Ознакомительная версия.
Пожалуй, именно этот скрытый в народной революции вызов Западу как буржуазной цивилизации и побудил Маркса дать такую жесткую отповедь Бакунину.
Следующим поколением реакционных русских революционеров, которое Маркс и Энгельс считали своим долгом разгромить, были народники. В 80-е годы XIX века экономисты-народники развили концепцию некапиталистического («неподражательного») пути развития хозяйства России. Концепцию народников Маркс отверг категорически и очень резко.
Какую роль сыграла эта позиция Маркса и Энгельса в судьбе революционного движения в России, видно из следующего. В 1875 г. народник П. Ткачев пишет брошюру «Открытое письмо г-ну Фр. Энгельсу», в которой и объясняет, почему в России назревает революция и почему она будет антикапиталистической. Маркс пересылает эту брошюру Энгельсу и просит публично ответить на нее. Тот отвечает, сравнивая Ткачева с «зеленым, на редкость незрелым гимназистом».
Ответ этот полон грубых личных выпадов против Ткачева и совсем не добродушной иронии, оснований для которой брошюра Ткачева не дает. А ведь, как писал через полвека H.A. Бердяев, «замечательнейшим теоретиком революции в 70-е годы был П. Н. Ткачев». Даже те выдержки из его брошюры, которые Энгельс цитирует как нечто несуразное, удивляют сегодня своей прозорливостью и здравым смыслом.
Для нас Ткачев интересен тем, что он, обычно относимый к народникам, шел дальше их. Он, по словам Бердяева, «первый противоположил тому русскому применению марксизма, которое считает нужным в России развитие капитализма, буржуазную революцию и пр., точку зрения очень близкую русскому большевизму. Тут намечается уже тип разногласия между Лениным и Плехановым… Ткачев, подобно Ленину, строил теорию социалистической революции для России. Русская революция принуждена следовать не по западным образцам… Ткачев был прав в критике Энгельса. И правота его не была правотой народничества против марксизма, а исторической правотой большевиков против меньшевиков, Ленина против Плеханова».
Ответ Энгельса Ткачеву, работа «О социальном вопросе в России», был опубликован в 1875 г. в Лейпциге и, как сказано в предисловии к 18-му тому сочинений Маркса и Энгельса, «положил начало той всесторонней критике народничества в марксистской литературе, которая была завершена В. И. Лениным в 90-х годах XIX века и привела к полному идейно-теоретическому разгрому народничества».
Энгельс издевается над прогнозами народников: «Г-н Ткачев говорит чистейший вздор, утверждая, что русские крестьяне, хотя они и «собственники», стоят «ближе к социализму», чем лишенные собственности рабочие Западной Европы. Как раз наоборот. Если что-нибудь может еще спасти русскую общинную собственность и дать ей возможность превратиться в новую, действительно жизнеспособную форму, то это именно пролетарская революция в Западной Европе».
Трудно поверить, что Энгельс пишет это искренне. Утверждать в 1875 г., что «лишенные собственности рабочие Западной Европы революционны» — это значит противоречить очевидности, причем такой очевидности, которую сам же Энгельс не раз констатировал в своих письмах. Так, 7 октября 1858 г. (!) Энгельс писал Марксу: «Английский пролетариат фактически все более и более обуржуазивается, так что эта самая буржуазная из всех наций хочет, по-видимому, довести дело в конце концов до того, чтобы иметь буржуазную аристократию и буржуазный пролетариат рядом с буржуазией. Разумеется, со стороны такой нации, которая эксплуатирует весь мир, это до известной степени правомерно. Здесь могут помочь лишь несколько очень плохих годов, а их, по-видимому, уже не так-то легко дождаться, с тех пор как открыты золотые россыпи». Сравните это с теми нотациями, которые прочел Энгельс Ткачеву, утверждавшему буквально то же самое, только не в письмах, а публично.
И ведь это представление Энгельса, сложившееся к 1858 году, было вполне устойчивым. 12 сентября 1882 г. он пишет Каутскому, что «рабочие преспокойно пользуются вместе с ними [буржуазией] колониальной монополией Англии и ее монополией на всемирном рынке». Как же в таких условиях Энгельс мог требовать от русских, чтобы они дожидались пролетарской революции в Англии? Из его же собственных утверждений прямо следовало, что уповать на пролетарскую революцию в метрополии капитализма не приходилось, а революция в странах периферийного капитализма, к которым относилась и Россия, неизбежно приобретала не только антикапиталистический, но и национально-освободительный характер.
