ЧЗД выжил в 1918 году, служа и белым, и красным. Выжил в 37-м, помалкивая и угождая. Нынешние ЧЗД обосновались на блошиных рынках, на вещевых, на книжных развалах, в "комках", более ловкие — в банках, фондах и ассоциациях. Людьми с зажмуренной душой набиты коммерческие структуры. У них свои зажмуренные газеты. Зажмуренное телевидение, зажмуренный мир мещанской демократии. ЧЗД не имеет национальности. "Вот на нашей лестничной площадке, — рассуждает ЧЗД, — живут армянин, поляк, еврей и я, русский. Они для меня все равны. У нас никаких конфликтов".
Народ для такого человека — это он сам в единственном числе. Родина его — лестничная площадка. Такие презирают "чужой" район Москвы и всю русскую провинцию. Это они изобрели словечко "лимита". Это сбылись их тайные сладострастные желания — расстрел, уничтожение оплота русской провинции в столице — съезда Советов.
Чувство народа у ЧЗД, как защемленный нерв, как неразвитая мышца в плече кабинетного интеллигента. Оно, чувство народа, или мешает Ч3Д, или просто ему не нужно.
Такие утром 5 октября на Смоленской площади фланировали по разбитым стеклам, пинали гильзы на Арбате и искали выгодный курс доллара на обмен. Такие пойдут голосовать, будут улыбаться омоновцам у избирательных урн. Боже мой, сколько их в Доме российской прессы! Какое ведомство они себе отгрохали на Пушкинской! С охранниками, с барьерами, со строжайшей пропускной системой. Какие кабинеты, какие лифты, какие буфеты! Какие гонорары нужно получать, чтобы пообедать там, какие оклады! Как сильно надо зажмуриваться!
Как нам жить с ними?!
На похоронах друга, погибшего 4 октября, я видел ЧЗД, который и на кладбище проехал на собственном автомобиле, сунув привратнику тысячу. И лопату кинул у конторы, облепленную глиной, прямо под объявление "Инвентарь принимается только в чистом виде".
Ч3Д хоронил своих. Мы — своих.
На трех холмах Митинского кладбища одних мы зарыли в землю, других сожгли, и пепел в урнах, похожих на цветочные горшки, замуровали в ниши колумбария. Прах третьих еще хранится дома: надо скопить деньги, чтобы купить место на кладбище.
Вот и захлопнулся смертельный капкан: их убили, потому что они не желали работать на воров, а чтобы их захоронить, чтобы срочно заработать 100 тысяч на погребение, их родственникам и друзьям придется идти к этим ворам. Кто, кроме мафии, может отвалить такую сумму за "халтуру"?!.
Трудно говорилось у свежих могил.
Сорванные в восстании голоса были тихи. Старые слова устарели. Новых до удушья мало. Они еще только нарождались в душах, на ходу складывались в эпические понятия. Речи были сбивчивы и отрывочны.
На октябрьском ветру у разверстых могил героев на окраине Москвы говорили о тысячелетии России, построенной на подвигах и смертях таких же русских мужчин. Говорили о стоустой народной молве, которая и без газет, и без телевидения разнесет весть о героях и всколыхнет миллионы других душ, чутких на добро и правду. Говорили о священном праве на восстание и о том, что не надо жалеть погибших: впору завидовать их счастливой доле смерти за свободу, честь и достоинство оскорбленного народа.
РУССКАЯ МУЗА НА БАРРИКАДАХ Октябрь-93: строки, рождённые в те дни...
30 сентября 2003 0
РУССКАЯ МУЗА НА БАРРИКАДАХ Октябрь-93: строки, рождённые в те дни...
Юрий КУЗНЕЦОВ
ОСЕННЯЯ ГОДОВЩИНА
"Октябрь уж наступил..." А. Пушкин
С любовью к Октябрю Россия увядает,
Она жива сегодня, завтра нет.
