Изумление жизнью и человеком, вера в конечное торжество гармонии и справедливости, зародившиеся в детстве и пронесённые через десятилетия, - нерв и пафос книги. А ведь действительность открывалась И. Гамаюнову, как и большинству его ровесников, "детей войны", отнюдь не только светлыми сторонами. Оба его "деда, сгинувших в 30-х годах, были священнослужителями"; тогда же жертвами голода и "чисток" стало немало родственников[?] Да и занятие журналистикой, особенно работа в "Литературной газете", где автор писал судебные очерки, гремевшие на всю страну, вряд ли способствовало сохранению иллюзий относительно человеческой природы и процессов, происходящих в обществе.
[?]Наблюдая за сменой политического курса и перестановками в высшем руководстве страны, герой рассказа "Поддельное письмо" журналист Андрей Дубровин решил воспринимать события, не зависящие от его личной воли, как погодную аномалию[?] "Да, я убеждённый фаталист, потому что ничего изменить не могу, - признаётся он. - Кроме, конечно, своей личной жизни. В ней я свободен ровно настолько, насколько закабалён в остальном". Природу дубровинской "лёгкости бытия", постоянную смену жён и подруг пытается понять его коллега и приятель Потапов - альтер эго автора. Он видит, как, отстаивая личную свободу, Андрей не останавливается перед ложью и жестокостью. Например, однажды отправляет себе письмо "будто бы от одной из бывших жён", которая пишет об опасной болезни их сына и просит срочно приехать. Дубровин показывает письмо той, с кем решил расстаться[?] А спустя два десятка лет его настигнет расплата - осознание своего жизненного краха.
О неизбежной расплате за ложь и предательство и другой рассказ - "Твой сын и - брат[?]" Там мальчик "однажды догадался: старшая его сестра на самом деле не сестра ему, а мать, родившая его в пятнадцать лет. А мнимая мать ему бабушка, решившая таким образом скрыть грех дочери[?] Ребёнок рос во лжи и вражде, копил обиды, изводил свою настоящую мать[?] Она же[?] отвечала сыну вспышками ненависти[?]".
Предательство и обман матери превратили героя рассказа "Лунный пёс" в человека, мстящего за своё мучительное детство. Повзрослев, Олег становится оперативником одной из спецслужб. И, "обуреваемый общей подозрительностью ко всем, кто занимает начальственные кабинеты, увлёк немолодую одинокую женщину перспективой близких отношений и, будучи ошибочно убеждён, что она взяточница, подбросил ей пачку меченых денег"[?]
Моральные травмы, полученные в детстве, - убедительные причины будущих жизненных драм и трагедий. Особенно в журналистском расследовании, основанном на опыте конкретных людей и решающем вполне определённые задачи. Но жизнь нередко подбрасывает сюжеты, где журналистика бессильна, где причинно-следственные связи не ясны, и поэтому рациональное истолкование событий проблематично.
[?]Поэтесса Элина по дороге в загородный Дом творчества встречает студента Костика - робкого, неприкаянного и голодного. Приглашает поехать вместе с ней. Там Элина читает стихи, язвительно комментирует нравы местных обитателей - в перерывах между постельными сценами и прогулками на пленэре. Однажды она посылает юношу за коньяком в ближайший магазин. Тот долго не возвращается. Элина отправляется на поиски и узнаёт, что Костика насмерть сбила машина[?] По газетным меркам здесь материала на пять строк в хронике происшествий. А для писателя это "сюжет для небольшого рассказа". Игорь Гамаюнов и пишет рассказ "Поэтесса и студент". О хрупкости человеческого существования, о том, что однажды "слово "завтра" может означать только одно - уход и небытие".
Однако, уступив место писателю, журналист лишь отошёл в тень. Его незримое присутствие мы ещё почувствуем не раз. В рассказах "Там свежо и просторно", "Охапка черёмухи" и в уже упоминавшемся "Лунном псе" варьируется всё та же тема: опытная, активная во всех отношениях женщина вступает в связь с мужчиной, который либо моложе её, либо ниже по статусу. Автор-аналитик видит здесь симптом социально-психологических сдвигов в обществе (специалисты называют это изменением гендерных ролей). А в центре внимания художника - "человеческая составляющая" - боль и страдания героев. Гамаюнов-художник чувствует иррациональные бытийные бездны, абсурд и случайность человеческого существования. А Гамаюнов-аналитик не может смириться с этим и пытается найти рациональные объяснения. Само количество вариаций на одну тему переводит разговор с экзистенциального плана в социальный.
