Рогожские и Хлебниковские бани — а то и не ломались сесть на трамвай и доехать до Воронцовских.
Но я не склонен сквозь времена порицать жителей Рогожского вала и окрестностей — какую из тогдашних московских окраин не возьми, так везде были люди лихие, везде были свои пацаны с фиксами и заточками.
И из этих окраин проросло поколение отцов, а потом перемешалось, взошло как тесто, забыв голод. Но в то, что Трудовые бани были страшноваты, и обычного обывателя отпугивали — верю.
Правда, я встретил и иное свидетельство.
Оказалось, что даже спортсмены их навещали, хоть и в поздние времена. Игорь Пастушенко пишет: «Признаюсь, я тоже позволял себе принять на грудь. Бывали случаи, когда физическое и психологическое напряжение достигало своего апогея.
И тогда я мог расслабиться в домашней обстановке с друзьями. А утром — в баню. Особой любовью пользовались «Трудовые бани» на Таганке. Там мы и выгоняли алкоголь из организма при помощи березового веничка. 18 заходов в парилку, потом сон, хорошая еда, тренировка. Глядишь, ты ожил! Тогда баня заменяла нам медико-восстановительные центры, которых еще и в помине не было».
Но понятно, что в поздние свои годы Трудовые бани могли получшеть.
Доподлинно нам про это ничего неизвестно, но понятно одно — вид местности изменился радикально. Это хорошо объяснять, вспоминая знаменитый фильм «Мне двадцать лет», который имел и другое название — «Застава Ильича». Один из героев там рушит старые дома, управляя экскаватором, к стреле которого привязан гигантский стальной шар. Ещё оттепель на дворе, и в воздухе стоит неосознанный талый запах надежды. В пыли и щепках исчезла старая застройка «Хивы», переменились и люди. Это обычный московский район, панельные многоэтажки, зелень, на краю Рогожского вала лежат в изобилии древние валуны, образуя московский вариант японского сада.
И, чтобы два раза не вставать:
ул. Трудовая, 2 Тел. Ж2 37 44
А если кто ещё что значит про Трудовые бани, то пусть не таит.
Извините, если кого обидел.
27 мая 2014
Хлебниковские бани (2014-05-27)
Хлебниковские бани так же назывались «Андрониковскими» или «Андроньевскими» — по стоявшему рядом Спас-Андроньевскому монастырю.
Древнюю выгоду этого места определяла не только близость к Яузе (а как встанешь у края Хлебникова переулка, так видишь, как валится пейзаж вниз, к воде. Недаром это крутой берег, и отсюда — Крутицкие переулки и Крутоярский, что был со своими банями неподалёку).
Водяная выгода была ещё и в том, что протекал рядом ручей Золотой Рожок [16]. Начинался он на нынешней площади Ильича, где-то в том её углу, где платформа «Серп и Молот». Ручей тёк из тамошнего болота и впадал в Яузу где-то около Спас-Андроньевско монастыря.
Течёт он и сейчас — только заключённый в трубу.
Итак, бани, о которых идёт речь, стояли в Хлебниковском переулке, во втором доме от угла с нынешней улицей Сергия Радонежского (во времена постройки бань улица звалась Вороньей, потом «Тулинской» — в память об одном из псевдонимов Ленина и в 1915 году они числились за Кузьмой Дмитриевичем Языковым.
Годом постройки по разным документам значится 1903 или 1905 год.
Всякий, кто бросит со стороны взгляд на этот дом, увидит, что в лучшие свои годы он был нестыдным образцом московского модерна.
А уж что там было внутри, какие завитушки украшали потолки сразу после открытия — уже никому не ведомо.
Сейчас, правда, печи в нём остыли, и центральное отопление греет какие-то другие организации и вполне одетых людей. Что стало с ООО «Хлебниковские бани», зарегистрированном 23 октября 1992 года мне неизвестно.
Однако на стене дома намертво пришпилена вывеска «Сауна» с номером телефона. Правда, эта вывеска висит на торцевой стороне здания, и явно эта сауна не похожа на былое великолепие Хлебниковских бань.
Главный вход манит нас вывеской «Стоматология», и кажется, ещё теперь там размещается «Лига американского футбола».
Воспоминаний о Хлебниковских банях осталось мало.
Однако они присутствуют и в художественной прозе. Вот Евгений Богданов пишет: «…Ну, он и переулок вспомнил, Дружеский переулок, название-то какое, точно, Дружеский…
— Нет такого, — сказал частник. — Есть Товарищеский.
— Товарищеский! — воскликнул Сладков.
— А я — Дружеский! — Он захохотал облегченно, снимая внутреннее напряжение.
Частник вежливо подхахакнул и воспользовался моментом, припросил рублик. — Держи! — Сладков подал ему две трешницы.
— Я нынче щедрый.
— Все бы так, — с горечью вздохнул частник.
Сладков купил охапку тюльпанов у кочерыжницы и отправился на розыски Наташкиного двухэтажного, как он помнил, купеческой постройки дома. Память врубилась, а дома все не было, он прошел переулок раз, другой и, наконец, обнаружил его за высоким забором начинающегося строительства. Присмотревшись, нашел и дорожку, по которой жители дома сообщались с жизнью: в обход забора, под деревянный навес. У подъезда он заробел, но теперь у него была простая материальная цель — вручить тюльпаны, а то завянут; он шагнул в полутьму подъезда, задержал дыхание, потому что дышать было невозможно, видимо, подъезд служил строителям отхожим местом, и взбежал на площадку первого этажа…. Он нажал соседнюю кнопку и увидел, как в дверном глазке погасла световая точка. Затем что-то поскреблось изнутри, щёлкнул замок, и дверь отворилась на длину цепочки.
В освещённой прихожей стояла соседка Варвара Порфирьевна, востроглазая и востроносая старушонка.
— Вам кого? — спросила она, запахивая на тощей груди халат. А носом уже принюхивалась, как милиционер, а глазенками ощупывала загар на лице, короткие волосы. Сладков встал к ней боком, чтобы укрыть шрам, но она и шрам разглядела, в глазок ещё высмотрела и теперь быстренько, быстренько, как карточки в справочном табло, отлистывала его назад, на пятилетку в прошлое, к тому времени, когда он хаживал сюда и не единожды распивал с ней послебанную четвертинку.
По вторникам Варвара Порфирьевна тешила мощи веником. Хлебниковские бани, куда ходила она последние лет тридцать, работали без регламента, единственные в районе (а были еще Тетеринские, Воронцовские, Калитниковские), не перешедшие на сеансы. Можно было приходить к открытию и уходить с закрытием, если прихватить с собой какую-нибудь еду. Варвара Порфирьевна обыкновенно уходила из дому утром и являлась к обеду; выдув четвертинку, долго, смачно чаевничала на кухне, затем укладывалась вздремнуть» [17].
Этот фрагмент больше, конечно, рассказывает не о Хлебниковских банях, а о давнем местном мире, строе жизни Рогожской заставы, превращённой в Заставу Ильича.
Межу тем, место тут довольно примечательное.
Здесь в апреле 1923 года жил Алексей Толстой, вернувшись из четырёхлетней эмиграции. Сперва он приехал как сотрудник
