Российское государство, обещает «национальный лидер», будет «уходить из экономики», оставляя себе только функцию реализации крупных инфраструктурных проектов: образовательного, научно-инновационного, транспортного и т.д., — а также выполняя классическую для всех либеральных экономических теорий роль «ночного сторожа». Покойный Егор Гайдар за эту статью поставил бы Путину «твёрдую пятёрку». Не верите — спросите у Лившица. Или у Мау.
ПриЧины подобного путинского «ультралиберализма» вполне понятны и объяснимы. Пресловутая «снежная революция» под лозунгом «Путин, уходи!» вовсе не снята с повестки дня. Массовые акции, запланированные на 4 февраля, еще впереди. И по ним будет видно, насколько градус антипутинских настроений порождён объективными социально-экономическими и внутриполитическими причинами, а насколько — подогревается и контролируется из-за рубежа.
Этой статьей Путин даёт гарантии соблюдения интересов крупного транснационального капитала на территории России в случае своего избрания президентом РФ. Мы не можем сказать, что сделать это ему посоветовал (или его попросил) явно приехавший мирить Белый дом с Кремлём Генри Киссинджер. Но то, что позиция условного (и реального) Уолл-Стрита в этом конфликте весит очень много, отрицать не будет никто.
Проблема только в том, поверят ли тамошние «акулы» очередным путинским обещаниям. Но, видимо, поверят или сделают вид, что поверили, — альтернативы такому развитию событий по разным причинам сегодня почти неприемлемы для обеих высоких договаривающихся сторон. А если так, то протестные акции 4 февраля, утратив поддержку со стороны американского посольства и прочих представителей «товарища волка», должны оказаться куда менее «громкими», чем предыдущие декабрьские: на Болотной площади и на проспекте Сахарова. И тогда к 4 марта весь антипутинский вектор российской политики вообще «уйдёт в ноль» — чтобы ближе к осени снова возродиться из пепла.
В противном случае, намекает Владимир Владимирович, тема пересмотра итогов приватизации 90-х годов и, в особенности залоговых аукционов, которые проводились под эгидой Анатолия Чубайса, снова может приобрести политическую актуальность: «В обществе много говорят о том, что приватизация 1990-х годов, включая залоговые аукционы, была нечестной. И я с этим полностью согласен. Но отъём собственности сейчас, как предлагают некоторые, привел бы просто к остановке экономики, параличу предприятий и всплеску безработицы. Кроме того, многие нынешние собственники этих активов формально являются добросовестными приобретателями».
Если кто забыл, то ЮКОС также являлся формально добросовестным приобретателем не только «Сибнефти», но и других своих активов. Что не помешало Кремлю кардинально пересмотреть итоги приватизации в данном конкретном случае.
В общем, целью российского государства в путинской интерпретации заявлено построение «нормального», «здорового» и «конкурентоспособного» в глобальном масштабе капитализма. «Все производители промышленных товаров должны ясно понять: время национальных рынков прошло. Уютных ниш больше не будет. В высокотехнологичном производстве существует только один — глобальный — рынок». При этом, тем не менее, выясняется, что для решения проблемы инвестиций необходимо «увеличить размер внутреннего рынка (которого не существует? — А.Г.), что сделает его более привлекательным для прямых инвестиций». Более того, «здесь мы сегодня делаем все, что от нас зависит. Впервые после развала СССР мы перешли от деклараций, от заявления намерений к реальной интеграции. За последние годы сформированы Таможенный союз, Единое экономическое пространство, зона свободной торговли СНГ». Что это? Эклектика? Противоречие в аргументах? Нет, всего-навсего — парадокс глобализации: Россия таким образом убирает национальные границы, расчищая пространство для глобальной конкуренции.
Конечно, слышать от Владимира Владимировича заявления о том, что «экономика должна быть экономной», то есть, государственные расходы должны снижаться и жестко контролироваться, или о том, что «основная масса людей, владеющих капиталом, принимающих инвестиционные решения», должна жить «в этой стране», связывать с нею будущее своих детей, соотносить свои долгосрочные интересы с ее развитием, — весьма интересно. Как говорится в подобных случаях, врачу, исцелися сам!
