Я сижу на окраине неба, на шпиле высотки.
Я – какая-то птица, для птицы – я просто красотка.
Я тебя усадила бы рядом, но ты не готов.
Представляешь, «мои» улетели туда, где теплей.
Говорят, там действительно лучше, – мне сложно поверить.
Говорят, там не водятся разные дикие звери, –
Может быть (все нормальные звери боятся людей!)…
Представляешь, они говорили: придут холода,
Всё вокруг растерзают и зелень лесов уничтожат,
Говорили: вить гнёзда в подобное время негоже –
Если птенчик родится, придётся ему голодать.
Представляешь, мне кажется, им не вернуться назад.
Им в далёких краях уготовлено что-то такое,
Что широкие крылья повяжет цепями покоя,
Что затмит ощущенье полёта и радость в глазах.
Понимаешь, они же мне братья, а я им – сестра,
Но мы слеплены были как будто из разного теста:
Мне родная земля никогда не покажется тесной,
Как бы грозно ни выли, предчувствуя зиму, ветра…
Станислав БОЙКО, Украина, ДНЕПРОДЗЕРЖИНСК
МАСЛЕНИЦА
Поцелуйного дня полудикий обряд…
Где-то в дебрях души торжествуя,
Бутафорский ямщик подгоняет наряд,
Допотопную упряжь и сбрую.
Попрощался с женой – на два дня холостяк,
Поплевал на полозья – готово!
А двенадцатилетний орловский рысак –
Снова в роли коня коренного.
Пусть тулуп – напрокат, ямщику – нипочём,
Заводила, шалун и проказник,
Он вернётся назад завтра с постным лицом,
Но сегодня – пускай будет праздник!
Будут кони играть, будут девки визжать,
Будут песни и бубен с баяном.
Он покажет губернии «кузькину мать»,
Снова будет счастливым и пьяным…
Вновь торопит коней бутафорский ямщик,
Только нынче он вспомнит едва ли,
Чем закончился этот весёлый пикник
И какие блины подавали.
Где найти столько мудрых и правильных слов
(Разве только споткнувшись о пробку),
Чтоб сравнить даже стопку горячих блинов
С запотевшей на холоде стопкой!
Алёна ЩЕРБАКОВА, Украина, ОДЕССА
ПИТЕР
Выйди в город, ставни открой –
Сквозь мостов просевшую бровь
Проступает печаль берегов,
Всходит Адмиралтейства апостроф,
Поддевая собой горизонт.
И деревьев живых гарнизон, –
То солдат в нём, а то – апостол.
Вытекая из штолен дворов,
Вал тумана – водоворот
Заведёт прямо за руку в невские –
То ли воды, то ли миры
Беспричинной его игры
Достоевской...
Белый день на своих руках
Скоро ночь понесёт и, в рукав
Векового моста упав,
Вдохновенье найдёт под спудом.
Горсть иронии в талых снегах.
И, не споря, наверняка
Остаётся принять как факт
Орфографию пленного чуда.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Литература
Вне строя
ОБЪЕКТИВ
Ольга ШАТОХИНА
Владимир Войнович. Автопортрет. Роман моей жизни. – М.: Эксмо, 2010. – 880 с.
Создателя «Жизни и необычайных приключений солдата Ивана Чонкина» Войновича регулярно путали с автором «Овода» Войнич. Как вспоминает Владимир Николаевич в своей только что вышедшей автобиографии, сначала ему норовили приписать «самый любимый роман прогрессивной молодёжи», а потом наоборот: «…прошло время, и однажды молодой человек, спрошенный, не читал ли он роман Войнич «Овод», ответил, что этого автора он знает только по книге о солдате Чонкине. Признаться, такая путаница мне показалась более лестной, чем прежние».
Посмеявшись над казусом, читатель «Автопортрета» уже готов попрекнуть своих наивных собратьев неспособностью заметить разницу во времени между Этель Лилиан, на чью книгу роняли горькие слёзы дореволюционные курсистки, и звездой «самиздата» второй половины ХХ века. Но не надо торопиться. Жизненные пути авторов «Овода» и «Чонкина» пересеклись если не в пространстве, то во времени. Г-жа Войнич прожила почти сто лет и скончалась в 1960 году – к тому моменту Владимир Войнович успел и в армии отслужить, и целину покорить, и всесоюзная слава уже стояла на его пороге. Помните «Песню космонавтов»?
