После выборов
Победа пришла к демократам в самом начале избирательной ночи. За Рузвельта проголосовало 22 815 539 человек против 15 759 930, отдавших голоса Гуверу. 57 процентов Рузвельта против 40 процентов Гувера. Рузвельт победил в 42 штатах. Двадцатипятилетний сын Джеймс пришел пожелать отцу спокойной ночи. Глядя на склонившегося сына, Рузвельт сказал: «Ты знаешь, Джимми, всю свою жизнь я боялся только одного — пожара. Сегодня я думаю, что боюсь еще одного». «Боишься чего?» — «Боюсь, что мне не хватит сил проделать эту работу».
В 30-е годы произошла чрезвычайная концентрация президентской власти, резко расширился ее объем Общенациональные программы «Нового курса» делали Белый дом центром принятия ощутимых повсюду мер, президент становился распорядителем многих судеб. Франклина Рузвельта восхищала эта растущая власть. Наверное, для того, чтобы как-то сократить дистанцию между собой и публикой, он приглашал к себе в утренние часы все большее число людей.
Вскоре после президентских выборов группа коммунистов посетила дом 49 на Шестьдесят пятой улице. Избранный президент принял их. Но, когда один из пришельцев попросил передать их мнение президенту Гуверу, Рузвельт сказал довольно резко: «Я простой гражданин и не могу ничего сказать президенту». Рузвельт начал действовать, только заняв Белый дом.
Президент Гувер (1928–1932) хотел вовлечь Рузвельта в собираемую им Международную валютную и экономическую конференцию. Рузвельт встретился с Гувером. Встреча не принесла сближения. Гувер бросил на лидера демократической партии несколько взглядов и в течение часа читал своего рода лекцию о международном аспекте проблемы долгов. Гувер предлагал создать комиссию по долгам.
Республиканцев трудно было остановить. Гуверов-ский министр сельского хозяйства назвал Рузвельта «заурядным лжецом». Министр военно-морского флота обратился к наземным проблемам: «В случае избрания Рузвельта дома и жизни сотни миллионов американцев будут поставлены под угрозу». Тон задавал президент Гувер: «Мои соотечественники! Фундаментальным вопросом является определение направления национального развития на сто лет вперед — либо мы проявим верность в отношении американских традиций, либо мы повернемся к нововведениям». По радио он призвал отвергнуть «фальшивых богов, раскрашенных в цвета радуги». Окружающим Гувер сказал, что видел в Рузвельте приятного политического легковеса, но теперь совсем потерял веру в его ум. Генри Стимсо-ну Гувер сказал, что Рузвельт — сумасшедший.
Рузвельт улыбался, кивал и даже однажды сказал Гуверу «да». Более детально ответить Гуверу он поручил Моли. Тот хорошо знал, что Рузвельт запретил обсуждать любые конкретные меры до своего вступления в должность. Гувер явно недооценивал своего гостя, мысль о том, что перед ним более глубокий человек и президент, не приходила ему в голову. Рузвельт отказался войти в гуверовскую комиссию. В день встречи Рузвельта с Гувером Британия осуществила очередной платеж Америке, а Франция этого не сделала. Гувер осудил выход из золотого стандарта, призывая к быстрейшему его восстановлению — ортодоксальная консервативная точка зрения, ставшая непрактичной.
В ноябре 1932 года Гувер телеграфировал избранному президенту о своем желании встретиться и обсудить насущные проблемы. Рузвельт заехал в Белый дом по пути на свой любимый курорт Колорадо-Спрингс в Джорджии. Хотя беседа заняла все послеобеденное время, она не дала конкретных результатов. Один из членов кабинета Гувера сказал: «Рузвельт забрался в яму, из которой не может выбраться». Час за часом Рузвельт отвергал приглашения присоединиться к тонущему кораблю Гувера. После визита к Гуверу Рузвельт утвердился в своем мнении не связываться с республиканской командой — об этом он говорил журналистам в Уорм-Спрингсе.
Рузвельт полагал, что обращение к международным проблемам в период кризиса нецелесообразно. Все эти повороты обанкротившейся администрации он считал напрасными метаниями. И ждал своего часа, беседуя с многочисленными конгрессменами — сплошное очарование, любезность, предложение сотрудничества.
