Я так себя безмолвию учил.
А осень забывалась, забывала
Попутно пересчитывать цыплят,
Несла про лёгкий свет, про дым вокзала,
А я не мог взять в толк: на кой мне ляд?..
И оттого грустил ещё сильнее,
Но осень заливалась соловьём,
Что скоро будет глубже и синее
За окнами прозрачный окоём.
И в холоде заутренников белых,
В пустой стерне, в заброшенных стогах,
Везде она: и жаждущее тело,
И шёлк паучий в ласковых руках.
О нежности своей мне пела осень.
(Я так когда-то голос твой любил.
И пил взахлёб из глаз любимых просинь,
И на руках оранжевых носил.)
Она всё лепетала о подарках,
Которые в подоле принесёт...
Эх, был бы я хоть чуточку Петрарка,
А не поэт, упрямый как осёл!
Наиль Измайлов. Убыр. Никто не умрёт. - СПб.: Азбука-Аттикус, 2013. – 320 с. – 4000 экз.
В кинематографе и литературе существует понятие "саспенс". Это нагнетаемая тревога, которая держит читателя в напряжении, подогревает желание узнать, что же дальше, в следующем кадре, за новым поворотом страницы. Когда в прошлом году вышла первая часть книги Наиля Измайлова «Убыр», её уже было за что критиковать. Но в той, первой, части были две вещи, которые хоть как-то помогали объяснить, за что первому «Убыру» дали Крапивинскую премию. Это общий юморок повествования и (примерно до середины книги) грамотно прописанный саспенс.
Краткое содержание первой серии. Мама и папа юного Наиля едут к родственникам в деревню, посещают татарское кладбище, где папа поправляет скособоченный памятник. По возвращении домой в Казань обнаруживается, что в маму и папу на кладбище вселился злой дух – убыр, и теперь он уничтожает родителей изнутри. А кроме того, убыр страшно заразен и вот-вот может перекинуться на подростка Наиля и его восьмилетнюю сестрёнку Дилю. Он, к примеру, очень быстро поражает их соседей – всю русскую семью. Поэтому папа отсылает детей из дома, они едут в деревню к дедушке, по пути им приходится сойти с электрички, они попадают в какую-то мертвенную глухомань к древней татарской знахарке, и та произносит над Наилем древние татарские заклинания, превращая его в борца с убыром, который всё это время угрожающе слоняется вокруг. Дальше Наиль убивает убыра фамильным ножичком. Вот, собственно, и вся история, получившая Крапивинскую премию и множество восторженных восклицаний в российской прессе.
Уже тогда многое вызывало вопросы. Несомненно, Измайлов специально построил своё повествование так, чтобы показать: христианский крест от убыра не помогает, и русского мальчика Лёху совсем не защитил. Спасти от нежити могут татарские артефакты (нож с надписью «во имя Аллаха»), татарские заклинания и арабские молитвы. Более чем странным было решение Измайлова в книге, предназначенной для российских читателей, не только насытить текст татарскими репликами, но и набрать их все латиницей. И уже во второй половине первой книги текст Измайлова, сначала надлежаще пугающий, но энергичный и читабельный, неотвратимо превращается в вязкую неудобоваримую кашу.
Во второй книге чертовщина усиленно нагнетается, но всего ужаснее вот что: саспенс для Измайлова окончательно стал самоцелью, не находя красивого и гармоничного разрешения. Вот Наиль на протяжении полутора страниц обходит большую лужу. Вот он две страницы играет в компьютерную игру-стрелялку, которая выдаёт подозрительную картинку. Вот у него за спиной чтой-то движется, мелькают какие-то тени, раздаются шорохи[?] читатель предположительно покрывается мурашками, Наиль долго мечется по нехорошей квартире, наконец распахивает дверь и… и… «тяжёлая чёрная тень с воплем бросилась на меня».
Не пугайтесь, это был кот. Просто кот. И таких «просто котов» в книжке про убыра удручающе много. Вот Наиль застревает в лифте, попадает на тринадцатый этаж, которого в доме не существует, мелодичный голос произносит слово «убить»… и… и ничего, лифт поехал и нормально раскрылся на первом этаже. Ну да, кто-то переставил в квартире всю обувь и заблокировал Наилю компьютер. Неужели в конце книги мы узнаем, кто это сделал? Нет, точно мы ничего не узнаем, но Наиль предположит, что это был домовой! Какой домовой, откуда и зачем домовой, если книга про убыра, который явился в Казань прямёхонько с кладбища? Ну, какой-то продвинутый домовой, который умеет блокировать компьютер. Раньше-то он не давал о себе знать, а теперь решил напустить шороху на благо саспенса.
