Дмитрий Мамин-Сибиряк - Избранные письма

Теперь о письмах. Вот не умею писать, и конец тому делу. Странно, что в своих рассказах я пишу недурные письма, а лично от себя не умею. Это мой недостаток, в котором охотно каюсь. С большим удовольствием читаю Ваши письма и могу только завидовать. Право, Маруся, так…

Что Вам сказать о себе и своей жизни — все по-старому. Петербург мне давно надоел, и я с радостью переселился бы куда-нибудь в провинцию, но пока это только одна мечта. За последнее время у меня особенно много неприятностей, и я часто подумываю о Вас — приехать, отдохнуть, поговорить. У нас тоже осыпаются листья и тоже холодно, но я люблю осень, потому что не тянет из дому — сидишь и строчишь. Кстати, только кончил два романа, как приходится начинать новых два, не считая мелких статей. Достаточно сказать, что в течение месяца я кончил роман в «Рус.[31] бог[32]» и «Мир божий», потом написал по рассказу в «Вокруг света», в «Детское чтение», в «Детский отдых» и в «Рус.[33] ведомости», а сейчас пишу для «Артиста». Итого, шесть изданий. Как видите, я не сижу, сложа руки, и Вы меня извините, если я не всегда аккуратен по части писем. Да, опадают осенние листья, что мне напоминает собственную осень. Много было пожито и пережито, а, строго говоря, не стоило жить. Ведь каждый, в конце концов, приходит к заключению, что его жизнь сложилась совсем не так, как бы следовало — право, для этого не стоило жить. Впрочем, не стоит говорить. Остается смотреть на себя уже со стороны…

Моя девчурка очень поправилась в Царском и теперь бегает. Она все говорит и очень много проказничает. Я ее страшно люблю и боюсь за каждое дыхание. Часто смотрю и думаю: что-то ее ждет… С какими людьми она будет жить, какие интересы будут ее занимать и т. д. Отец уже стар и может не увидеть ее большой. Эта мысль меня постоянно ест.

Читая Ваше письмо, я невольно завидовал кипучей работе в Емпелевке и невольно подумал, что мне не о чем Вам писать в соответствующем тоне, — интеллигенцию Вы знаете, писателей еще лучше. Скучно…

Целую Ваших деточек. Простите опять за сухое письмо…

Ваш Д. Мамин.

На конверте:

Воронеж. Заказное.

Его высокоблагородию Григорию Акимовичу д-ру Гончарову

Для передачи Марии Васильевне Эртель.

Дорогой друг Виктор Александрович.

Вчера вечером получил твою телеграмму, а сегодня отправил в «Русскую мысль» рукопись, две первых части, что составит около 9 печ. листов. Будет еще около 12. Надеюсь кончить к 15 января. Передай Вуколу Михайловичу, что мои условия 150 р. за лист. А затем, я его предупреждал, что по предъявлении рукописи деньги вперед. Оговариваю все эти условия вперед во избежание недоразумений впоследствии.

Дальнейшее действие романа заключается в быстром вторжении капитализма, в лице крупной хлебной торговли, винокуров и банковских операций. Последняя часть состоит в описании голода. Галактион делается банковым воротилой и пароходчиком. Мелкое купечество и крестьяне разорены. В голодный год Галактион привозит дешевый сибирский хлеб на своих пароходах и получает от его продажи голодным до 1000 процентов. Отец, Михей Зотыч, удалившийся в скиты, является, чтобы проклясть любимого сына. Жена Галактиона спивается, он живет с ее сестрой Харитиной, которая кончает самоубийством.

Жму твою руку.

Твой Д. Мамин.

Пожалуйста, высылайте корректуры.

Ваш друг, т. е. я, Марья Николаевна, очень болен… Тоска, тоска и еще тоска… Вы знаете только внешнего человека, который время от времени сумасшествует, которого судят, бранят и жалеют, но есть и другой, гораздо лучше — тот внутренний человек, которого никто не знает, даже Вы. Скучно… Тоска… Два состояния: работа и тоска… Что делать? куда итти? Проще — куда деваться? Все пути-дороженьки заказаны, а посему об этом будем молчать.

Мне нравится, что есть еще люди, которые могут обвинять и жалеть — счастливцы… Я никого не обвиняю, а, напротив, всех оправдывал и всегда.

Жму Вашу руку.

Ваш Д. Мамин.

Когда Вас можно видеть?