Б конце 1932 года мировой кризис стал обретать свою высшую форму. В начале февраля 1933 года закрылись все банки в штате Мичиган, а затем и в десяти других штатах. Паника охватила оплот финансового мира Америки. Кризис теперь затрагивал государственные институты, стабильность международных отношений. Поворота к лучшему не было, ощущалось лишь свободное падение. Помощь безработным была минимальной. Объем трансакций сократился на 60 процентов. Объем новых контрактов уменьшился на 75 процентов. Сокращение нового капитала — 90 процентов.
Индекс Доу-Джонса упал с сентября 1929-го до марта 1933 года на 90 процентов. Тяготы испытали 5 тысяч банков — пострадали 9 млн вкладчиков. Выплавлялось только 20 процентов стали от объема 1929 года. Все несельскохозяйственное производство опустилось вдвое по сравнению с докризисным. Городское население сократилось на полмиллиона человек. Доходы сельскохозяйственного населения сократились более чем вдвое.
Но Америка теряла терпение, как теряла и свои деньги. 14 февраля 1933 года президент Гувер спел свою лебединую песню перед Национальным комитетом республиканской партии. Именно тогда начался окончательный коллапс банковской системы страны. После обеда губернатор Мичигана Уильям Комсток получил телеграмму из Детройта — банки штата взмолились перед последним вздохом. Банки потребовали от Комстока моратория на банковскую деятельность. К полуночи Комсток согласился и удалился в столицу штата Лансинг. 550 банков штата закрывались на восемь дней. Комсток назвал это «каникулами».
В разгар подготовительной работы демократов к власти на Франклина Рузвельта было совершено покушение. Мркество потребовалось Рузвельту уже на пути в Белый дом. В середине февраля невысокий темный человек выстрелил в Рузвельта, окруженного толпой в Майами. Избранный президент не пострадал, но смертельно ранен был мэр Чикаго Чермак. То, что Рузвельт спокойно воспринял опасность на людях, никого не удивило. Безработный Джузеппе Зангара выстрелил в него с расстояния примерно десять метров. Несколько человек получили ранения, но Рузвельт остался невредим.
В международном плане жертвами Великого кризиса стали, прежде всего, Америка и Германия. Если взять уровень 1929 года за сто процентов, то к 1932 году Америка и Германия упали до 53 процентов, Италия — 67 процентов, Франция — 72 процентов, Англия — 84 процентов. Япония уже начала массивные военные приготовления, и ее падение было наименьшим — 98 процентов. А Советский Союз выполнил пятилетний план 1928–1932 годов и достиг 198 процентов от прежних показателей: бросок с восьмого места в мировой экономической иерархии на второе. Такие западные интеллектуалы, как Бернард Шоу, возвратившись из СССР, требовали применения советского опыта на Западе.
Тем временем штаты Иллинойс и Джорджия перестали платить своим учителям. 45 процентов домов оказались заложенными. Налоги росли. За первые шесть месяцев 1933 года были закрыты — из-за невыплаты квартплаты или банковского кредита — четверть миллиона домов — по дому в день; семьи выбрасывались на улицу. За последующие четыре года денежные запасы населения уменьшились на четверть. Налоги выросли, национальный доход уменьшился на 30 процентов. В шахтерских городках Западной Вирджинии и Кентукки более 90 процентов детей страдали от голода. Миллионы американцев оказались на грани голода.
В городе Бирмингеме (Алабама) власти потребовали землекопов (десять часов работы за два доллара в день), и немедленно обратилось 12 тысяч претендентов. Численность желающих работать в СССР достигла 100 ООО человек. Аборигены Западной Африки прислали беднякам Соединенных Штатов экономическую помощь — 3 доллара 77 центов.
Наступила золотая пора критической, социально значимой американской художественной литературы — Джон Стейнбек, Эрскин Колдуэл, Джон Дос Пассос, Эдмунд Вильсон. Жестокая жизнь требовала перемен, а их трудно было ждать от самоуправных владык экономической жизни. В Америке осуществление властных полномочий возможно только при условии нахождения общего языка со средствами массовой информации.
При Белом доме были аккредитованы примерно сто журналистов. Сначала дважды в неделю, а потом еженедельно президент Гувер встречался с журналистами и, «не для цитирования», обсркдал события национальной и международной жизни. Периодически он раздражался, но обычно вел себя легко и непринужденно. Чаще всего сохранял доброе расположение духа и нередко очаровывал представителей ведущих газет. У него попросту не было времени «заводить дружбу» с влиятельными представителями прессы, которых он лично высоко ценил, он не был так дружествен с представителями «второй древнейшей профессии», как Теодор Рузвельт и даже Уильям Тафт.
