я состою на учете в Ногинской райпсихбольнице N 25 и должен систематически являться на прием к психиатру. Я так и сел от удивления. То есть сначала выпроводил «гостя», объяснив ему, что, разумеется, ни к какому психиатру я являться не собираюсь, а уж потом сел от удивления.
Правда, удивление мое было не столь уж большим. Дело вот в чем. Когда-то, в середине 80-х годов, написал я для самиздата фельетон, в котором высмеивал «прелести» нашего реального социализма. В феврале 86-го я был задержан в Москве на улице милицией и доставлен в отделение, где очень скоро появился врач-психиатр с санитарами. Произведенный санитарами обыск, изъятие одного находившегося при мне экземпляра фельетона – и я оказался в Центральной Московской областной клинической психиатрической больнице, что в Москве на ул. 8 Марта.
До этого в психбольнице я никогда не был и на учете у психиатра не стоял. На мой вопрос о причинах моей принудительной госпитализации в психбольницу во внесудебном порядке врачи заявили, что это «за написание антисоветского фельетона». Каких-либо иных проявлений психического расстройства, сколько их не искали, обнаружить у меня не удалось. Пикантность ситуации усугублялась еще тем, что психиатры моего фельетона в глаза не видели (его сразу забрал капитан милиции в отделении) и ничего не знали о его содержании – им просто сверху дали указание упрятать меня в психушку и – все. О придании же этому делу хотя бы видимости законности начальство не позаботилось – выкручивайтесь, как знаете. Сам же я, будучи достаточно наслышан о советской психиатрии, критики по отношению к своему «заболеванию» не проявлял, о содержании фельетона особо не распространялся, только требовал объяснить основания, по которым меня принудительно поместили в дурдом – может, я, сам того за собой не замечая, выдавал себя за принца датского Гамлета или пятого прокуратора Иудеи?
Врачи толком объяснить ничего не могли, только бубнили, как заклинание: «Нормальный человек в открытую против ЭТОЙ власти выступать не будет». Во всяком случае, какие-либо признаки моего сумасшествия мне не известны до сих пор. Правда, не знаю, что написано в истории болезни – больным ее не показывают. История болезни – это не уголовное дело, которое по окончании следствия предъявляется обвиняемому для ознакомления в полном объеме с обязательным составлением об этом протокола – под расписку. А без моего ведома в этой истории психиатры могли написать про меня все, что угодно.
Мне повезло, и в дурдоме я провел всего полтора месяца, хотя подобное удовольствие у многих и до, и после меня затягивалось на гораздо более долгий срок. Почему я так легко отделался, мне и сейчас не совсем понятно. Возможно, свою роль сыграло то, что как раз в это время грянул очередной судьбоносный и исторический 27-й съезд КПСС, который провозгласил курс на перестройку и все прочее. Что это такое и во что может вылиться, никто толком не знал, и, наверное, поэтому вскоре после окончания съезда меня выписали «от греха подальше».
При этом, однако, на психиатрический учет по месту жительства в Ногинске поставили. Причем не просто на учет, а на «спецучет», по которому я был обязан являться к психиатру каждый месяц – в то время как все нормальные психи должны ходить в психушку раз в три месяца. Я, разумеется, весь этот учет игнорировал. Вначале, правда, несколько раз сходил к психиатру для получения нужных мне медицинских документов. Но с тех пор в течение десяти лет я там не появлялся, даже не интересовался — стою все еще на учете или нет, и никто меня по этому поводу не беспокоил. Вероятно, со временем меня с учета сняли, и на том дело закончилось.
И вот: не успел «Континент» с моей статьей выйти из печати, как машина психиатрических преследований по политическим мотивам вновь заработала. Другие столь же откровенные случаи использования психиатрии в политических целях в посткоммунистические времена мне не были известны, и потому именно эта беззастенчивая демонстрация прямой преемственности способов политических преследований с тех еще времен и вызвала мое изумление, а вовсе не сам факт реакции властей на мою статью. По правде говоря, я и сам об этом государстве ничего хорошего не думаю, поэтому мне глубоко безразлично, кем оно меня считает – нормальным или сумасшедшим, гражданином какого сорта – первого или последнего. К тому же характер и молниеносность реакции властей, на мою статью свидетельствуют, что статья своей цели достигла – это для меня как признание заслуг, как медаль на грудь.
Тем не менее, дело это всерьез меня заинтересовало. Что это: случайная самодеятельность местной психиатрии, или действительно был приказ сверху? Притом никаких доказательств того, что я действительно до сих пор стою на учете в психушке, у меня не было, если не считать устного заявления неизвестного лица в штатском. Поэтому я решил предпринять некоторые действия официального характера.
Тем более, что с 1 января 1993 г. введен в действие Закон РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», согласно статье 27 которого диспансерное наблюдение (то есть учет) может устанавливаться только за лицом, страдающим хроническим и затяжным психическим расстройством с тяжелыми стойкими или часто обостряющимися болезненными проявлениями.
При этом установленное ранее диспансерное наблюдение прекращается при выздоровлении или значительном и стойком улучшении психического состояния человека. В случае если ранее назначенное наблюдение было прекращено, то при ухудшении психического состояния лица, страдающего психическим расстройством, диспансерное наблюдение может быть вновь возобновлено только по решению комиссии врачей-психиатров и только при наличии вышеуказанных оснований. Надзор за соблюдением законов у нас должна осуществлять прокуратура, в том числе и надзор за законностью в области психиатрии (ст. 45 названного Закона РФ).
И вот 11.11.97 г. в Ногинскую горпрокуратуру поступило мое заявление о проверке правомерности установления за мной диспансерного наблюдения применительно к требованиям ст. 27 Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании». 14.11.97 г. за № 1з-97 это заявление ногинским городским прокурором Ильиным Ф.И. было переслано для рассмотрения главврачу Ногинской психбольницы N 25 Курову В.А. – то есть в тот самый орган, действия которого я обжаловал, что само по себе является грубым нарушением закона. Статья 10 Федерального закона «О прокуратуре РФ» запрещает пересылку обращений граждан органам и должностным лицам, действия которых обжалуются.
Предназначение этой правовой нормы, вложенное в нее законодателем,