Очень Вам благодарен, Яков Лазаревич, за присланные фотографии — деньги за них поставьте в мой аванс. Кстати, рассматривая фотографии первосвятителей и угодников русской церкви, я постепенно дохожу до понимания той нити, которая связывает их с былинными богатырями. У такого громадного художника, как В. М. Васнецов, не может быть произведений случайных и ничем не связанных между собой. Крупное творчество цельно — это прежде всего, и из него, как из сказки, слова не выкинешь.

Как мне кажется, «Богатыри» служат прекрасным дополнением «святителей». И тут и там представители родной земли, за ними чуется та Русь, на страже которой они стояли. У богатырей преобладающим элементом является физическая мощь, они своей широкой грудью защищали всю родину, и вот почему так хороша эта «застава богатырская», выдвинутая на боевую линию, впереди которой бродили исторические хищники. Чем больше я думаю об этой картине, тем сильнее она мне нравится. «Святители» являют другую сторону русской истории, — еще более важную, как нравственный оплот и святое святых будущего многомиллионного народа. Эти избранники предчувствовали историю великого народа и верили в нее глубоко, верили даже тогда, когда все кругом рушилось, — богатыри перевелись, княжы продавались оптом и в розницу в Орде, а остатки Руси сбились на севере. И по вере их все сбылось…

Пока только, а дальше подумаем.

Передайте мой привет Виктору Михайловичу.

Жму Вашу руку.

Д. Мамин.

P. S. С Тихомировым говорил — он ничего не имеет против изданий «люкс», если мы их возьмем из изданного им сборника для младшего возраста. Не знаю, на чем остановиться для первого опыта. Прочтите и напишите, что Вам больше нравится. Вышлю Вам «Аленушкины сказки», которые принадлежат мне.

Я Вам говорил относительно условия будущих изданий и считаю нужным, во избежание недоразумений, еще раз повторить их: Вы их издаете на свой счет и покрываете все расходы из продажи первых экземпляров, затем вычитаете комиссионные и накладные расходы, а остальное, то есть чистая прибыль моя. На последнее я имею некоторое право, потому что писал эти рассказы за расколотый грош. Главное, чтобы рисунки были мои, что очень важно для следующих изданий.

Милая, дорогая мама, твое письмо я получил как раз в день именин, в три часа, когда начали съезжаться мои гости. Были у меня из известных тебе: Огарков, Тихоновы, Анна Михайловна, Томашевские, Шелковский, завертывал Дмитрий Иванович Рихтер (он тоже был именинник), Южаков. Из неизвестных — д-р Жихарев, студент Воронов, художник Ельшин, педагог Позняков, m-me Слепцова. За столом сидели тринадцать… Обед состоял из сибирского пирога — соленая осетрина с капустой, ростбиф и судак в 8 фунтов. Одним словом, все как следует.

К моим именинам подошла и статья обо мне Скабичевского в «Новом слове». Старик размахнулся и даже поставил меня превыше облака ходячего, чего уж совсем не следовало делать. Напрасно он сравнивает меня с Золя и еще более напрасно ругает последнего, чтобы вящше превознести меня. Много крови он испортил мне раньше, то есть Скабичевский, а теперь хвалит. Благодарю бога, что я пережил свой критический литературный период без всякой посторонней поддержки и пробил дорогу себе сам, так что сейчас для меня похвала Скабичевского имеет значение только в… торговом смысле, то есть для продажи изданий, хотя честь и лучше бесчестья.

Живем мы по-прежнему. Занят изданиями. Завтра кончаю последнюю восьмую сказочку Аленушкину и выпускаю сразу двумя изданиями — одно дешевое, а другое роскошное.

Тетя Оля всем кланяется. Аленка тоже и Лиза. Последняя продолжает учиться и не ослабевает энергией.

Целую всех.

Твой Дмитрий.

P. S. Жалею Лизу — что с ее глазами? У меня тоже начинается что-то — не могу работать при лампе. Моя глухота прошла сама собой.

У нас стоит уже зима — 5° холода.

Милая, дорогая мама,

Давно я тебе не писал, да и не о чем было писать, ибо у нас все по-старому, за исключением маленьких хозяйственных новостей, как новый платяной шкаф, который я купил для себя, кровать и ширма японская — все вместе заплачено 73 р. Затем, обиваем новой материей маленький диванчик, который стоит в комнате тети Оли. Как видишь, новости самого скромного хозяйственного характера.