Эдик Бродский - он же "дядя Эдя большой" - термист, работавший в горячем цеху, еврей. Он не умел плавать, а потому не имел права участвовать в гонках, но гонщиком был страстным, и ни у кого не поднималась рука отстранить его от скутера.
Другой, "дядя Эдя маленький", шлифовщик, действительно был маленьким, этакий Иванушка с голубенькими глазками - но был отчаянным донжуаном, на станции появлялся всегда с разными миниатюрными очаровашками, и часто выигрывал гонки благодаря своему малому весу.
Был и финн Пекке, и немец Шнолль, и уж не вспомню всех, но интернационал полный. И никто никогда не делал из языка проблему - говорили, как кому удобнее, и все прекрасно понимали друг друга.
К тому времени, когда пришлось мне выбирать дорогу в жизни, я уже выступал за заводскую команду, даже успел занять призовые места - и мужики из секции дали мне рекомендации для отдела кадров Автозавода. Я пошёл на завод, а 11-й класс оканчивал в вечерней школе.
По периметру завод охраняла армия - солдаты стояли и на вышках, и в проходных. Я добирался до Восточной проходной, называл свой номер - 17-33, солдат доставал пропуск из ячейки, я называл фамилию, имя и отчество, солдат сверял меня с фотографией и отдавал пропуск. С пропуском я доходил до своего цеха №57, который охранял стрелок ВОХР, и бросал пропуск в щель табельной. Щель закрывалась ровно в восемь часов, после этого времени пропуск сдавался мастеру с объяснительной запиской о причине опоздания.
Цех №57 изготавливал нестандартное оборудование. Прежде всего - стенды и системы для испытаний новых двигателей, а во-вторых - что требовалось огромному заводу в самых разных сферах. Помню огромную - метра два высотой и три длиной - вареничную машину. Её придумал для заводской столовой какой-то энтузиаст, ветеран-инженер, вышедший на пенсию. И руководство поддержало почин, обеспечило всем необходимым для творчества.
Там же увидел однажды странной формы автомобильные крылья: была идея выпускать на заводе грузовые автомобили как ширпотреб, и для прикрытия основного - ракетного - производства. Но идея с автомобилями не пошла, и в качестве ширпотреба выпускали трактора типа "Беларусь". В те годы журнал "Огонёк" часто печатал фотографии наших тракторов, покрытых тёмно-вишнёвой "тропической" эмалью на фоне пирамид, или джунглей, или прерий - это были именно те, днепропетровские трактора, сделанные на п/я 186, которые шли в сорок стран мира.
В цехе было множество цветов и домашних растений, стояли автоматы с газированной водой, а посередине цеха были три новеньких токарных станка типа 1Е61МТ - салатового цвета, с тёмно-зелёными суконками для инструмента поверх передних бабок. Один из них - средний - стал моим.
Учил меня токарному делу Иван Тимофеевич Шевцов. Культура производства начинается с общей культуры, в том числе и с культуры одежды. Иван Тимофеевич всегда был подтянут, чисто выбрит, одет - как одевалось руководство завода и инженеры, у станка - в аккуратном белом или голубом халате, галстук - по технике безопасности - пристёгнут зажимом. Обучение начинается с уборки станка. Смена кончается - станок надо абсолютно чистым и смазанным передать сменщику. И неважно, что через пять минут станок снова засыплет стружка, зальёт эмульсия - ты должен взять белую тряпочку, провести в нескольких местах по станку и показать сменщику, что на ней только масло, а не грязь. И позор, если сменщик проведёт той же тряпочкой в каком-нибудь закоулке и с иронической улыбкой покажет тебе следы грязи.
Шаг за шагом обучал меня Иван Тимофеевич мастерству - и подбору резца по материалу, и заточке инструмента, и измерениям, и настройке станка, и многому иному. Но, главное - отношению к делу, пониманию того, что от тебя зависит многое - и труд тысяч людей, которые вместе с тобой делают ракету, и безопасность страны. И здесь подвести никого нельзя - всё должно быть сделано точно, качественно и в срок.
На испытательных стендах стоят манометры, измеряющие сотни атмосфер. И давление - не воды или воздуха, а опасных и агрессивных жидкостей. Если манометр не выдержит - испытатели могут погибнуть. Поэтому манометры закрывают крышками из толстого, в три-четыре пальца, оргстекла. А крышки крепятся мощными болтами.
И вот мне поручено сделать несколько десятков таких болтов - срочно, утром испытания! Чертежи, материал, записка для охраны от начальника цеха, что задержался по производственной необходимости, готовы. И сделал, уложился, хотя часа два шёл потом домой - среди ночи, по морозу, мимо старого кладбища.
А потом стал самым молодым на заводе ударником коммунистического труда - тогда к этому званию относились очень серьёзно, и давало оно право на личное клеймо, не ОТК, а рабочая совесть была самым строгим контролёром.