Заправлены в планшеты
Космические карты,
И штурман уточняет
В последний раз маршрут.
Давайте-ка, ребята,
Споёмте перед стартом,
У нас ещё в запасе
Четырнадцать минут.
Я верю, друзья,
Караваны ракет
Помчат нас вперёд
От звезды до звезды.
На пыльных тропинках
Далёких планет
Останутся
Наши следы.
Помните, конечно. Про следы «на пыльных тропинках» знает даже тот, кто по малолетству не застал романтическое утро космонавтики. А чьи это стихи?
…Угадали – Владимира Войновича.
И солдата Чонкина он к этому времени ещё не успел вставить в книжку, но уже повстречал. Ещё когда сам в армии служил.
«Однажды я, стоя на плацу, увидел странное зрелище: тяжёлый немецкий битюг тянет по мощённой булыжником дороге телегу-платформу на дутых колёсах, а на телеге никого. Я удивился и заглянул под колёса. После чего удивился ещё больше. Между колёсами лежал солдат. Зацепился ногой за вожжу. Лошадь тянет его, он бьётся головой о булыжник, однако не проявляет попыток изменить ситуацию… На другой день я увидел ту же телегу, ту же лошадь и того же солдата-возницу… Голова обмотана грязным бинтом. Бинт из-под пилотки выбился, размотался, конец бинта развевается на ветру. Слегка подбоченясь и откинувшись назад, солдат потряхивает вожжами, лошадь неохотно трусит мелкой рысью.
– Ого-го! – покрикивает солдат, и во всём его облике что-то нелепое и трогательное, что сразу привлекает к нему внимание».
Фамилия солдата была – Чонкин.
«Про Чонкина рассказывали, что он… не знает уставов, не умеет ходить в ногу, не помнит, какой рукой отдавать честь начальникам, вообще понятия не имеет, где «право», где «лево», всех боится и чувствует себя человеком только на конюшне…»
Писатель добросовестно уточняет, что вскоре выяснилось – не Чонкин этот бедолага, а Чонгин, и не русский, а якут. Но персонаж уже появился, пусть и был запечатлён на бумаге много позже.
Наблюдательность для писателя ничуть не менее важна, чем литературные способности. Войнович наблюдателен, и память у него отменная, поэтому «Автопортрет» сдобрен обильными и красочными россыпями фактов и впечатлений.
Иногда просто воспоминания сочетаются с философскими обобщениями: «Есть такое выражение – бессловесная скотина. Это, если в прямом смысле, именно про вола. Вол – самое работящее, неприхотливое и безропотное животное… Лошадь по сравнению с волом аристократка. На неё надевают сбрую, часто нарядную, со всякими украшениями, побрякушками, колокольчиками… Ей дают пахучее сено, клевер, а по возможности и овёс. А хороший хозяин и куском рафинада угостит… Вола ничем не балуют и ничем не украшают». Это лишь отрывок из новеллы «Цоб-цобэ», где подробно описано, как объезжают волов, – они, рассказывает Войнович, способны взбунтоваться лишь один раз, впервые ощутив на своей шее ярмо, поэтому приходилось запрягать их в сани летом, да ещё нагружать потяжелее. У волов не бывает имён – только две клички, те самые «цоб» и «цобэ». Впоследствии «неприхотливые и безропотные» могут впасть в панику, если правого и левого вола в упряжке поменять местами. Привыкли ведь по крику «цоб» или «цобэ» поворачивать направо или налево, и никак иначе, поэтому, если «цобэ» оказывается «на месте «цоба», – беда.
Наблюдения за людьми часто разрешаются столь же безжалостными резюме: «Эту картину – как тонули отец с сыном на виду всей бессмысленно суетившейся деревни – я запомнил навсегда, часто видел в ночных кошмарах и вспоминал, когда слышал выражение «идиотизм деревенской жизни».
