Кафе. Наш столик. Чашка с капуччино.
От дежавю на сердце лёгкий сбой.
Я женщина, любившая мужчину,
и пережившая мужчину и любовь.
Не зря в начале рецензии был упомянут Иван Бунин. При совершенно различной манере письма у Анны Бессмертной очень близкое к бунинскому ощущение жизни, любви, хода времени. Тугая спайка красоты и печали. Порой - острая, животная радость бытия. Порой - столь же острая тоска. И всегда - наблюдательность, предельное внимание к деталям и мельчайшим подробностям существования. Возможно, такая прицельность взгляда объясняется ещё и тем, что Бессмертная не только поэт, но и крепкий прозаик со своей интонацией и стилистической повадкой.
Один из лучших в книге, на мой взгляд, цикл "Итальянские письма":
Что подарить тебе? Я подарю тебе день
в нежно-сиреневом и ускользающем шёлке.
Летний, пожалуй... И пусть он запомнится тем,
что принесёт нам. Он будет летящим и долгим.
Может быть, выйдем на площадь кормить
голубей,
выпьем по чашечке кофе в кофейне у турка,
и попугай-предсказатель билетик тебе
вытащит самый счастливый. Таким будет утро...
Закрыла "Коллекцию сумерек" - и повеяло чем-то безвозвратным, давно отцветшим, но от этого только более драгоценным. Словно передо мной распахнулся чей-то бережно собранный гербарий в позабытой книге.
Анастасия ЕРМАКОВА
Нечастая тишина
ВАШ ВЫХОД!
Тихон Синицын.
Частная тетрадь: Стихотворения разных лет. - Севастополь: ЭКОСИ-Гидрофизика, 2012. - 68 с. - Тираж не указан.
Это первая книга молодого поэта Тихона Синицына. Тоненькая, названная со скромностью и достоинством.
Автор преподаёт школярам эстетику, любит рисовать, занимается художественным фото. Будучи севастопольцем, нередко совершает пешие продолжительные прогулки по любимому Крыму, а в недавнее время пропутешествовал по России. Ему, человеку южному, словно не хватало северного воздуха - для полноты русского бытия.
Но как читателей, любителей отечественной поэзии, нас более всего порадуют устремлённость и уже умение молодого автора совершать путешествия внутренние, высказываться точно и тонко. Это случается с литераторами нечасто, потому здесь уместно говорить о вкусе и даре.
На фоне нынешней повсеместной разнузданности и ложно понятой свободы своеобразным подвигом, если не дерзостью, выглядит укоренённость Т. Синицына в традициях русского стихосложения, его стилистический, лексический, образный консерватизм. Синицын знает, на что идёт, чем дорожит и чем никогда не поступится.
...Мы с тобой останемся
где-то там,
будем петь, дурачиться,
как подроcтки.
Будто нас для этого Левитан
сохранил в последнем своём
наброске.
Он светел, но не желает блестеть, сказали бы про этого автора древние китайцы.
"Георгиевской ленточкой май перевязан[?]" - пишет Синицын о Севастополе, и мы видим, как одна строка способна кратко и скрижально сказать и о молодой цветущей весне, и о вековой героической памяти. О нём же, о родном городе, он говорит лирически, пронзительно:
Я люблю тот город
за шелест пряжи
Малосольной, жгучей морской воды,
За июль, в котором
уснул на пляже.
За апрель, в котором
не знал беды[?]
Это поэт русской культуры, наследующий великой русской литературе, которую Т. Манн назвал "святой". Последний эпитет возник тут неслучайно. Синицын берёт в эпиграфы великих собеседников, будь то Новый Завет (как в стихотворении с красноречивым названием "Псалом") или расстрелянный под Петроградом, в неизвестном месте, в 1921 г. поэт Н. Гумилёв. И учителей себе Синицын выбирает выверенно: приехав в Коктебель на Волошинский фестиваль, идёт в мастер-класс к С. Кековой и Б. Кенжееву.