Характерен в этом смысле и финал исторического очерка "Ты теперь моя сказка (Последняя любовь командарма Миронова)", где автор упорно пытается отыскать в кровавой мясорубке Гражданской войны хоть какую-то логику. И дело не в том, насколько его попытка убедительна, а в типе личности очеркиста, стремящегося найти пусть даже призрачную опору там, где всё вязнет и проваливается. Иначе - ужас абсурда, когда всё бессмысленно и "всё дозволено"[?]
Этот тип личности сродни религиозному (сказались дедовские гены?) Неслучайно, размышляя о превращениях любви, автор пытается также "понять природу тех невидимых душевных связей, тех гибких и прочных скреп, что привязывают людей друг к другу на время их земного пути, а за его пределами продлевают их жизни в памяти живущих". Вообще тема бессмертия не раз возникает на страницах книги. Как и мысль о возможности "ощутить себя частью чего-то непостижимо большого и вечного, чему и названия, кажется, нет".
Опыт преодоления бытийного ужаса, поиск смысла сущего и своего места в мире - у каждого свой, неповторимый и всегда драматичный. Это, по-моему, самое интересное в книге Игоря Гамаюнова.
Александр НЕВЕРОВ
3D-литература: семантика и критика
3D-литература: семантика и критика
КНИЖНЫЙ
РЯД
Татаринов А.В. Дионис и декаданс : поэтика депрессивного сознания (субъективная монография). - Краснодар: Кубанский гос. у-т, 2011. - 290 с. - 150 экз.
Доктор говорит: депрессии опасны. Если он доктор филологии, то прав вдвойне - душевное здоровье лечится словом. Диагностировать распад личности критик сможет не хуже психиатра.
Профессор Кубанского университета Алексей Викторович Татаринов взялся за опасное дело: препарировать литературу "3Д", где литеры суть "декаданс", "Дионис", "депрессия". Опасное почему? Он заглянул в бездну. Бездна в ответ посмотрела на него. Следом набросилась на читателя.
Субъективная монография Алексея Татаринова заворожит не только того, кто знаком с творчеством Ибсена и Гамсуна, Верхарна и Метерлинка, Конрада и Уайльда, Бодлера и Гюисманса, но и того - если не в особенности того! - кто наряду с ними знает и чтит Гоголя и Достоевского, Розанова и Мережковского, Пушкина и Лермонтова, Кузнецова. Кто сумеет найти внутреннюю связь между ними и группой "Агата Кристи", тот - тоже часть целевой аудитории профессора Татаринова.
Филолог разбирает творчество указанных авторов, опирается на мнения указанных критиков, выводит свой смысловой узор. Он показывает, что означает во тьме Диониса "принятое к рассмотрению" произведение. Вскрывает его значение в символах [?][?][?]ά[?][?][?][?] и [?][?][?]ί[?], а сумасшествие трактует как нисхождение. "Вредные вещества и вредные мысли - инь и ян всякого безумия". Это заметил Курт Воннегут в своём "Завтраке для чемпионов". Ничего не изменилось с тех пор. Слово "вещества" становится со временем не только популярнее, чем в эпоху даже не де Квинси - Тимоти Лири! - но на каком-то этапе ключевым и в исследовании Татаринова.
В его книге пляшет бог безумия, женский бог Дионис. Он - в жестокости героинь критического очерка, в опийной одержимости стремящегося на край, в алкогольном угаре дионисийца попроще, в неопределённой сексуальности адептов запретных наслаждений, но особенно - в самом стремлении вниз.
Что знаем мы о Дионисе? До обидного мало. Настолько мизерно наше представление о нём, что даже помыслить о том, что Зевс, Аполлон и Аид - двойники героя, научившего давить виноградную гроздь, бывает непросто. Однако необходимо: Загрей разрывает живую дичь и этим не только убивает плоть, но и разделяет целостность мира на индивидуализирующие части, так Дионис Загреос, сам разрываемый на куски, начинает нести в себе черты Аполлона. Но он - в то же время и Аид - Зевс усопших, а также бурдюк с вином или мех с мёдом, бродящий в царстве мёртвых, где донашивается и рождается бог-недоносок. Ergo? Чтобы стать Дионисом, нужно пасть. На самое дно, в царство смерти. Это путь познания, на котором подстерегает безумие. Необходимо порвать свой разум в клочья, как рвут Диониса менады, чтобы стать им. Нужно слиться с толпой, потерять индивидуальность, чтобы парадоксальным образом обрести новое [?][?]ό.