Зажги свечу и плачь!.. Уж роща отряхает
Кровавые листы — их так любил поэт.
Народная слеза в осадок выпадает,
Народная тропа уходит на тот свет.
Татьяна ГЛУШКОВА
СОРОКОВИНЫ
Не в огненной клокочущей геенне,
не в пропастях бездонных и глухих,
не там, где стонут аспидные тени, —
их души водворятся во благих.
Снег забинтует раненую Пресню.
Смотри: кругом — бело, и ветер стих.
Больная совесть обмирает с песнью:
"Их души водворятся во благих!"
Так хор летит!.. И небеса отверсты
для слов любви, мольбы —
для слёз одних!
И внемлют облака, и слышат звезды:
"Их души водворятся во благих!"
Их души — во благих?.. Без покаянья
принявших смерть?..
Что знаем мы о них?
Светлы в купели чистого страданья,
их души водворятся во благих.
И вся Москва —
хладеющий Некрополь, —
как павший Рим, нетленна в этот миг.
Хрустальной кроной
вторит звонкий тополь:
"Прими их, Правый Отче, во благих!"
И сизари летят за длинным гробом,
Благая весть трепещет в клювах их.
И веруем в томлении глубоком:
"Грешны — а водворятся во благих!"
Всю смерть поправ
своею краткой смертью,
повергнув в гибель недругов лихих,
одну — под всей крутой
небесной твердью —
узрят они Россию во благих.
И ты молись, дитя в промерзлой шубке,
и ты, старик, — за правнуков своих:
в крови, во гладе, веткой на порубке —
воспрянем, воссияем во благих!..
Владимир ЦЫБИН
СПИСКИ
Ещё с праведной Трои
на Голгофе судьбы
умирают герои,
выживают рабы.
В Белом доме густые
поредели посты —
выживают Руцкие,
умирают бойцы.
Но лишь кончатся сроки,
оборвутся концы —
погибают пророки,
торжествуют слепцы.
Но стоит мир спасённый
для добра и любви
не на рабьей, казённой —
на закланной крови.
И как скорбные списки
непокорных имён,
храмы и обелиски
тем, кто был побеждён.
Лев КОТЮКОВ
4-е ОКТЯБРЯ 1993-ГО ГОДА
"Я не знаю, зачем и кому это нужно?.." А. Вертинский
Все безумнее сны.
Все темнее прозренья.
Остывают с закатом стволы батарей.
И не помнит Земля своего сотворенья,
И не знают погибшие смерти своей.
Но я знаю, зачем и кому это нужно!..
И от знания тайного жутко душе.
Меркнет солнце кровавое в каменных лужах,
И закат на последнем стоит этаже.
И со скоростью потустороннего света
Поглощает Россию последняя тьма.
Меркнет Солнце Земли.
Мне не надо ответа
В этом мире, до срока сошедшем с ума.
И роднятся навек души павших в потемках,
Чтоб с отчизной земною идти до конца.
И безумная женщина ищет с плачем ребенка,
От военного света не пряча лица.
"Я не знаю, зачем..."
Мне не надо ответа
На угрюмых углах
сумасшедшей страны.
И последняя тьма —
мать грядущего Света
Поглощает навек мертвый лик Сатаны.
Наталья ЕГОРОВА
***
Эти люди с глазами крыс,
Если им отдают приказ,
Эти люди с глазами крыс
Безоружных — стреляют нас.
Мы стоим уже много дней.
Защищая честь и закон,
Под сплошной полосой дождей,
Под дубиной твоей, ОМОН.
Много суток — кровавый смрад
На проспектах и в тьме больниц.
И медсестры отводят взгляд
От разрубленных наших лиц.
Но запомнил мой брат в крови:
Пусть и немощна наша плоть —
Много мужества и любви
Нам сегодня дает Господь.
Но запомнил убитый брат.
Как горит над Россией всей
Богородицы дивный Плат
В желтых листьях и тьме дождей.