Тихон Синицын пишет и о пейзаже, открывающемся крымскому взору, и соотносит его с ландшафтом (интерьером) души, а говорит в конечном итоге о самом важном и сокровенном. Достигая соразмерности между внешне-внутренним состоянием природы и души, а также актуальной современностью, в которой, как всегда в жизни, человек оказывается перед судьбоносным выбором. Так происходит и в стихотворении "Памяти иерея Даниила Сысоева" (мы помним, что несколько лет назад этого молодого многодетного батюшку убил в Москве иноверный фанатик):
[?]но светлый херувим, почти
как человек,
глядит задумчиво на русские
святыни...
Человек, глядящий на русские святыни, - это, несомненно, и сам автор. Замечательна спокойная, но и возвышенно-трагическая интонация в этих строках. Элегический тон вообще свойствен этому автору. Коему, верим, "и несут на ладонях тайны / рыболовы из Галилеи", неслучайно упомянутые в стихотворении "Преображение".
Станислав МИНАКОВ,
ХАРЬКОВ
Скажи мне песню
Лучше поздно
Николай Карпов. Светит месяц. - М.: ИПО "У Никитских ворот", 2012. - 288 с. - 200 экз.
Всем знаком один из гимнов русских бродяг "Пять ребят" ("Дым костра создаёт уют"). Автора его зовут Николай Карпов, и он достаточно известный поэт. И в сердце его с детства звучит другая песня - песня "Светит месяц". Именно её среди пионов и рославльских жёлтых слив пели его родители, причём мама играла на балалайке а папа - на гитаре.
Выход новой книги стихов под названием "Светит месяц" был запланирован в "Советском писателе" в 1992 году. Но "лихие 90-е" перечеркнули многие литературные планы. И лишь недавно благодаря помощи немецких друзей "Месяц" Карпова в год его 80-летия показался на свет Божий, не утратив, впрочем, из-за отсрочки своих живительных лучей, хотя, по выражению самого автора, в книге собрано уже не "избранное", а "переизбранное". Дар добродушной иронии, словно в качестве компенсации, унёс поэт со страшного поля боя жизни, где были война, оккупация, работа подростком в германском плену.
Николай Карпов традиционен в лучшем смысле слова. К его строчкам никак не приклеиваются новомодные понятия:
Узнать бы, что такое "мерчендайзер",
И сразу жизнь покажется иной, -
так посмеивается поэт над собственной "неосведомлённостью", явно не считая её недостатком. И это правильно. Именно энергию покоя и умиротворения, тихую прелесть русской природы, способные гармонизировать человека, ищут читатели в его стихах:
Здесь хорошо, здесь дни тягучи,
Здесь суете откуда взяться.
Глядишь - придут под вечер тучи
И светлым ливнем разразятся.
Заблещут кручи меловые,
Намокнут тёмные овраги,
И - как увидены впервые -
Дрожат в цветах овалы влаги.
В стихах Карпова можно обнаружить и бунинскую прозрачность, и есенинскую удаль, и рубцовскую печаль, и фирменную, добрую карповскую улыбку. "Естественное сочетание лирического начала с ироническим", делающее стихи Карпова особенно привлекательными, отмечал ещё Николай Старшинов. Остаётся добавить, что автору при этом не изменя[?]т вкус и чувство меры: в иронии своей он не добирается до грубой шутки, а в лирике не ударяется в слащавую красивость.
Рождённый в семье учительницы и инженера-путейца, Коля Карпов не был крещён, но, став взрослым, именно он написал: "куплю себе я медный крестик на все последние гроши". Однако стихи его и раньше, и теперь отличает христианское приятие реальности как таковой - со всей её неизбежной асимметрией.
Николаю Карпову больно смотреть на вымирающие деревни и брошенные пашни ("Словно обиженный человек, поле лежит ничком"). Почти так же невыносимо было ему видеть, как во время войны, отступая, фашисты сожгли дотла жилища в его родном Рославле.
Душа поэта чудесным образом просветлела до песни детства про лунный серп, но его бесконечно волнует, какие песни затянут его дети и внуки. Сохранится ли в их генетической памяти то "чувство дома", что разрастается в нём до размеров Отечества? А начало было такое: выглядывающее "из облачного проёма" "солнце, стёсанное с краёв", "поля, похожие на караваи", "стога - как шапки богатырей"[?]
