Американец стоял на месте и стрелял в грудь, каждый раз попадая чуть-чуть ниже, чем нужно, его жена выстрелила издали, когда снорк прыгнул на её мужа. Она попала своему мужу в череп, сантиметров на пять выше основания, немного сбоку.
Теперь Американец лежал ничком всего в метре от того места, где валялся дохлый снорк. Сталкер опустился на колени, и осмотрел коротко остриженную голову американца. Кровь впитывалась в сухую, рыхлую землю. Потом он встал и увидел лежащего на боку снорка: ноги его были вытянуты, а по животу, в рваных дырах истлевшего обмундирования ползали вши. «А хобот хорош, черт его дери, — автоматически отметил его мозг. — Маска противогаза просто вросла в кожу. Я, правда, не буду отдирать, чтобы посмотреть, что там. Потом Сталкер свистнул товарищу, чтобы тот обшарил карманы убитого американца, а потом пошёл к женщине, что плакала в стороне.
— Конечно, это несчастный случай, — сказал Сталкер. — Я-то знаю.
— Перестаньте, — сказала она.
— Будет много возни, — сказал он. — Это хорошо, что вы так придумали. Обычно комиссары ООН не выезжают на труп, если он находится внутри Периметра. Можно было убить его как-нибудь иначе. Мы не сумеем составить акт, мы сталкеры, и нам вовсе не хочется под суд. Хотя мы что-нибудь придумаем, если в Америке подойдёт невизированный администрацией Периметра документ.
— Перестаньте! Перестаньте! Перестаньте! — крикнула женщина.
Сталкер посмотрел на неё своими равнодушными глазами остзейской голубизны.
— Больше не буду, — сказал он. — Я немножко рассердился. Ваш муж только-только начинал мне нравиться.
— О, пожалуйста, перестаньте, — заплакала она. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, перестаньте.
— Ладно, — сказал Сталкер. — Пожалуйста — это много лучше. Теперь я перестану.
И группа пошла дальше.
Американец остался лежать чуть в стороне от тропы, и смотрел в низкое пасмурное небо Зоны открытыми глазами.
Лицо у него оставалось абсолютно счастливым.
Извините, если кого обидел.
22 сентября 2011
История про Зоологический музей
…Группу разогнали, заместитель Маракина Трухин попал в больницу, а потом и вовсе уволился — по собственному желанию», конечно. Потом он сгинул где-то в одном из трёх научных городков на Периметре Зоны. А так-то ему насчитали за нецелевое расходование средств тыщ триста ущерба для страны. А это лет пятнадцать отсидки.
Но я помнил их иными — гордыми и сильными. Сейчас отчего-то я вспомнил, как он стоял перед своим огромным письменным столом и разглядывал на мониторе огромные фотографии.
Ему только что прислали эти фотографии с Зоны, где его ученики ковырялись в гнилой плоти, быстро регенерирующей плоти зомби, в плоти животных, превратившихся в уродов.
Но Маракина тогда интересовали только мозги — как и зомби, впрочем.
Там было много всего, и в университетском музее на Моховой, а тогда ещё проспекте Маркса было несколько экспонатов с пояснительными табличками: «Кровосос… Добыт экспедицией М. И. Трухина, препарирован доктором А. В. Маракиным». Были там и препарированные бюреры и контролёры (контролёром Маракин очень гордился, потому что мозг контролёра подтвердил самые смелые его предположения).
Однако на части табличек студенты-остроумцы то и дело приписывали к названиям прилагательное «sapiens». Служители музея не дремали, и с табличек эти слова быстро исчезали, потому что на стороне смотрителей была современная бытовая химия. Мгновение — и не останется ни одного штриха…
Я видел, как приезжал Трухин из первых экспедиций — как герой, на монстров его дивились, в перестроечном журнале «Огонёк» его печатали на фоне чучела кровососа.
Очень красивые, помню, были фотографии.
Тогда ещё у него была кличка «Бэкингем», потому что он говорил со странным акцентом, будто набрал в рот камешков, как недоучившийся Демосфен. Он говорил точь-в-точь, как Бэкингем из фильма про трёх мушкетёров, картавя и не произнося половину букв.
Он был друг Маракина, только чуть моложе — но Маракин пережил его на несколько лет.
А тогда я запомнил необычный разговор.
Бэкингем привёз очередную партию уродцев — тогда это было ещё возможно, только потом, по Второму межгосударственному соглашению биоматериал исследовался только на месте, так вот тогда он привёз партию уродов, и их спешно изучали.
Но Бэкингем выглядел недовольным.
И вот я застал их в кабинете Маракина за бутылкой. Они хорошо тогда нагрузились, и, кажется, Маракин принимал меня за аспиранта Трухина, а Трухин — за аспиранта Маракина. Так я и просидел за шкафом, подслушивая их разговор.
Трухин горячился.
— Они живые, живые, — кричал он. Имелись в виду, как я сразу понял, существа Зоны.
Маракину было наплевать, живые или мёртвые. Он бы и родную мать препарировал, если бы это продвинуло вперёд работы по их нейронному ускорителю.
А Трухин орал и орал. Из-за дефекта дикции, из-за этого его «английского» произношения слушать его было смешно, но потом мне стало не до смеха. Выходило, что один кровосос вместе с более молодой особью, то есть, детёнышем, встретился ему у самого Саркофага. Однако кровосос не напал на Трухина, а спас ему жизнь, вернее, не стал бросаться на него. Кровосос вытолкнул Бэкингема в последний момент с гравиконцентрата, над краем которого Трухин занёс было ногу.
Можно было предположить, что кровосос хотел его оставить на ужин, а после гравитационного концентрата, то есть, после «комариной плеши», от него мало что бы осталось.
Но Бэкингем утверждал, что кровосос отпустил его и удалялся, и тут нервы у Бэкингема не выдержали, и он засадил в своего спасителя достаточно много разрывных пуль — прямо в спину. Он, как хороший анатом, знал, куда стрелять, и оттого завалил монстра сразу. Такое вообще-то невозможно, но Бэкингему я верил.
Что, собственно, не верить, когда голову этого кровососа с расправленными щупальцами вместо рта сейчас, уже выпотрошив, заливали в прозрачный пластик? Я-то верил.
Бэкингем, кажется, тронулся в этот момент.
— Ты понимаешь, мы не знаем, что они хотят. Мы о них вообще ничего не знаем. Они часть Зоны. Её организм, неотъемлемый орган, они живут в симбиозе с Зоной, и если бы мы туда не лезли со своим оружием, может быть, никакого ужаса бы не было. А вдруг я послужил спусковым крючком — вот маленький-то убежал, и в его мозгу начался виток импринтинга, и этот образ будет повторяться раз за разом в следующих поколениях, а? Как знать, а?
Но вдруг они успокоились, и Маракин деловито спросил:
— Чем порадуешь на этот раз? ведь с Яйлы?..
— Прямо с болота, что на юге, — ответил Бэкингем и окутался облаками английского табака как дымовой завесой. — Но ничего интересного.
Я, слушая их, понимал, что да — «ничего
