плох несчастный Виктор Ерофеев (а он несчастен тем, что навечно, чтобы ни написал, обречён на приставку «Нетот»), неважно, хороши или дурны прочие его тексты, (они мне кажутся дурными, но по совершенно иной причине, которая сейчас в стороне).
Если внимательно анализировать эволюцию Аксёнова как писателя, можно придти к куда более жёстким выводам — но для этого нужно внимательно читать текст, понимать, как стиль «Коллег» перетекает к «Острову Крыму», как потом валятся в общий котёл «Редкие земли» и «Московская сага», как это всё, в общем, устроено и что из этого вышло в смысле форм, средств и идей.
Текст ерофеевский, разумеется, тревожный и пристрастный — а когда воспоминатели писали беспристрастно? Они (и текст, и автор) многим не нравятся, но в бурлении народных говн я наблюдаю не рефлексию по поводу текста, а психотерапевтическое выговаривание.
«Кто посмел обидеть нашего королька?!» — то есть, «Кто покушается на нашу картину мира?» ну, я, кажется, уже это говорил.
Самое интересное тут — формула «Как смел имярек так говорить об имярек»? Она довольно глупая — потому что либо нужно ловить человека на вранье (это понимаю), либо согласиться, что нам дороже вынесенный пламени перемен портрет.
Только нужно честно в этом признаться — как раз против позиции «Имярек — наш, от него сияние исходит. Я бы ему ноги мыл и воду эту пил» — я ничего не имею. Это как раз позиция честная.
А вот когда человек испытывает смутное беспокойство, но разбираться ему с ним, своим беспокойством, не с руки, и он нервно рвёт ворот рубахи так, что пуговицы летят, вот этого я не люблю.
Польза от чтения возникает только в тот момент, когда понимаешь, отчего это именно, по-твоему, нехорошо. Ну, вот как, к примеру, устроено ерофеевское суждение, что именно в нас (в вас, в них) задевает.
Я же пока наблюдаю «ужас-ужас-ужас, он недостоин».
А как спросишь: «Па-а-ачиму?», так слышишь в ответ: «Когда нужно объяснять, не нужно объяснять» и «Приличные люди об этом не говорят», ну и прочее «Я дерусь, потому что дерусь».
Последняя позиция, спору нет, прекрасная, но я часто наблюдаю, что как только человеку, занимающему её, говорят: «Ну хорошо, иди домой, ты неинтересный», тот сразу начинает про моральные принципы, множественные обоснования и даже Господа Бога приплетёт.
В общем, срамота одна выйдет
Чума на оба ваши дома, это я как мизантроп говорю.
Самый интересный аргумент, что я видел в спорах по поводу воспоминаний Ерофеева: «личность писателя не настолько вызывает интерес, чтобы слушать его измышления о N.» — то есть, понятно, что есть такое облако людей со схожими интересами, что думают, что писатель N. - личность, и интересно читать его внероманные вещи, а вот писатель NN. — ни хуя не личность, и да хуй бы с ним и его мнениями.
Но это всё относительно (я научился писать «относительно» вместо слова «хуйня»).
Просто общество традиционно думает, что Некрасов или Тургенев, к примеру, личность ого-го, и можно читать о том, что они думают о прочих людях, а потом является трикстер, который говорит: «Да они — гондоны, не знали что ли?» Ну и приводит пару таких примеров, что глаза на лоб лезут, а пожилые люди начинают быстро-быстро креститься.
Так и со всеми моральными авторитетами.
Я больше скажу, посмотри на всех (включая нас с вами, дорогой читатель) глазами их ближних-дальних, так мы выйдем и похлеще хуями и пёздами.
И разговор идёт так: мне говорят: «Да он хвастается»!
Я им: «Ну и что?»
А комментаторы такие: «Да ему не пристало»!
А я: «Всем не пристало, но все хвастаются»!
Комментаторы тут вынимают из трусов Пушкина и говорят: «Врёт подлец, не так как вы Аксёнов гадок, а иначе!»
И я интересуюсь, кто чем гадок, но нет мне ответа, потому что Ерофеев-Нетот тут не при чём, а при чём тут именно психотерапевтическое выговаривание, в котором никакой комментатор признаться не может.
Чаще всего это такой эмоциональный пересказ: «Я, читая Ерофеева, раздражён тем, что его слова не противоречили моей картине мира, но интересно дополняли её в части подробностей жизни Аксёнова и Трифонова, а он, кажется, уверен, что правильно жил, а русскому писателю фу так думать и рассказывать так тоже фу» — и проч., и проч.
Я ни с кем не спорю и готов заранее сдаться.
Я откукарекал, а там не рассветай.
Моё ведь дело маленькое — рассказать, что всё устроено сложнее, чем думают.
К примеру, что это не статья, а мемуар, и живёт по другим законам, нежели чем статья, что подробности там и впрямь наличествуют, что всяк имеет право говорить о писателе — и ты, дорогой читатель, и я, и другие, и Ерофеев — и никакого нравственного ценза или ценза успешности тут нет.
Вот и всё.
Извините, если кого обидел.
31 августа 2015
История про то, что два раза не вставать (2015-09-03)
Мой любимый рассказ у писателя Сахарнова — это рассказ про морского петуха — триглу.
Если кому лень читать, то там рассказано вот о чём: появилась в море новая рыба и ласкиря (это тоже рыба) послали посмотрет на неё. Он вернулся и говорит, что спина бурая, брюхо желтое, плавники как крылья, синие с золотом, а опустится на дно, выпустит из-под головы шесть кривых шипов, и пойдёт на них, как на ходулях. Идет, шипами песок щупает. Найдет червя — и в рот…
Другие рыбы не поверили, посылали ласкиря раз за разом, и, наконец, он говорит, что на хвосте у неё чёрное пятнышко. Ну, тут ему поверили — раз чёрное пятнышко разглядел.
А потом оказалось, что всё так — и на ногах по дну ходит, и рычит рыба, а пятнышка нет.
"Обрадовались рыбы, крабы. Схватили ласкиря и учинили ему трепку. Не ври! Не ври!..
И зачем он сгоряча это пятнышко выдумал?..
Много ли нужно добавить к правде, чтобы получилась ложь?
Немного — одно пятнышко".
Если кто-то решил, что я о политике, то это не так.
Вот я много раз был собеседником расстающихся супругов, да и просто расстающихся.
И каждый из них рассказывал вполне убедительную историю.
И тут вдруг появлялась удивительная деталь, такая, которую не забудешь никогда.
Но. позвольте, я ведь и там был, и не помню этого.
Но не проверишь ведь.
Мы всё время находимся в облаках мифологических сознаний. Всяк оправдывает своё право на