Энгельс не только с возмущением отвергает «чистейший вздор» относительно социалистических установок русских крестьян, но и предупреждает, что революция в России, согласно марксизму, имела бы реакционный характер: «Только на известной, даже для наших современных условий очень высокой, ступени развития общественных производительных сил, становится возможным поднять производство до такого уровня, чтобы отмена классовых различий стала действительным прогрессом, чтобы она была прочной и не повлекла за собой застоя или даже упадка в общественном способе производства. Но такой степени развития производительные силы достигли лишь в руках буржуазии».
В официальной советской истории обходился молчанием тот факт, что основоположники марксизма наложили запрет на то, чтобы русская революция выходила за рамки буржуазной революции — раньше, чем это будет позволено пролетариатом «господствующих народов». Ученики Маркса и Энгельса считали своим долгом выполнять этот завет, ставший для них священной догмой. Это во многом предопределило раскол революционных социалистических сил в России, который привел к Гражданской войне.
Вспомним, какое неприятие и по какой причине вызвала Октябрьская революция у ортодоксальных марксистов в России и в Западной Европе. Вот суждение родоначальника российского марксизма Г. В. Плеханова: «Маркс прямо говорит, что данный способ производства никак не может сойти с исторической сцены данной страны до тех пор, пока он не препятствует, а способствует развитию ее производительных сил. Теперь спрашивается, как же обстоит дело с капитализмом в России? Имеем ли мы основание утверждать, что его песенка у нас спета, т. е. что он достиг той высшей ступени, на которой он уже не способствует развитию производительных сил страны, а, наоборот, препятствует ему? Россия страдает не только от того, что в ней есть капитализм, но также от того, что в ней недостаточно развит капиталистический способ производства. И этой неоспоримой истины никогда еще не оспаривал никто из русских людей, называющих себя марксистами».
Сразу после революции, 28 октября 1917 г. Плеханов опубликовал открытое письмо петроградским рабочим, в котором предрекал поражение Октябрьской революции: «В населении нашего государства пролетариат составляет не большинство, а меньшинство. А между тем он мог бы с успехом практиковать диктатуру только в том случае, если бы составлял большинство. Этого не станет оспаривать ни один серьезный социалист».
Это утверждение лишено логики и является простым повторением марксистской догмы — никогда и нигде возможность господства какой-то социальной группы не определялась ее численностью. И эта марксистская догма засела в сознании марксистов так глубоко, что реальные факты нисколько не могли ее поколебать.
В 1917 г. эта догма привела к краху российской социал-демократии. Лишь небольшая ее фракция — большевики — смогла эту догму преодолеть и была принята в лоно русской революции, хотя и в партии большевиков эта догма выбаливала с кровью. Но каких перегрузок и травм стоил России тот факт, что на антисоветские позиции перешло большинство политически активного образованного слоя! Ибо антисоветские позиции быстро превратились в антинациональные. Они затянули Россию в Гражданскую войну.
Ленин писал: «Если есть абсолютно бесспорный, абсолютно доказанный фактами урок революции, то только тот, что исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками, исключительно немедленный переход всей власти к Советам сделал бы гражданскую войну в России невозможной».
Примечательно, что немецкие социал-демократы 20-х годов XX века, как будто прямо продолжая линию Маркса, видели связь между большевиками и народниками. Видный социал-демократ Г. Штребель писал в 1921 г.: «Если большевики и воображали, что русских крестьян можно… завоевать на сторону коммунизма и коммунистического способа производства, то они лишь доказывали вновь, что они обретаются в плену типичных представлений старого русского революционизма, которые составляют специфическую сущность бакунизма».[4]
К этому же выводу, но уже в качестве не обвинения, а беспристрастного суждения, пришел H.A. Бердяев. Он писал, что при строгом следовании принципам марксизма социальной революции в России пришлось бы ждать очень долго: «И наиболее революционно настроенные марксисты должны были иначе истолковывать марксизм и построить другие теории русской революции, выработать иную тактику. В этом крыле русского марксизма… произошло незаметное соединение традиций революционного марксизма с традициями старой русской революционности… Марксисты-большевики оказались гораздо более в русской традиции, чем марксисты-меньшевики».
Ознакомительная версия.
