class="empty-line"/>
— Вы влюбляетесь в людей платонически? То есть, не в женщин, а просто как в человека? И что вас заводит?
— Конечно, да. Я то и дело встречаю прекрасных людей — прекрасных в своей гармоничности или прекрасных в каком-то своём умении. Людей с высокими нравственными качествами — я, к примеру, знаю такого стрингера и такого филолога. Мой приятель-психоаналитик, слушая меня так и сказал: "Да ты влюбился!".
А подкупает чаще всего в таких случаях красота мысли, красота мышления и остроумие, что не связано с каламбурами и анекдотами, а связано именно с остротой ума.
— че но-найн идеал? ржако
— Кто Ржако? Вы — Ржако?
— тп нонайн как идеал — оборжаться поэтому ржако. хотя кому и кобыла невеста. на хуевый вкус и цвет товарища нет
— Вы, по-моему, чем-то взволнованы.
— кстате про хуевый вкус она там просет руки показать ну тоже ржако. сфоткайте елду вобход интилигентных мудаков сразу задком повернется. или передком как попросете
— Нет, вы точно чем-то взволнованы.
— вотена думал на дуэль вызовут защитить честь и достоинства идеала — на нетбуках там или смартфонах а тут такой стандартный слив — от песателя. ясно нахуй идеал нет там никаких достоинств но чеж так сразу сдулся?
— Нет, точно — вы взволнованы. Я сначала думал, что нет, не взволнованы, а теперь вижу — точно взволнованы.
— Ой, какой же грубый был ответ про русскоязычных авторов! Или извинение заранее испрошено в каждом посте?
— Это вы сейчас с кем говорили? И о чём?
— Каким людям вы по умолчанию не доверяете?
— Смотря что вы понимаете под доверием. Если близкий друг или девушка давних времён вдруг возникнет в телефонной трубке и скажет, что у них уже почти подписан контракт на поставку сушёных грибов на миллион долларов и не хватает только десяти тысяч, которые мне (если я их дам) вернутся втрое, то я по умолчанию не доверяю и близкому другу и девушке прежних времён. А объясняю дорогу на улице я всем — не вдаваясь в мысль о том, вражеский ли шпион спрашивает меня, как пройти в институт Бурденко или передо мной честный гражданин. Всё зависит от предмета доверия. Не доверять в мелочах сейчас — как спрашивать сдачу в тридцать копеек.
— То есть 10 тысяч долларов или евро это для Вас не мелочь?
Для меня и один рубль не мелочь — всякая сумма в определённый момент важна. Иногда жизнь зависит от копеек, а иногда её не купишь и за миллион.
А $10000 — сумма, за которую можно хороший сарай на даче построить.
Извините, если кого обидел.
15 сентября 2011
Завтра, (у кого-то уже суббота) в воскресенье — особый праздник. И на этот случай у меня есть праздничный рассказ:
ДЕНЬ РАБОТНИКА ЛЕСА
Третье воскресенье сентября
В пятницу я получил новую форму. Мама подглядывала в щёлочку двери, как я по-мальчишески кривляюсь перед зеркалом, примеряя зелёную фуражку с дубовыми листьями на околыше.
А в понедельник я уже ехал на место своего нового назначения. Колёса весело стучали, солнце всё катилось и катилось в вагонном окне, никак не в силах коснуться горизонта. Поезд забирался всё севернее и севернее, в таёжный край, как жучок-древоточец лезет ближе к центру ствола. Лесной институт стал прошлым, а зелёная форма — настоящим и будущим.
Перед тем как пойти спать, я пел на тормозной площадке (вагон оказался последним) гимн Лесной службы — ты сам по себе — никто. Ты всего лишь лист в могучей кроне. Но все вместе мы — корни и сучья, вместе мы составляем дерево… Гимн был неофициальным, но отцы-командиры обычно закрывали глаза на его хоровое исполнение. Предчувствие будущего счастья переполняло меня — я ещё не знал, что это за счастье, но уже верил в него. Ведь такую войну пережили… А теперь перед нами только сияние возвышенной жизни.
Меня встретили на станции, и резвый «виллис», кутаясь в облако пыли, повёз меня сквозь тайгу к лесхозу. У меня дважды проверили документы, мы пересекли две контрольно-следовые полосы, и наконец я ступил на землю Лесного хозяйства с пятизначным номером.
По этому номеру, просто на почтовый ящик, п/я 49058, будут теперь идти письма от матери и сестры. Больше не напишет никто.
Бросив чемодан, я пошёл представляться к директору. Меня уже ждали, и вот я ступил на ковровую дорожку в огромном светлом кабинете.
Всё тут было как во всяком кабинете — стол с зелёным сукном для совещаний, бюст товарища Сталина в углу, красное знамя на стене. Но было и несколько странных предметов: я посмотрел на гигантскую деревянную скульптуру — это была носовая корабельная фигура, изображавшая человека в костюме, с саженцем в руке.
— Министр Леонов, — перехватил мой взгляд директор. — Собираются построить лесовоз его имени, а пока вот передали нам на ответственное хранение.
Леонов был великий человек — у нас в актовом зале института даже висел транспарант с его словами: «Весь живой зелёный инвентарь есть громадный озонатор, гигиенический фильтр-уловитель из воздуха — газов, копоти и прочих примесей, вредных для общественного здоровья; следовательно, это и есть дополнительный источник сил и задора». На первом курсе мы учили это как мантру.
Ещё в кабинете у директора стоял бонсаи. Впрочем, это было одно название — в маленьком горшке на подоконнике росла простая русская берёза. Только очень маленькая.
— Знаете, зачем нужны малорослые деревья? — директор не ждал моего ответа. — Малорослые деревья нужны для того, чтобы насладиться и общим видом дерева, и его мелкими деталями. Вы ещё молодой человек, но скоро поймёте, что в созерцание большого дерева невозможно включить одновременно и рассматривание отдельных листьев, и ствола и корней, уходящих в землю, и вид дерева целиком. Поэтому, мы взяли в качестве трофея у немецких фашистов их ракеты, а у японских милитаристов — практику выращивания бонсаи, только, конечно, деревья у нас наши, родные.
В кабинет вошёл подтянутый офицер-лесник, и я понял, что это мой будущий наставник.
Савелий Суетин был красив, как человек с плаката, его лицо не портил даже тонкий шрам от уха к подбородку. Китель украшали два ряда орденских планок — я сразу понял, что он воевал и что рядом со мной настоящий герой. Мы пожали друг другу руки, и Суетин повёл меня устраиваться на новом месте.
Меня поселили в новом, пахнущем сосновой смолой общежитии, и даже выделили отдельную комнату. Суетин сводил меня в музей, где
