Этот веселый и храбрый человек имел на своем счету около 500 испытательных прыжков, в том числе немало скоростных, с катапультированием. Он катапультировался несколько раз с новых моделей самолетов, проверяя безопасность их аварийного покидания. Что случилось с Долговым на этот раз — для меня тайна. Но я знаю, что он приземлился мертвым в разорванном скафандре. Вероятнее всего, зацепился за что-то при выбрасывании из люка.
Дело в том, что между сбрасыванием манекена и человека в одних и тех же условиях есть большая разница. Это я говорю с полным основанием, ибо сам совершал испытательные прыжки. Манекен, например, совершенно неподвижен и стабильно остается в том положении, в котором был закреплен. Человек — нет. Даже если он великолепно тренирован и принимает четкую позу (а для катапультирования поза в кресле исключительно важна), он все равно не всегда «вписывается» в очертания манекена. Кроме того, никакой манекен не воспроизводит с полной точностью фигуру будущего испытателя. В советской практике никто не делает манекенов по меркам парашютиста, которому предстоит повторять прыжок. Манекены в Советском Союзе выпускаются в трех антропологических вариантах — № 1 (малая фигура), № 2 (средняя фигура) и № 3 (крупная фигура). Мне неизвестно, какие два манекена сбрасывались перед Долговым — сам же Долгов был человеком худощавым и не очень рослым. Тем не менее, там, где прошли манекены. Долгов вполне мог зацепиться за край люка при катапультировании.
Королев реагировал на гибель Долгова серией срочных и остроумных мер. Во-первых, он расширил люк корабля. Во-вторых, увеличил до двух секунд интервал между «отстреливанием» люка и срабатыванием катапульты. В-третьих… В-третьих, выбрал Юрия Гагарина кандидатом на первый космический полет.
Все будущие космонавты, отобранные в авиационных частях и начавшие специальные тренировки в 1960 году, были людьми невысокого роста и некрупного сложения. Это-то было необходимо с самого начала. Но и среди них Королев выбрал теперь почти самого маленького — Гагарина.
Правда, Герман Титов, совершивший полет вторым в августе 1961 года, был более хрупкого сложения, чем Гагарин, и даже чуточку ниже ростом. Но власти не согласились, чтобы Титов был первым космонавтом, потому что к этой высокой политической роли он, по мнению Хрущева, не по всем статьям подходил.
Тут, кстати, любопытно перечислить требования, предъявленные к первому космонавту. Главное требование звучало совершенно расистским образом: космонавт № 1 должен был быть чисто русским человеком по крови!
Как известно, в «интернациональном» Советском Союзе каждый гражданин имеет в своем внутреннем паспорте отметку о национальности — по крови предков, а не по религии. Дети от смешанных браков могут по достижении 16-летнего возраста выбирать — раз и навсегда — национальность одного из их родителей. И если, скажем, сын русского и армянки пожелает быть русским, то эта национальность будет вписана в его паспорт, и он до конца дней своих будет во всех официальных инстанциях считаться русским человеком. Даже если армяне вдруг попадут в немилость и начнут подвергаться каким-нибудь административным гонениям (как происходило в СССР с чеченцами, ингушами, калмыками, месхами, как до сих пор происходит с крымскими татарами и евреями), то данному человеку ничто не грозит: по паспорту русский — значит русский, а это национальность в Советском Союзе всегда наиболее «благоприятная».
Но в данном случае, при отборе космонавта для первого полета, советские нацисты пошли еще дальше. Нужно было, чтобы кандидат был не просто «русским по паспорту», а чтобы был он, так сказать, «стопроцентным арийцем», — то есть имел обоих русских родителей и предков второго колена тоже.
Поэтому, например, кандидатуры украинца Поповича, чуваша Николаева, наполовину украинца Быковского отпадали сразу. Их разрешено было использовать в последующих полетах, даже рекомендовалось использовать — для демонстрации «дружбы народов» в СССР. Но первым — первым должен был проложить путь в космос только чистокровный русский.
Этому требованию отвечали несколько кандидатов, проходивших тренировки. И первоначально предполагалось, что космонавтом № 1 будет Алексей Леонов — человек ловкий, способный, отличный летчик и профессиональный парашютист. Но Леонов был крупнее по фигуре, и после катастрофы с Долговым выбор Королева сузился. Оставались практически только двое — Гагарин и Титов, — но можно было думать также о Владимире Комарове, который был лишь незначительно крупнее этих двух.
