Мы решаем иначе. И вот уже «Жинетта» со своим яликом водружены на крышу вагона. Их доставка в Монлюсон к подножию Центрального массива обойдется нам в пятьсот франков.
Нас ожидает встреча с игрушечным каналом, а также с игрушечным краем; на протяжении всего пути нас сопровождает игрушечная река — Шер.
Как можно всерьез принимать эти шлюзы? Они такие узкие, что если кому-то нужно попасть на другую сторону, то он даже не станет обходить их, а просто перепрыгнет через них, оттолкнувшись обеими ногами сразу.
А вот еще суда, те, что называют «берришонками»! Просто смешно ставить на такое двигатель. Лошадь может одним рывком вытащить их из воды.
Поэтому впрягают ослов, бывает что и одного мула, который выглядит гигантом рядом с тем, что он тащит.
В каждой деревне весь канал заполняют утки и гуси, они с любопытством поглядывают на пришельца. Проходит ли тут хоть три судна за день? Не всегда!
А еще есть мосты! Подъемные! Обслуживающего персонала на них никакого. Некоторые из них стоят вдали от всякого жилья неизвестно зачем, разве что оживляют пейзаж да забавляют детей, которые день-деньской погоняют палками ослов, тянущих баржи.
Нужно, ухватившись за цепь, повиснуть на ней. Мост поднимется. А как только судно прошло — взбежать по наклонной почти вертикальной поверхности настила, и он опустится.
Порой мосты встречаются через каждые пятьсот метров. По высоким берегам пасутся козы, вяжут старухи.
Попадаются, увы, и рыбаки с удочками. Их можно повстречать всюду: на реках и каналах, на Севере и на Юге. Их можно повстречать в любой день недели, так что порой задаешься вопросом, сколько же рантье во Франции.
А между тем вода принадлежит прежде всего рыбаку с удочкой. Попробуйте доказать ему обратное. Едва заметив вас издалека, он начинает бросать в вашу сторону свирепые взгляды. Затем знаками приказывает:
— Сбавьте ход! Возьмите подальше от берега!
Но когда на каждые сто метров приходится по рыбаку, а ширина канала шесть метров, сделать это сложно. Красный поплавок исчезает в водоворотах. Леска запутывается. Плывите прочь. Ничего другого вам и не остается. Плывите прочь и постарайтесь не оборачиваться…
Лучше уж подойдите вплотную к маленьким «берришонкам». Там прямо на палубе готовят еду, купают ребятишек. Проплывая мимо, вы уловите аромат рагу, запах мыльной воды, в которой плещется малыш.
Уже к пяти годам эти малыши, погоняя ослов, будут проходить по тридцать километров в день. Я помню одного такого лет шести. Судно стояло. Мальчуган драил палубу, обильно окатывая ее водой, которую черпал ведром из канала.
Я подхожу, чтобы сфотографировать его. Он не возражает. Затем, кивнув назад в сторону каюты, говорит серьезным тоном:
— А теперь уходите. Там сейчас умирает мой братишка. Лучше, чтобы вас никто не видел.
Из конюшни посреди судна показалась голова осла, недоумевающего, почему судно стоит на месте, как будто сегодня выходной.
А палубу мальчик драил, вероятно, из-за предстоящих похорон.
Мы пересекаем Луару по судопропускнику на опорах, и вот перед нами уже иная картина. Чувствуется близость Парижа. В каналах преобладают суда крупных компаний.
Мужчина и женщина, которых мы замечаем на борту судна, — это не его владельцы. Их не волнуют расписные стекла. Это рабочие; они получают сколько-то франков в месяц плюс надбавку за скорость.
Выиграть у графика один час, один день — значит пополнить свой бюджет.
Летом сделать это совсем не просто. Суда перегружены. Вода стоит низко. В иных местах двум баржам уже не разойтись, довольно нагрузить их до ватерлинии, чтобы они увязли в иле.
И до самого Сен-Маме, где нас вновь ждет встреча с Сеной, шлюзы следуют один за другим.
Нам то везет, то нет. В одном месте мы нагоняем караван из четырех-пяти абсолютно схожих между собой судов, которых тянут тощие мулы. Мы узнаем рудовозы — нашего врага номер один: самые тихоходные и громоздкие, они занимают собой весь канал.
Спрашиваю у смотрителя:
— Сколько их?
— Какая вам разница! Они так тянутся до самого Сен-Маме.
— Что?
— Идут друг за дружкой. Их там штук двадцать.
— Но…
— Это свадебные гости!.. Позавчера в Сен-Сютюре справляли свадьбу, ну вот они и поджидали друг друга. Они все между собой в родстве. Кажется, здорово там погуляли два дня.