Но жанр предвыборных обещаний, как уже отмечалось выше, — особый жанр. А обещаний социально-экономического характера — тем более. И когда потенциальный президент страны выходит на ударную концовку: «Новая экономика России — это экономика диверсифицированная, где кроме современного топливно-энергетического комплекса будут развиты и другие конкурентоспособные секторы. Доля высокотехнологичных и интеллектуальных отраслей в ВВП должна к 2020 г. увеличиться в 1,5 раза. При этом высокотехнологичный экспорт России вырастет вдвое...
Это — высокопроизводительные рабочие места с высокой оплатой. Средняя заработная плата по экономике вырастет в реальном выражении в 1,6-1,7 раза, почти до 40 000 рублей в ценах 2011 года. Номинально она, конечно, будет выше.
Это — экономика постоянно обновляющихся технологий. Доля предприятий, внедряющих технологические инновации, должна вырасти в два с половиной раза к концу десятилетия с нынешних 10,5% до 25%, то есть, достигнуть сегодняшнего среднеевропейского уровня.
Это — экономика, где малый бизнес представляет не менее половины рабочих мест в экономике. При этом значительная часть малого бизнеса 2020 года — это должны быть секторы интеллектуального и творческого труда, работающие в глобальном рынке, экспортирующие свои продукты и услуги.
За каждым макроэкономическим показателем, за каждым конкретным проектом мы должны видеть: сколько новых рабочих мест это принесет России, как это изменит качество занятости, а значит, и качество жизни людей», — поневоле хочется задать ему ряд вопросов.
Например, о том, как будет соотноситься указанный выше рост средней зарплаты с ростом цен, тарифов и обязательных платежей. Ведь если доходы населения к 2020 году вырастут в 1,6-1,7 раза, а расходы — в 2,5-3 раза, то ни о каком повышении уровня жизни в стране говорить не придётся. А уже «утверждённый» 15%-ный ежегодный рост базовых инфраструктурных тарифов «разгонит» инфляцию к 2020 году именно до указанного выше уровня, превышающего рост средних зарплат. К тому же, само понятие «средней зарплаты» в стране с таким социальным неравенством, как в современной России, во многом теряет реальный экономический смысл. «Одному — бублик, другому — дырка от бублика. Это и есть демократическая республика». Сам Путин об этом говорил неоднократно. Здесь он момент баланса доходов и расходов населения тщательно обошёл стороной. Надо полагать — не случайно: всё-таки «программная» предвыборная статья...
А «рост высокотехнологичного экспорта вдвое» — что это такое? Как считать этот рост? По «чистому» объёму? Или по доле в общей структуре экспорта? Если брать даже второй вариант, более «прогрессивный», то он, в переводе на язык цифр, будет означать сокращение доли сырьевого и «низкотехнологичного» (читай — продукции первого и второго переделов) экспорта с нынешних 85% до 70% в 2020 году. Напомнить, что в 1989 году, когда советская экономика якобы уже прочно «села на сырьевую иглу», доля подобного экспорта не превышала 65%? Тут впору говорить не о том, что наша страна в 90-е годы «фактически пережила масштабную деиндустриализацию», а о том, что она до сих пор переживает её. И более того, будет переживать на всю перспективу до 2020 года. То есть, никакого «инновационного прорыва» не предусматривается — в полном соответствии с новейшим путинским тезисом, что революции недопустимы нигде и никогда.
Кстати, если процессы деиндустриализации в России будут продолжаться, то доля предприятий, внедряющих технологические инновации, может к 2020 году вырасти и до 100%: условно говоря, они только и выживут, а остальные закроются. С понятными последствиями и для роста ВВП, и для уровня безработицы в стране.
Есть в тексте статьи забавные и уже привычные для читателей антисоветизмы, наподобие того, что советская экономика была автаркичной и замкнутой — это при наличии Совета экономической взаимопомощи и торговли практически со всеми странами мира? Сам Путин немалую часть своей чекистской карьеры провёл в ГДР, и уж там-то мог воочию наблюдать, насколько «замкнутой» была советская экономика по отношению и к восточнонемецкому, и к западнонемецкому партнёрам. Но — «чего не скажешь в шутейном разговоре»? Хорошо, хоть речей об «энергетической сверхдержаве» стало не слыхать — зато всё больше слов о «конкурентоспособных кластерах» отечественной экономики типа космоса и атомной энергетики.
