить и которую реализовали напрямую крестьяне с согласия и даже с помощью большевиков; земля – крестьянам. Таково было требование крестьян к царю, освободившему их от крепостничества, но наложившего на них выплату выкупов. Крестьяне считали, что земля принадлежит им, как вспоминал Плеханов:
«'Мы принадлежим вам, а земля принадлежит нам', говорили крестьяне помещикам». 74
Нельзя с точностью утверждать, что это доказывает мелкобуржуазный характер крестьян: их собственнический инстинкт. Царь ушёл, они вернули себе своё. Понятно, что многое за это время изменилось. Аристократам и буржуазии удалось монополизировать землю, создав множество второстепенных антагонизмов. Но в основном произошло то же, что и с Коммуной:
"Коммуна – это обратное поглощение государственной власти обществом, когда на место сил, подчиняющих и порабощающих общество, становятся его собственные живые силы…". 75
Рабочие вновь ввели республику, отнятую у них Второй Империей. Русские крестьяне вернули себе землю и свою общность, отнятые у них царизмом. Это могло стать началом возрождения общин на более высоком уровне, при условии, что крестьян поддерживало бы новое государство, которое должно было устранить элементы, пагубные для развития общин, как Маркс писал в своих черновиках писем к Засулич. Победа марксизма стала препятствием для реализации этого решения. Государство считалось создателем организационных форм (и действовало как таковое, ср. создание комитетов крестьянской бедноты в 1918-м), а не живительной координационной силой для обеспечения связей различных общин между собой и с городами. Государство стало выражением не органического централизма, а деспотического централизма.
Наконец, вполне возможно, что коммунитарный феномен не проявлялся с одинаковой интенсивностью (документы не проясняют этого обстоятельно), но существовали регионы, где это происходило, без малейшей степени сомнения – на Украине.
Махновщина была бы невозможна без сопротивления крестьянской общинной основы и Троцкий не отрицает данных, приводимых Аршиновым. Троцкий лишь негативно подтверждает основные характеристики, описанные выше в своей полемике (Военные работы). Движение обвиняется в анархизме, и в нём, конечно, участвовали анархисты (только они защищали его и восхищались им), но это верно лишь отчасти, потому что означало бы забвение того факта, что всё народническое движение, как выражение общины, было анти-государственническим. Мы видели, что русский марксизм утратил своё народническое измерение в своём желании способствовать развитию капитала. Позиция Маркса в черновике письма к Засулич не была таковой:
"Ныне этот недостаток (изолированность общин, благоприятная для прививания деспотизма – Ред.) весьма легко устраним. Следовало бы просто заменить волость [Это слово написано Марксом по-русски.