Картина, как Наиль изгоняет убыра из своих родителей, тыча им в пятку и в темечко деревянные спицы, кого-то привлечёт своим натурализмом, а кого-то и оттолкнёт. Так или иначе, это единственные страницы, где действие описывается внятно и во всех красочных хрустящих подробностях. В других местах читателю в основном придётся удовлетвориться тем, что Наиль ничего не помнит или не понимает, как и что у него получилось, но всё равно побеждает и молодец. Активно используется оригинальный описательный приём, вот такой: «Она села рядом со мной. Вернее, не села и не рядом». Или: «Что было потом, я не помню. А что помню, не скажу». Героя хочется уже погладить по голове и отправить куда подальше: ну, не хочешь – и не говори, дорогой!
Куда делся подростковый юморок, который до известной степени оправдывал существование первой книги? Никуда не делся, он есть и во второй, вот только остроумие главного героя не помогает закрыть глаза и не заметить его тупенькое окружение, где люди движутся, словно тени в бредовом кошмаре, появляются всё новые непрописанные и незапоминающиеся персонажи, и мы можем даже не надеяться на то, что нам объяснят какую-то их мотивацию.
Но нет! В конце, после арабских молитв, произнесённых всеми положительными героями во славу Аллаха и против сатаны, Измайлов всё-таки попробует что-то объяснить. Оказывается, русская директорша школы, где учатся Наиль с сестрёнкой, сговорилась с безликой, безъязыкой татарской нежитью убыром и заключила с ним соглашение, что убыр будет нападать на детей и учителей! Как это могло случиться?! Как такое вообще возможно, хотя бы в фантазиях?! Измайлов готов предложить оригинальный ответ: «Это фиг с ним как – когда-нибудь узнаю».
«Ну и фиг с ним!» – хочется горько всхлипнуть в конце. Для чего-то была написана эта нелепая, вязкая книга. Ладно бы – написана. Но ведь первой части ещё и дали Крапивинскую премию. И – боже мой: он грозится «когда-нибудь узнать» – неужели нас ждёт очередное продолжение?
Увеличительное стекло славистики
Matthias Freise. Slawistische Literaturwissenschaft. Einfurung. - Tubingen: Narr Verlag, 2012. – 342 S. Маттиас Фрайзе. Славистское литературоведение. Введение. – Тюбинген: Narr Verlag, 2012. – 342 c. – Тираж не указан.
Привлечение внимания к русской культуре в Европе особенно важно в постсоветское время, когда по известным причинам в ряде стран утратила актуальность политическая притягательность русского языка. Поэтому тем более отрадно издание книги, благодаря которой понимаешь – русскую литературу в Европе не только ещё читают в оригинале, но и углублённо изучают.
Известный германский славист, автор книги о прозе Чехова, постоянный участник научных конференций в России, профессор Гёттингенского университета им. Георга-Августа Маттиас Фрайзе порадовал новой фундаментальной работой, в которой русская литература представлена как "первая среди равных" в ряду других славянских литератур. Это учебник для бакалавриата, вводный курс славистского литературоведения.
Главные принципы, которыми руководствуется Фрайзе при создании своей книги: литературное произведение – критерий и исходный пункт литературоведения, вне литературного текста нет литературы; текст нужно рассматривать пристально, обращая внимание на каждый его значимый элемент. Важнейший принцип – каждый элемент произведения связан с целым как системой. Как приблизиться к пониманию этого «космического или божественного» порядка?
Читаешь книгу на немецком языке, а она полна примеров из художественных текстов на разных славянских языках, и в первую очередь – на «великом и могучем». Кириллица соседствует в книге с латиницей, но для немецкого читателя, только начинающего постигать славянский мир, М. Фрайзе сам выполнил переводы славянских текстов на немецкий язык, близкие к художественным. Адам Мицкевич, Иван Бунин, Ярослав Сейферт[?] Фрайзе свободно переводит с польского, русского, чешского и даже с итальянского, когда рассказывает о влиянии Петрарки на славянские литературы. Он ярко и технично перелагает на немецкий одно из «Окон РОСТА» Маяковского. Предлагает опыт перевода из Велимира Хлебникова. Художественные переводы супруги автора, слависта и поэта Кати Фрайзе, также присутствуют в учебнике: «Silentium!» Ф. Тютчева, «Ночь, улица, фонарь, аптека…» А. Блока.