— А теперь…
— Приустали. Идут гуськом. Но по вечерам умудряются продолжать гулянку. Устраиваются так, чтобы в караван не могли вклиниться чужие суда.
Для нас это обернулось тем, что три дня мы передвигались со скоростью два километра в час. Слишком короткие пятисотметровые бьефы не давали нам закончить обгон до указательного столба. Однажды нам почти удалось это сделать. Тогда возница распряг лошадь и пустил ее вскачь до надписи «Обгон запрещен».
Неужели мы будем спорить?
Шлюзы рассчитаны строго на ширину и длину барж. На их осадку плюс несколько сантиметров. Следовательно, судно, продвигаясь вперед, должно вытеснить всю воду, место которой оно займет. Для этих целей используют силу одного-двух мулов.
Я видел рудовозы, у которых нос уже был в шлюзовой камере, но, прежде чем там оказывалось все судно целиком, проходили еще долгих полчаса.
А мы с нашим быстроходным катером были позади них! Да что я говорю? Я был на воротах! Я помогал маневру, чтобы выиграть несколько минут.
Все же в одно прекрасное утро нам удалось от них оторваться. Возницы встают в три часа ночи, чистят лошадей и к четырем часам запрягают их, поскольку по правилам шлюзы открываются только, когда солнце уже взошло.
В темноте на всех судах слабо мерцают огни конюшен. Ржут, бьют копытами лошади. Позже из кают начинает доноситься запах кофе, все явственнее проступают в сероватой мгле фигуры окоченевших людей, которые похлопывают себя руками по бокам, чтобы согреться.
Где-то в хлеву доит коров батрачка, женщины покидают баржи и отправляются с кувшинами на поиски молока. Перед нами шлюз. Вода плещется. Смотритель спит. Мы не сводим глаз с его окон.
Тревога! Все головы разом поворачиваются: только что в одном из окон вспыхнул свет. Первое на очереди судно уже проталкивается к воротам. Остальные судовщики спорят.
— Говорю тебе, уступишь мне свое место — я в долгу не останусь. Сам знаешь, не в последний раз видимся…
— Никак не могу! В «Ситангет» нас ждет теща…
Смотритель одевался долго. Наконец он появляется на пороге, заглатывая на ходу ломоть хлеба. Один из возниц хочет начать маневр.
— Не так скоро! Еще время не вышло! Вам только дай волю, вы и в два часа ночи поднимете.
И он поглядывает на часы, с удовольствием вдыхал свежий утренний воздух. Крутится рукоятка привода. Скрежещут зубья передачи. Гудок вдалеке возвещает о том, что к шлюзу подходят другие суда, все они будут идти до тех пор, пока не стемнеет, а в это время года темнеет в восемь вечера. У каждого шлюза возница пропустит по стаканчику белого вина или рома. В полдень он вздремнет часок на траве рядом со своей лошадью.
Но моторные суда будут идти без остановок. И придется снова и снова крутить приводы затворов, ворот — работы хватит всем: мужчинам, женщинам, ребятишкам, даже самым маленьким из них, во время маневра они будут держать руль.
В одно такое утро нам с помощью обмана удалось бежать. Мы поднялись раньше самих возниц. Выпили холодного кофе. Умылись водой из канала. Затем тихонько на веслах протиснулись между судов к воротам.
Я стал поворачивать рукоятку. Раздался скрежет. Послышались голоса, ругань, протесты. А я с тревогой наблюдал за темным окном в доме смотрителя.
Когда тяжелые шаги были совсем близко, мы уже закончили шлюзование. Я завел двигатель. Мы стремительно рванулись вперед.
Рудовозы из свадебного кортежа остались позади. Так мы выиграли дня три-четыре.
Вскоре мы были у Сен-Маме, где нас встретила Сена: караваны барж, тянувшиеся за буксирами, шлюзы, куда заталкивали до десяти судов за раз, и мы терялись там среди рулей, становились незаметными, и у нас забывали спросить документы.
Почти полгода мы жили на воде, одетые чаще всего в одни купальные костюмы. Мы прошли через тысячу шлюзов, и в большинстве случаев нам приходилось самим поднимать затворы и открывать ворота.
Руки у нас покрылись мозолями, ногти обломались, кожа обветрилась, волосы выгорели.
Еще месяц после этого мы выглядели в городской одежде нелепо, как вырядившиеся крестьяне.
Несколько дней спустя мы в Фекане уже заказывали другое судно, мы спешили туда каждую неделю, чтобы как-то ускорить работы — жизнь на суше была не для нас.
Сколько раз, переходя через какой-нибудь парижский мост, мы замечали баржу:
— «Помидор»! Помнишь на Соне! Те люди, что дали нам сахарного песку для клубники.