И тут вступило в действие условие номер два — тоже отнюдь не технического и не медицинского характера. Оказывается, будущий космонавт обязательно должен был происходить из «рабоче-крестьянской» семьи. Хрущев предполагал организовать после первого полета международное пропагандное турне космонавта (Королев не мог об этом и мечтать) и намеревался получить дополнительный эффект, напирая на то, что вот, дескать, только советская система могла дать рабочему или крестьянскому сыну «путевку» в космос.
Здесь у Гагарина было преимущество и перед Титовым и, тем более, перед Комаровым. Он родился в деревне и происходил из «безупречных» крестьян. Титов, хотя тоже родился в деревне, был сыном «интеллигента» — сельского учителя. Это уже было не так хорошо. И Титов был сделан дублером Гагарина в первом полете. В случае какого-нибудь чрезвычайного обстоятельства сын сельского учителя все-таки мог лететь вместо крестьянского сына. Но вот Комаров уже никуда не годился — он происходил из семьи горожанина-интеллигента и сам был инженером.
Вот так произошел выбор первого космонавта. Я не уверен, что в тогдашней напряженной обстановке, когда неудачи шли за неудачами, когда открылся уже фамилией Долгова и список человеческих жертв, Юрий Гагарин очень радовался тому выбору. Ведь пока что из трех кораблей, моделировавших будущий «Восток», два не вернулись на Землю — один остался на орбите, другой сгорел в атмосфере. А тут еще предстоящее катапультирование, при котором погиб испытатель самого высокого класса…
Но такими мыслями, если они у него и были, Юрий Гагарин ни с кем не делился. Во-первых, в советских условиях никто не спрашивал мнения космонавта — ему просто приказывали лететь, и он с детства знал, что получить такой «приказ Родины» — высокая честь, а отказаться от его выполнения — несмываемый позор. Во-вторых, если бы будущий космонавт проявил повышенный интерес к вопросам безопасности космического полета, к степени риска и так далее, то его сразу заподозрили бы в трусости и в два счета отстранили от подготовки. Карьера таких людей в СССР — которые «не сумели», «не выдержали» — кончена. Поэтому при начальстве кандидаты в космонавты изображали бодрость, старались особенно не умничать и запоминать как можно лучше все, что им преподносилось на уроках и тренировках. Кроме того, будущие «покорители космоса» знали, что от них в полете ровно ничего не будет зависеть. От манекенов или подопытных собак они будут отличаться только тем, что будут поддерживать словесную радиосвязь в полете и расскажут потом о своих впечатлениях.
Главный конструктор космических кораблей — так именовали Сергея Королева при официальных обращениях к нему — относился к кандидатам в космонавты с покровительственным добродушием. В неслужебных разговорах называл их «орелики», а в их отсутствие говорил «кролики-орелики», вовсе не намекая на трусость космонавтов, а только на то, что они служат подопытными кроликами для него и его коллег. Впрочем, ни один человек на свете так не желал безопасного возвращения космонавтов и ни один столько не делал для их безопасного возвращения, как Королев.
Но в то же время Королев, сам работавший «на полный износ» и рисковавший жизнью, считал риск возможным и необходимым в космонавтике — особенно в той авантюрной космонавтике, в которую был теперь вовлечен силою событий. Очень характерно в этом смысле его письмо к жене с космодрома, приводимое в официальной биографии (оно написано позже того времени, о котором сейчас идет речь, но смысл от этого не меняется). «Наш девиз: беречь людей, — писал Сергей Королев. — Дай-то нам Бог сил и уменья достигать этого всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни. И все же я верю в лучшее, хотя все мои усилия и мой разум и опыт направлены на то, чтобы предусмотреть, предугадать как раз то худшее, что подстерегает нас на каждом шагу в неизведанное».
Теперь уже можно утверждать, что такой решительный склад характера Королева был главной причиной его успехов — как, впрочем, и неудач. Успехов было больше, чем неудач, потому что Королев был феноменально одаренным инженером и, действительно, часто умел «предугадывать» опасности. И таким же блистательным специалистом был его первый помощник Воскресенский.
