из неброских, но дорогих материалов, настраивает на спокойный и возвышенный тон.
Мой коллега и встретивший нас мужчина останавливаются у кресел, а я прохожу в гостевую раздевалку, где мне предстоит снять европейский костюм и облачиться в тренировочную одежду. В процессе переодевания я должен настроиться на нужную волну, чтобы полностью отдаться предстоящему действу.
Белый строгий дзюбан касается тела и мягко запахивается, скрываясь под черной монцки — длинной курткой-халатом с вышитыми эмблемами старого самурайского рода, от которого ведется стилистика нашей школы. Пояс оби трижды охватывает талию и, закрутившись в сложный узел, проворачивается, — узел должен быть строго на пояснице. Проверяю складки ги, выравнивая их на спине, словно гимнастерку старого, еще военного образца. Расправив складки, внимательно оглядываю себя в большом зеркале.
Хакама перехватываются двумя завязками различной длины, с боков — два жестких треугольника, красивый бантик похож на цветок сакуры.
Еще раз осматриваю себя в зеркале, проверяя симметричность и правильность складок костюма. Все должно быть строго по правилам. Никакой расхлябанности и никакой перетянутости, иначе будет трудно двигаться и дышать.
Раскрываю чехлы и высвобождаю меч из ножен — сая. Протираю лезвие мягкой тканью, смоченной пахучим маслом. Тонкий слой масла прорисовывает рисунок клинка, выполненного по всем правилам. Незаточенное лезвие играет в лучах света, показывая красоту рисунка линии хамон. Осматриваю лезвие с обеих сторон и осторожно убираю меч в ножны. Перекидываю шнурки сагэо через мизинец и, подхватив меч привычным хватом, выхожу в додзё. Мужчины осматривают меня и почти синхронно кланяются в знак одобрения.
Скорее почувствовав, чем заметив движение сбоку, поворачиваюсь и вижу Мастера, входящего в додзё из своей раздевалки. Кланяюсь ему и, повернувшись лицом к какэхи-ку — стене со свитком изящной каллиграфии, жду.
— Торэй! — звучит короткая команда, и мы с Мастером проделываем ритуал приветствия клинка по традициям своих школ. Мой коллега и встретивший нас мужчина во время ритуала почтительно кланяются в такт нашим поклонам — так принято. Ритуал закончен. Мужчины садятся в кресла, а мы поворачиваемся друг к другу лицом.
Хозяин додзё уже разменял седьмой десяток. Достаточно взглянуть на его строгое, аристократическое лицо, и сразу становится понятными и его политический статус, и уровень финансового состояния. Кладу большой палец на цуба — защитную гарду клинка, и, чуть поклонившись, внимательно смотрю на Мастера. Мне известно, что он великолепно владеет древним искусством японских самураев и может с легкостью продемонстрировать очень сложные техники многих боевых искусств. Как и его отец, как и его дед и прадед, он обладатель одной из наивысших степеней, хотя об этом мало кто догадывается.
Мастер легким движением освобождает клинок из ножен и наносит серию молниеносных ударов; на мгновение он замирает и изящно возвращает клинок в сая.
— Доозо (пожалуйста), — вежливо произносит он, чуть направляя ко мне ладонь левой руки. Улыбается, прищурив глаза.
Я кланяюсь, мягко освобождаю свой клинок и стараюсь в точности повторить движения Мастера. Мастер показывает новую комбинацию, и я снова повторяю за ним. И так — из раза в раз. Повторы изобилуют меняющимся скоростным режимом, голосовыми и дыхательным акцентами, изменением позиции. Мы порхаем по зеркальной поверхности дорогого пола, замираем, присев на одно или на оба колена, выпрыгивая вперед или вверх. Время перестает ощущаться, наши клинки вычерчивают изящные кружева.
Мы оба уже достаточно разогрелись и даже вспотели, но продолжаем этот синхронный танец, который режиссирует Мастер. Единственное, что от меня требуется, — оставаться самим собой и как можно точнее следовать показываемым движениям. Часть из них мне знакома, часть я вижу и проделываю впервые. Голова все больше освобождается от остатков ватности, с которой я проснулся в отеле. Периодически ловлю эмоции Мастера, хотя его короткие команды звучат ровно и спокойно. Он не учит меня — он позволяет мне совершенствоваться рядом с ним. Он проводит свою традиционную тренировку, а мне просто разрешено на ней присутствовать. Я стараюсь следовать старому самурайскому принципу — «краду глазами». Надо уметь перенимать техники полностью, со всем комплексом элементов и стилистики. Важно все — энергетика, ритмика, дыхание, перераспределение мышечных усилий, изящество и строгость передвижений.
Душа моя наполняется легкостью и светлой радостью. Несмотря на мышечную усталость и струящийся пот, чувствую себя отлично. Каждый повтор дается все легче и легче, и я ощущаю, что Мастер испытывает то же самое.
Внезапно он останавливается и внимательно смотрит на меня. Я понимаю, что он ждет небольшой «показательной программы», а точнее, небольшого экспромта моих наработок. Что ж, сейчас оставлю свой автограф.
Медленно кланяюсь и, выпрямившись, устремляю взгляд в бесконечность — мне надо настроиться. Ката — комплекс приемов, которыми я владею, — возникает в сознании без каких-либо усилий. Следую тем ощущениям, что окутывают меня в настоящий момент. Вдруг, не совсем понимая зачем, я прячу клинок в ножны, выполняя технический элемент ното. Мастер одобрительно наклоняет голову и улыбается краешком губ, но по его взгляду, по этой его улыбке, по позе, которую он принял, я понимаю, что он ждет от меня еще чего-то. Он уже готов объявить об окончании тренировки, но именно в этот момент я резко выпрямляюсь и гортанно выкрикиваю:
— Кэмбарай рокудори!
Додзё, Мастер, сидящие в креслах мужчины исчезают. Тело само выполняет старую технику, которую, мне это известно, Мастер никогда не выполнял, а возможно, до настоящего момента и не знал о ее существовании. Даже самый лучший специалист может не знать все ката нескольких сот существующих в настоящее время школ.
Руки, ноги, все тело работают, словно без моего участия, дыхание сливается с движением. Комплекс из двадцати четырех позиций — это дорога, которую нужно пройти, ни разу не споткнувшись. Прохожу. Замираю.
— Субарашии! — слышу я взволнованный голос Мастера и вижу его светящиеся глаза. — Это ведь те самые старые комплексы, которые родились из боевых танцев и молитв кембу, — с восхищением произносит он и вдруг вместо традиционного поклона протягивает мне руку. Я ощущаю крепкое и искреннее рукопожатие.
— Я готов выслушать вас, — переходит на официальный тон Мастер.
Произношу несколько заранее подготовленных фраз, стараясь сохранить нужный тон, а закончив, чуть отступаю назад и протокольно кланяюсь.
— Готов потренироваться с вами всю эту неделю, — говорит Мастер. — Я буду благодарен, если вы сможете обучить меня этой интересной технике. — Затем он дает команду, и мы завершаем тренировку ритуалом.
— Оцукарэ сама десита, — произносит Мастер. — Мы хорошо поработали вместе.
Когда я вышел из раздевалки, в додзё меня ждал только мой коллега.
Неделя насыщенных тренировок пролетела незаметно; с Мастером мы говорили только о технике японского клинка, и ни о чем больше. На восьмой день