Окончил школу, поступил в институт, работал на кафедре, потом снова в ВПК, но уже по электронике - и никогда не жалел, что получил на заводе рабочую закалку. Это только помогало в жизни.
За годы "самостийности" и капитализма утеряны уникальные технологии и производственные секреты, разрушены цеха и производства.
Всё можно было бы восстановить. Но кому? Где сейчас мальчишки, которых страна вырастила здоровыми, умными, честными, интересующимися наукой и техникой, в авиамодельном кружке узнающие закон Бернулли, а в радиокружке - закон Ома? Где сейчас мужики, для которых своё мастерство - гордость и радость, которые после работы ещё и придумывают, как сделать уплотнительное кольцо, чтобы компрессия не снижалась при изменении геометрии от нагрева? Где те школы рабочего мастерства, которые передаются от поколения к поколению, те знания и навыки, которые не привьёшь никакими инструкциями?
Когда-то американцы придумали нейтронную бомбу, убивающую излучением всё живое, но оставляющую целыми дома, заводы и фабрики.
Но применённая сейчас психологическая бомба оказалась ещё страшнее нейтронной - она убила в людях всё лучшее, убила человека в человеке - потому и рушатся обезлюдевшие дома, останавливаются заводы, исчезает производство.
И в полной мере это касается Южмаша
Владимир Карпец
24 сентября 2014 1
Политика Общество
Мы подходим к окончанию нашего очерка о социал-монархизме, каковой скорее есть "сумма Русской истории", чем строгая идеология. Это "задание", которое можно кратко определить следующим образом. Духовно-историческое преемство от Древней, киевско-новгородской, и, прежде всего, Московской Руси, включающее преемство Римско-византийское (но к нему не сводящееся), правовое преемство от Российской империи, прежде всего династическоне, на основе Клятвы 1613 года и Указа об Императорской фамилии 1796 г., военно-организационное и социально-организвационное преемство от СССР (за вычетом навязанного "марксизма-ленинизма"). Осуществлению этого синтеза должен быть посвящен весь последующий "русский праксис". Разумеется, как из "советского" "вычитается" "марксистское", так и из предыдущих эпох "вычитается", например, крепостническая зависимость эпохи 1762 ("Указ о дворянской вольности"), 1862 гг. и связанное с ним "западничество" высших слоев, или же "церковное реформаторство" XVII века. Да, не "данность", а "заданность".
Однако, поскольку мы говорим о социал-монархизме в реальном политической контексте, применительно, мы вынуждены хотя бы кратко говорить о взаимоотношении и взаимодействии с современными политическими идеологиями (на наш взгляд, уходящими в прошлое).
Конечно, в Русском былом для социал-монархизма важнее всего собственно отечественная монархическая традиция - от "Слова о законе и благодати" митрополита Илариона Киевского, через послания священноинока Филофея о Третьем Риме, Степенную книгу благовернаго Царя Ивана Васильевича Грозного и Уложенные грамоты первых Романовых - до триады "Православие, самодержавие, народность" и последующих трудов Льва Тихомирова и Константина Леонтьева. Россия как Не-Запад, отстаивание свободы от "романно-германского плена" - в этом социал-монархизм полностью солидарен со славянофилами и особено евразийцами и неоевразийцами (с некоторыми оговорками по поводу "идеократии").
Как бы ни было прискорбно, социал-монархизм практически ничего не может взять из родившегося в горниле междоусобной брани 1917-1922 годов. Признавая патриотизм, личное благородство и подвиг Белых, мы не можем принять поведения большинства Белых вождей в 1917 году и их дальнейший республиканизм и "непредрешенчество" (за исключением отдельных светлых фигур). Легко видеть и ограниченность монархических проектов в эмиграции, как правило, "нерефлективных" и ориентированных лишь на прошлое (кроме "младороссов" и, отчасти, Солоневича, впрочем, часто впадавшего в "культурное плебейство") Но и "красная история" для нас начинается лишь после 1924 года - с того момента как Сталин объявил народный (он назывался "ленинским") призыв в партию, и она постепенно стала превращаться в русскую хотя бы этнически. Этот процесс завершился событиями 1937-38 гг, когда были уничтожены "революционеры-ленинцы" и началось частичное восстановление Империи, так и не обретшее целостного завершения и закончившегося "ленинским" реваншем ХХ съезда. Если бы "поздний сталинизм" 1943-53 гг. получил свое государственно-строительное завершение и был "достроен", он мог бы быть приемлем. Таково отношение к "советскому прошлому" - также при полном признании таких его побед, как ядерный щит, Русский космос, социальные достижения - медицина, образование Социал-монархизм - не "антисоветская" идея, но и не "советская" Это может кому-то нравиться или нет, но это так.
